Чтение 20–й страницы книги ~Жди гостей~

- Это старик Уктюпьеж предложил ее вам?

- Да... Ты этого не знал?

Я кусаю себя за язык.

- Да нет... я не помню таких мелочей. Мы сегодня увидимся вечером,
красавица?

- Попытаюсь. Если смогу освободиться, я позвоню тебе в агентство.

- Договорились.

Она садится за руль "шевроле" с откидным верхом.

- Подбросить тебя до ворот? - спрашивает она.

- 0'кэй!

Она высаживает меня у ворот, подвергается еще одному массажу гландов и
говорит мне "до скорого!"

Я направляюсь в агентство. Уктюпьеж-сын уже что-то делает в световом
круге настольной лампы. Поскольку сейчас утро, он в домашней куртке из серой
бумазеи с шотландскими отворотами и кашне, которое плохо скрывает его
небритый со вчерашнего дня подбородок.

- Здравствуйте,- любезно говорит он мне,- уже на работе?

Над его плоским черепом в позолоченной раме продолжает бушевать битва при
Мариньяне.

Экстрарасходящееся косоглазие, которое позволяет Уктюрьежу одновременно
видеть то, что находится перед ним, и то, что находится за ним, никогда не
было еще столь сильным.

Заметьте, что благодаря этому недостатку торговец газонами надежно
защищен. На него невозможно напасть внезапно ни с какой стороны.

- Кажется, вы рекомендовали домработницу супругам Лав-ми, когда они
поселились в Мэзон-Лаффите?

- Верно.

- Я хотел бы получить адрес этой женщины.

- Это легко сделать... Она итальянка, мадам Куштапьяна. Живет на Нижней
улице.

- Это где?

- Внизу улицы Верхней. Номер... Погодите... Он листает клеенчатую
средневековую тетрадь.

- Номер тринадцать,- сообщает он.

- Я вас благодарю. Указания остаются те же, господин Уктюпьеж. Если
позвонят, предупредите меня!

Я пожимаю старый обломок, который служит ему рукой, и исчезаю в
направлении Нижней улицы.

Въезжая в узкую улочку с односторонним движением, я замечаю на другом ее
конце хромированный дилижанс моей Эстеллы. Я замедляю ход, чтобы дать ей
возможность оторваться от меня, и, вместо того чтобы остановиться у рокового
номера 13, начинаю на расстоянии преследовать черный "шевроле".

Эта церемония длится недолго. Вопреки тому, что мне сказала моя цюрихская
красавица, она направляется не в Париж, а возвращается домой, на проспект
Мариво. Может быть, она заезжала передать какие-нибудь указания синьоре
Куштапьяна и там обнаружила, что что-то забыла? Но нет, она выходит из
машины, открывает ворота, загоняет во двор свой болид и запирает ворота.

Что же делает малыш Сан-Антонио - любимец женского пола? Вы
догадываетесь. Он поспешно возвращается к домработнице. Эта особа обитает в
симпатичной квартире из одной комнаты вместе с мужем, старым дядей-калекой,
свекром и свекровью, полоумной племянницей, своими семью детьми и тетушкой
из Бургоса. Это сверхтучная матрона с усами, как у мамаши Берю, грудастая,
пузатая и с акцентом, о котором самое малое что можно сказать, так это то,
что он не напоминает акцент сибирских степей.

- Кто вы? - спрашивает она, недоверчиво глядя на меня. Я принимаю самое
постное выражение лица в стиле убитого горем гробовщика:

- Мадам Куштапьяна?

- Да.

- Мадам, я пришел сообщить вам о большом несчастье... Все семейство
уставилось на меня: муж, дневной сторож в ночном кабаре, собравшийся на
работу с котомкой через плечо; дядя-калека, открывший рот; свекор и
свекровь, закрывшие его, с ложками в руках; племянница-идиотка,
разразившаяся смехом; шестеро ребятишек, уронивших штаны, стоя в очереди к
треснутому горшку, на котором восседал седьмой.

- Что за несчастье? - вздыхает огромное создание.

- Произошел несчастный случай с малышом, у Лавми. Признаться, я не люблю
подобные приемы, но мне необходимо быстро решить дела и избежать лишней
болтовни.

В перенаселенной комнате поднимается вопль. Все, кто понимают
по-французски, начинают рыдать. Мамаша Куштапьяна ломает окорока.

- Мой Джузеппе! Мой Джузеппе! - вопит она.- Скажите мне, он не умер?

- Нет, всего лишь набил огромную шишку на лбу. Она успокаивается. Муж
принимается выговаривать ей что-то прочувственное на языке д'Аннунцио. Я
прекращаю эту учебную тревогу. Мое удостоверение действует в данном случае,
как очень мощный тормоз.

- Что это? - повторяет дама с сиськами.

- Полиция! - это наконец разговорился дневной сторож.

Он говорит, жестикулирует, брызжет слюной, полагая, что так он быстрее
выскажется. Он ругает меня. Он призывает в свидетели всех присутствующих, в
том числе и меня. Он обращается к Господу Богу... Я вынужден кричать еще
громче, чтобы призвать его к спокойствию. Короче, все удалось расставить на
свои места. Но, честное слово, далось это нелегко.

Я избавлю вас от подробностей описания восклицаний, междометий, воззваний
и заклинаний. В общем, если только ваше серое вещество не включено на
переменный ток, вы поняли, к чему клонится дело.

Вчера в отеле, куда я привел жену младшего ефрейтора, я заметил, глядя на
фото семьи Лавми, опубликованное в "Киноалькове", что так триумфально
выставляемый красавчиком Фредом ребенок - совсем не тот, которого я видел в
колыбели и за которым присматривает малышка Эстелла.

А так как мой мизинчик работает на всю катушку, я понял, что она лелеет
младенца мамаши Куштапьяны. И мамаша Куштапьяна признала это без труда. Я
кладу конец мученическим страданиям трансальпийской мамы, признавшись ей,
что я блефовал и что ее последний ребенок чувствует себя прекрасно. И тут же
ее горе сменяется яростью. Она хватает бутылку с намерением отправить ее с
оплаченной доставкой мне в голову, но очень вовремя вмешался производитель
младенцев Куштапьяна.

Купюра в десять франков, предусмотрительно выложенная на стол,
успокаивает бедную женщину.

- Почему вы доверили своего бамбино Лавми? - спрашиваю я.

Она медлит с ответом. Я очень четко объясняю ей, в чем именно состоят
прерогативы полицейского. Она понимает, что шурин, который является
начальником на одной из фабрик по производству туалетной бумаги, такой же,
как ты. Вечно торопится, как будто кто-то его подгоняет.

- Плевать я хотел на твоего шурина! Пусть он подотрется своей собственной
бумагой, чертов ты осел. Расскажи мне лучше о Харрисоне.

- К нему действительно обращалась миссис Унтель.

- По какому вопросу?

Старая развалина качает головой.

- Ты мне не говорил, чтобы я расспрашивал...

- Ах ты старая затянувшаяся катастрофа! - топаю я ногами от возмущения.-
Это помогло бы мне выиграть время! Я бросаюсь к двери.

- Ты организуешь наблюдение за "Карлтоном". Я хочу иметь подробный доклад
обо всем, что делает миссис Лавми.

- Жена этого...

- Да. Возьми людей и действуй незаметно. Не знаю, какова скорость тех,
кто бегает сломя голову, но уверен, что в этот момент они меня не смогли бы
обойти.

* * *

Тэд Харрисон - парень высокого роста в золоченых очках с челюстью
жевальщика резинки и веснушками до самого галстука.

Он говорит по-французски с акцентом, что, видимо, способствует его успеху
у женщин, любящих экзотику.

- Опять полиция! - произносит он, улыбаясь.- Решительно, я скоро уверую,
что моя совесть нечиста!

Что касается меня, то мой стиль вам известен, прямо к цели и поменьше
болтовни!

- Господин Харрисон, один из моих сотрудников сообщил мне, что вы
общались с миссис Унтель.

- Точно!

- Она связалась с вами из США, до прибытия во Францию, не так ли?

- Вовсе нет. Она нанесла нам визит...

- Ах да... Как мне сказали, она хотела снять какой-нибудь замок?

Наконец, он проявил признаки волнения. Его безмятежный взор излучает
послание морзянкой.

- Это еще не все...

- Ну?

- Она подыскивала пансион для своего маленького сына. Пансион с
кормлением, потому что ее ребенок еще очень бэби!

- Понимаю,- говорю я, от волнения по-английски.- И вы нашли для нее то,
что она искала?

- Естественно!

- Дайте мне, пожалуйста, адрес...

Он открывает ящик, затем миниатюрный классификатор и протягивает мне
прямоугольник визитки

"Приют ангелов" Лион-ла-Форе

Мое сердце учащенно бьется

- Скажите-ка, вы сами занимались устройством ребенка туда?

- Нет, я лишь дал адрес.

- А это не вы приезжали в аэропорт на встречу с миссис Унтель?

- В аэропорт?