Чтение 4–й страницы книги ~Безымянные пули~

убрать Вольфа. Понимаете?

Он пододвигает ко мне свою шкатулку с сигаретами.

- Угощайтесь.

Эта шкатулка настоящая табачная фабрика. Я выбираю длинную женскую
сигарету.

Я закуриваю и, забыв, что нахожусь в кабинете большого босса,
разваливаюсь в кресле.

Он уважает мое молчание, как капрал жандармерии свою жену.

- Слушайте, шеф, я предчувствую красивый тарарам в самое ближайшее время.
Вольф умер не сразу. Он успел пробормотать несколько слов: "завтра, убьют,
Орсей".

Он смотрит на меня с отсутствующим видом, но я его хорошо знаю. Я знаю,
что сейчас в его котелке кипят мысли.

- Вы уверены, что он сказал "Орсей"?

- Или "Орсель"... Это его последнее слово, понимаете? Шеф кивает.

- Он сказал одной фразой: "Завтра убьют Орсея"?.. Что означает, что некий
Орсей будет завтра убит? Или произносил отрывисто, с паузами, как человек,
борющийся со смертью?

- Второй вариант, патрон. Он пробормотал: "Завтра убьют..." Потом тишина,
он уже умирал, а затем открыл рот, как будто хотел закончить фразу, секунду
пытался издать хоть один звук, после чего выдавил из себя: "Орсей..." Вот...

Босс играет ножом для разрезания бумаг. Подумав секунду, шепчет:

- Значит, Орсей не обязательно фамилия человека... Это может быть
названием места...

- Патрон, вы думаете о Ке д'Орсей?

- А вы нет?

- Я тоже...

Он спрашивает меня таким тоном" каким скорее спрашивают самого себя:

- Какова главная характеристика Ке д'Орсей?

Я отвечаю:

- Там находится Министерство иностранных дел

- Да.

Он резко отталкивает нож.

Это производит сухой щелчок, заставляющий меня вздрогнуть.

Шеф открывает ящик своего стола и достает вечернюю газету.

- Завтра,- говорит он,- на Ке д'Орсей состоится конференция министров
четырех великих держав! Сан-Антонио... Если там произойдет заваруха, это
может иметь непредсказуемые последствия.

- Вы думаете, Анджелино способен впутаться в политическое убийство такого
масштаба?

- Анджелино способен на все. Если у него нет денег, он подожжет весь мир
с той же легкостью, с какой вы прикуриваете сигарету. ФБР прислало мне очень
красноречивое досье на него!

- Ну и что?

- Мои опасения укрепляет то, что макаронник попросил у Вольфа подробные
сведения о наших методах охраны. Я немедленно встречусь с министром
внутренних дел... Меры безопасности будут усилены.

Он направляет свой указательный палец мне в грудь.

- Вы пойдете по следу Анджелино. Сделайте все возможное и невозможное,
чтобы найти этого субчика. Мы не можем предъявить ему никакого обвинения, но
вы должны во что бы то ни стало обезвредить его. Это ясно?

Я давлю сигарету роскошной телки о свой каблук и щелчком отправляю ее в
бронзовую пепельницу.

- Вы знаете, где найти эту птичку?

- Не имею ни малейшего понятия...

Я смотрю на него, спрашивая себя, кто этот тип: начальник Секретной
службы или грузчик с Восточного вокзала?

Он видит мое немое осуждение.

- Я ведь не Господь Бог,- вздыхает он. И добавляет:- Зато Анджелино сущий
дьявол!

Глава 5

Одна вещь меня все-таки успокаивает; дьявол никогда не внушая мне страха.
Я даже несколько раз брал над ним верх.

До сих пор дело было абсолютно простым. Анджелино замышляет гадость на Ке
д'Орсей. Один гад из наших давал ему информацию; с этим я рассчитался.
Здание МИДа тщательно обыщут, меры безопасности усилят, а я. как большой,
буду стараться побеседовать с Анджелино. Обожаю разговаривать с бандитами.
Супергангстеры - это моя любовь, честное слово! Будь я при хрустах, я бы их
коллекционировал.

Единственная неприятность - я не имею ни малейшего представления о том,
где находится Анджелино.

Проходя мимо бара, что напротив конторы, я кое-что вспоминаю. В кармане
Вольфа лежала отправленная вчера телеграмма с просьбой позвонить некоему
Клоду сегодня в полдень. А сегодня в полдень Вольф как раз листал телефонную
книгу. Готов поспорить, он искал номер этого самого Клода... Я могу
ошибаться, но ведь только римский папа никогда на попадает пальцем в небо.

Поскольку моя память - отличный записывающий механизм, я вспоминаю и то,
что Вольф опрокинул стакан чинзано на страницу, которую изучал.

Захожу в тошниловку. Эмиль, ее хозяин, дремлет за стойкой. Среди предков
этого типа наверняка была муха цеце. Начиная с одиннадцати утра он спит, как
боа, заглотнувший целую семью плантаторов, включая бабулю. Он выходит из
комы только затем, чтобы рявкнуть, от чего дрожат бутылки на полках.

Его официантка относится к типу чокнутых девиц, считающих себя жертвой
социальной несправедливости. Она воображает, что на съемочной площадке
смотрелась бы куда лучше, чем во второразрядном бистро. Она машет ресницами,
как Марлен, а той краской, которой она намазала лицо, вы могли бы заново
покрасить свой загородный дом.

- Что вы хотите?- спрашивает она, округляя рот в куриную гузку.

- Я пришел ради твоих глаз,- говорю,- но если сверх того ты дашь мне
телефонный справочник и рюмочку коньячку, я Просто бухнусь перед тобой на
колени.

Она пожимает плечами и приносит мне книгу. Я размышляю. Если мне не
изменяет память, справочник был открыт в конце.

Я раскрываю его и замечаю, что попал на версальских абонентов Как
говорится, горячо: телеграмма Вольфу была отправлена из Версаля...

Я листаю эту часть справочника и скоро нахожу запачканную страницу. На
ней фамилии на Р и С, всего двести двадцать три штуки. Вырываю страницу и
сую в свой карман.

Шум разрываемой бумаги выводит хозяина из дремы. Второй раз за день он
жутко орет из-за этой чертовой книги. Он вопит на всю свою забегаловку, что
второго такого нахала, как я, нет в целом мире, что он сыт по горло этим
кварталом, кишащим легавыми, и живет одной надеждой - увидеть нас висящими
на крюках мясника. После чего, очевидно сорвав голос, он наливает себе
стакан коньяку и наполняет мой.

Мы чокаемся.

Я приезжаю в Версаль в девять часов вечера. На город Короля-Солнца падает
мелкий нудный дождик.

Остановив машину на улочке возле префектуры, я захожу в унылый бар,
кажущийся мне удобным местом для размышлений.

Сидя перед дымящимся грогом, я смотрю на вырванную из телефонной книги
страницу. Не обходить же всех типов, чьи фамилии напечатаны на ней! Тут я
вспоминаю, что телеграмма Вольфа была подписана: "Клод". Пробегаю взглядом
бумажку и через четыре минуты констатирую, что только одного мужика зовут
Клод. Клод Ринкс, по профессии скульптор...

Эта деталь меня очень удивляет. Не понимаю, как скульптор может быть
причастен к делу, которым я занимаюсь. Лица творческих профессий обычно не
имеют; ничего общего с субъектами вроде Вольфа или Анджелино. Может, это
просто приятель Вольфа, никак не связанный с его темными делишками?

Наконец, поскольку другого лучика надежды не брезжит, и тем более я уже в
Версале, решаю связаться с Ринксом.

Думаю, действовать надо осторожно, так как я ступаю на совершенно
неизвестную почву.

Я подхожу к телефону и набираю номер Ринкса.

Нежный голосок отвечает:

- Алло?

- Я бы хотел поговорить с месье Клодом Ринксом. Нежный голосок уверяет
меня, что Клода Ринкса мужского пола не существует, а Клод Ринкс - это она.
Только тут я осознаю, что имя Клод может носить и мужчина, и женщина.

- О, простите!- говорю я.- Могу ли я с вами поговорить, мадам Ринкс?

- Мадемуазель... А о чем?

- Скажем, поличному делу.

- Может, завтра?

- Скажем, что личное дело еще и срочное...

- Кто вы? Иду напролом:

- Друг Вольфа... мое имя вам ничего не скажет. Молчание.

- Кто такой Вольф?- спрашивает голос. В тоне моей собеседницы звучит
искреннее удивление. Я говорю себе, что пошел неверным путем, и уже
собираюсь извиниться и повесить трубку, но в моей черепушке начинает сильно
звонить колокольчик тревоги. А когда он звонит, значит, мне пудрят мозги...

- Могу я вам это объяснить при личной встрече?- отвечаю я на ее последний
вопрос. Опять молчание.

- Я в двух шагах от вас,- продолжаю я.

- Ладно, приходите. Я живу на верхнем этаже... Дождавшись, пока она
положит трубку, я вешаю на рычаг свою. Я задумчив, как роденовский
"Мыслитель". Я так задумался, что забыл допить свой стаканчик... Заметив это
на улице, возвращаюсь исправить оплошность, но уже слишком поздно: хозяин
успел вылить остаток моего конь-яка назад в бутылку. Дом богатый.
Монументальная деревянная лестница с медными перилами покрыта красным
ковром.