Чтение 13–й страницы книги ~Жаркий июль~

В управлении Дробаха быстро договорился о том, что Кольцов
подключается к розыску. Потом нас познакомили со старшим оперативной
группы, которая производила осмотр квартиры Коцко, и мы поехали на
Весеннюю.

Теперь впереди сидел старший лейтенант Доценко, а мы втроем теснились
позади. Доценко не оглядывался, видно, немного нервничал. Я понимал его:
всегда неприятно, когда твои выводы ставятся под сомнение, но ведь вдвойне
неприятнее, когда приезжают столичные работники: если что-нибудь сделал не
так, огласка чуть не на всю республику.

Квартира Коцко на первом этаже стандартного пятиэтажного дома.
Доценко снял с двери печать, и мы вошли внутрь. Здесь все сохранилось так,
как было, когда приехала "скорая помощь" и оперативная группа милиции. На
столе три бутылки из-под водки, две пустых, в третьей - на донышке.
Большими кусками нарезанная колбаса и сыр, недоеденные рыбные консервы, на
сковородке - остатки яичницы с картошкой...

Незастланная постель в комнате, раскладушка с подушкой и одеялом в
кухне.

Дробаха прошелся по квартире, спросил у Доценко, ткнув пальцем в
незастланную постель:

- Коцко лежала тут?

Старший лейтенант начал объяснять:

- Она тут спала, но, наверное, что-то почувствовала ночью, потому что
сползла с постели, и мы нашли ее у двери. А Медведь в кухне на
раскладушке...

- Угу, - кивнул Дробаха. - Из-под двери тянуло, поэтому Коцко и
спаслась.

Я прошел на кухню, попросил Доценко:

- Дайте-ка мне протокол осмотра квартиры. - Внимательно изучил его и
заметил: - Тут констатируется, что в плите не были закрыты два крана:
крайней правой горелки, на которой стоял полный чайник, и духовки. Вы
сделали вывод, что несчастный случай произошел после того, как кипящая
вода залила горелку. А как же быть с духовкой?

Старший лейтенант смутился.

- Так ведь были же пьяны, - ответил он не очень уверенно. - Оба
пьяные, видите, почти три бутылки опорожнили, могли случайно и другой кран
открыть.

- Бросьте, - не очень-то вежливо оборвал его Дробаха, - не
оправдывайтесь. Осмотр квартиры проведен поверхностно, вы были в плену
своей версии и все подгоняли под несчастный случай. А тут - преступление.

- Видите, на столе - две рюмки и две тарелки, - Доценко сделал еще
одну попытку оправдаться. - Их было только двое, Медведь и Коцко.

Я подошел к посудной сушилке, вытащил не очень чистую тарелку.

- Дайте на анализ, - приказал я Доценко, - и убедитесь, что остатки
еды на ней идентичны той, что на столе. Вот вам и третий.

Старший лейтенант только пожал плечами, а Кольцов, похлопав его по
плечу, сказал:

- Должен признать ошибку, Костя, никуда не денешься.

- Дело еще не закрыто, - огрызнулся тот, - я собирался сегодня
допросить Коцко, и все равно истина бы восторжествовала.

- А если б Коцко умерла в больнице? - спросил Дробаха.

- Вам хорошо, вы знаете, что должен быть третий...

Я разозлился.

- Вы осмотрели квартиру очень небрежно, - резко сказал я, - и надо
наконец признать это. Взгляните на постель: подушки небольшие, и, если
женщина легла одна, положила бы их друг на друга. А они лежат рядом.
Умерла бы Коцко, мы бы не приехали, и все списывается на несчастный
случай. Именно этого и желал преступник, убийца, а вы проявили такое
легкомыслие.

Дробаха, наверное, решил, что споры сейчас ни к чему. Довольно-таки
решительно положил им конец, предложив ехать в больницу. Мы знали, что
Галина Микитовна Коцко чувствует себя скверно, однако врач разрешил нам
поговорить с ней.

То, что Коцко лишь чудом не попала на тот свет, я понял с первого
взгляда. Она была какая-то бледно-желтая, словно восковая, глаза
ввалились, черты лица заострились, как у покойницы, и руки, лежавшие на
одеяле, чуть-чуть дрожали.

Дробаха сел у кровати, я остановился немного поодаль, но так, чтобы
не пропустить ни одного слова Галины Микитовны. Если, конечно, она захочет
разговаривать с нами.

Дробаха в своих роговых очках и белом халате напоминал солидного
профессора. Может быть, женщина и приняла его за такового, потому что
пошевелилась в кровати и сказала:

- Голова... голова болит, и душно мне.

Дробаха сочувственно нагнулся над ее койкой.

- Врачи делают все, чтобы облегчить ваши страдания, уважаемая, -
мягко сказал он. - Они разрешили нам поговорить с вами несколько минут,
если вы не возражаете. Мы из следственных органов и хотим кое-что
выяснить.

Женщина не ответила, закрыла глаза, и это можно было счесть и
согласием, и отказом.

Дробаха решил сразу взять быка за рога. Вероятно, это было не очень
правильно с медицинской точки зрения, вероятно, я повел бы разговор
несколько иначе, постепенно подводя больную к сознанию того, что
случилось, но, в конце концов, Иван Яковлевич был уверен, что небольшое
потрясение не повредит Галине Микитовне.

- Я хотел бы, чтобы вы сразу узнали: вас отравили, и отравил человек,
которому вы писали рекомендацию в Киев. Что это за человек и как он попал
к вам?

Все же он был прав, этот опытный прокурорский волк: Коцко открыла
глаза и ответила более-менее спокойно:

- Я об этом догадывалась. Знаете, тут, в больнице, всякое говорят, и
няня успела сообщить, что мы отравились вдвоем, я и Григорий. Вот я и
подумала: если я и Григорий, то это сделал он... Но как это можно? Олег...
Мы собирались пожениться.

Теперь она по-настоящему заволновалась, и Дробаха успокаивающе
погладил ее по руке.

- Случилось непоправимое, уважаемая, - сказал он, - и надо
благодарить судьбу, что все так кончилось. Но этот Олег должен быть
наказан, он сбежал, и мы обязаны найти его. Назовите фамилию Олега.

- Пашкевич. Но ведь он клялся... У него трудная жизнь, все как-то не
сложилось, отбывал наказание.

- Отбывал наказание? - Я почувствовал, как Иван Яковлевич весь
напрягся. - Пашкевич Олег? Как отчество?

- Владимирович.

- Где вы познакомились с ним?

- Так он же наш, криворожский. В автобусе ехали вместе,
разговорились. Потом еще встретились.

- Когда познакомились?

- В начале мая.

- И сразу начали встречаться?

- Он такой симпатичный: веселый и внимательный.

- Вы сами предложили ему переехать к вам?

Мне этот вопрос показался бестактным, должно быть, и Галина Микитовна
отнеслась к нему так же, потому что немного помолчала и неохотно ответила:

- Так уж случилось.

- Вы видели документы Пашкевича?

- Да?

- Как узнали, что он освободился из колонии?

- Олег не скрывал от меня. Сказал, что ошибся, что так ошибаться
можно только однажды, и у нас все ладилось...

Это слово "ладилось" вырвалось у нее, наверное, случайно, но оно
лучше всего определяло характер отношений между Галиной Микитовной и
Пашкевичем.

В управлении мы успели ознакомиться с протоколом опроса соседей Коцко
и знали, что жизнь у нее не сложилась: прожила с первым мужем лишь
несколько месяцев, и вот уже под сорок наконец улыбнулось счастье. Этот
нахал задурил ей голову, а много ли надо женщине, когда кажется, уже
ничего ей не светит?

- А как попал к вам Григорий Жук? - спросил Дробаха.

- Друг Олега. Он приехал на несколько дней, потом отправились в Киев.
Олег должен был помочь ему в каком-то деле. Когда вернулись, я поехала в
командировку в Днепропетровск. Олег попросил, чтобы Григорий пожил до
моего возвращения, а позавчера устроили прощальный ужин. Все было так
хорошо. Григорий, правда, несколько перебрал... - Коцко нервно скомкала
одеяло, и я понял, что ей стало плохо.

Дробаха тоже заметил это, нагнулся над койкой и сочувственно сказал:

- Извините нас, пожалуйста.

Лицо Галины Микитовны сразу как-то посерело, она вымученно
улыбнулась.

- Он был таким веселым и милым, а сам... - Она не договорила и только
слабо махнула рукой.

Врач, сидевший с противоположной стороны койки, сделал знак, что
разговор надо кончать, и мы вышли из палаты. Кольцов нетерпеливо шагнул
нам навстречу, и Дробаха не стал испытывать его терпения.

- Пашкевич? - лаконично спросил он. - Олег Владимирович Пашкевич?

Саша задумался лишь на несколько секунд.

- Аферист, - уверенно ответил он. - Жулик и аферист с размахом.
Отсидел десять лет. Наш, местный, криворожский...

Меня все же не оставляли сомнения.

- Жулики редко идут на мокрое дело. Что-то я не припомню...