Чтение 25–й страницы книги ~Причесывая жирафу~

- Как по-твоему, - спросил Толстяк, - он искренен или нет?

- Йес, месье. Вещи сделаны из металла, и больше по звуку, чем по
цвету определяется состав металла.

- Исчезновение моих бумаг меня беспокоит, - вздохнул Толстяк. - У
меня в бумажнике, кроме полицейского удостоверения и сотни тысяч лир, была
фотография Берты и мое разрешение на рыбную ловлю в этом году. Очень
плохо, что все пропало.

Я зашатался.

- А ты не находишь странным, что мы оба потеряли свои бумаги?

- Да, - ответил он, - это пахнет черной магией.

Я окаменел.

- Что это с тобой такое? - удивился Толстяк. - У тебя вид как у
лошади, намеревающейся переступить загадочную черту.

- Действительно, это магия, но не черная. Мы не теряли наших бумаг,
Беру. У нас их просто украли. И украли с необыкновенной ловкостью.
Соображаешь?

- Черт побери! - воскликнул мой коллега (который был хоровым
мальчиком, прежде чем стать отвратительным взрослым), - это Пивуникони!

- После того, как он за все время путешествия не обращал на нас
внимания, он вдруг пригласил нас выпить у него пуншу, и это среди ночи!
Это очень странно. Он был удивлен нашими энергичными действиями и захотел
узнать, кто мы такие. И в тот момент, когда он подавал нам стаканы с
пуншем, он облегчил наши карманы.

Я ничего больше не сказал. Мы побежали по просыпающемуся лагерю к
фургону престижератора. Плохо выспавшиеся служащие конюшни уже работали,
таская мешки с овсом и сеном.

За меньшее время, чем нужно китайцу, чтобы превратиться в корейца, мы
оказались на пороге жилища мага.

Дверь тихонько колыхалась от ветра, и помещение было пусто... Не было
ни Пивуникони, ни мисс Лолы! Никаких чемоданов, да и вообще почти ничего
не осталось.

- Беги за машиной, Толстяк, и как можно скорей!

В то время, как он устремился на поиски машины, я стал искать в
фургоне что-нибудь, но ничего не нашел. Виноваты ли в этом мои нервы?
Разве я всегда не удачно угадываю? В моей коробке хороших идей все ясно,
просто и логично.

Беру вернулся с парнем-чехословаком за рулем старой машины.

- Фриппегься? - спросил он.

Я его знал, его звали Фирмия.

- Да, да, - ответил я. - В центральное бюро полиции.

Я сел на заднее сиденье.

- Как ты думаешь, куда он смотался? - спросил Беру.

- Не имею ни малейшего представления. Но Швейцария не так уж далеко
отсюда.

- Дортисшебате? - забеспокоился Фирмия.

- Согласен, но при условии, что ты поедешь быстро, - ответил я.

Он устремился в медленно просыпающийся Турин. Автобусы, грузовики,
мотоциклы... смеющиеся люди.

Мы подъехали к центральному бюро пьемонтской полиции.

Я рассказал там, кто я такой, и попросил о свидании с шерифом
полиции. Мне ответили, что он не вернулся из пригорода, так как уезжал на
уикэнд в пятницу вечером вместо утра среды, и потому задержится. Мне
предложили повидать заместителя шефа полиции, эту высокую личность. И я
согласился.

Он оказался приветливым господином, с темными вьющимися усами и в
шелковом ярко-зеленом костюме с желтыми полосами.

- Господин заместитель секретаря шефа полиции... - начал я.

Он остановил меня.

- Называйте меня Базилио, синьор.

- Базилио, мой дорогой коллега, нужно немедленно объявить тревогу в
службе наблюдения на вокзалах и аэропортах. Пусть прикроют границы. Нужно
отдать приказ о задержании артиста цирка по имени Пивуникони, который
путешествует вместе со своей ассистенткой. У этого человека в багаже
находится много его портретов, грубо намалеванных пастелью. И осторожнее с
ним! Эти портреты на самом деле картины, украденные во Франции и в Турине.
Экспертам нужно лишь смыть верхний слой и обнаружить под ним оригинал...

- Мадонна! Вперед! - завопил заместитель секретаря полиции, а
попросту Базилио.

Он снял сразу три телефонные трубки и начал вопить в каждую из них
срочные распоряжения и приказы.

Полицейская машина завертелась.

Пока все куда-то спешили, бегали, мчались в разные стороны, Беру
отвел меня в сторону.

- Без шуток, - сказал он, - вором был Пивуникони?

- Это был он, мое милое сердечко. Как это я раньше об этом не
подумал!

- Потому что не хотел рано кончать свою книжку? - коварно спросил он.

- Нет, - огрызнулся я, - потому что из-за этой истории с наркотиками,
которая вмешалась в нашу жизнь, карты перепутались. Такой престижератор,
как Пивуникони, мог замазать картину, не привлекая к себе при этом
внимания. У него была возможность, ловкость и необходимые принадлежности.
Таким образом, он писал сверху картины изображение своей внешности
пастелью, которая очень удобна для таких случаев. Ее легко снять. И эти
картины, вместо того, чтобы прятать, он выставлял на обозрение, развешивая
по всем углам помещения. Гениально, а?

- Совершенно гениально! Но как это ты все обнаружил, Сан-Антонио?

Я принял таинственный вид - вид номер один. Именно он заставляет
таять девчонок и превращает Беру в Лису (некоторых других он превращает в
птиц, и они улетают на седьмое небо).

- Так какова же причина? - проворчал законный супруг Берты Берурье.

Безразличный к нашему разговору, Базилио продолжал демонстрировать
свой номер с телефонами. Рядом с ним органист из Сен-Есташ - просто
средний игрок на пианино.

Сейчас он говорил уже в пять аппаратов и приказал, чтобы принесли
еще.

Если бы Барнаби увидел это, он бы его ангажировал, так как этот номер
был одним из самых уникальных.

Радио Нью-Йорк-Сити дорого заплатило бы, чтобы получить его к себе в
работники.

- Ответь, если можешь, - продолжал Толстяк. - Что же подсказало тебе
правильное решение?

Я подмигнул ему.

- Обшаривая фургон, пока ты ходил за позолоченным катафалком с
роскошным мотором, я нашел вот эту штуку, забытую Пивуникони в спешке. Она
находилась непонятно почему в ящике с красками.

Я достал из кармана длинный мундштук для сигарет, который может
раздвигаться. Он составлен из деталей, свободно входящих друг в друга, как
трубчатые части треног для фотоаппаратов. Вытянутый максимально, он имел
длину добрых тридцать сантиметров. В конце мундштука - сигарета.

Толстяк внимательно наблюдал за моей работой.

- Не соображаю, парень. Не потому, что я глупее других, но часто
говорят...

- Посмотри на сигарету, вставленную в мундштук.

- Черт! - вырвалось у него. - Она фальшивая!

- Да, бой, самая, что ни на есть фальшивая. Только не трогай ее
конец: порежешься. В той части, где должен находиться пепел, находится
лезвие бритвы. Этим инструментом Пивуникони разрезал полотно картины,
которое он хотел украсть. С руками за спиной, с самым непринужденным видом
он разрезал полотно вокруг рамы своими "зубами". Он притворялся
восхищенным посетителем, забывшимся в восторге перед творением великого
художника. Когда картина была уже вырезана из рамы, достаточно было одного
жеста, и картина исчезала под его пиджаком.

- Потрясающе!

- По моему мнению, - сказал я, - этот тип ненормальный. Эти картины
он крал не для продажи, но чтобы удовлетворить свое желание. А теперь
пойдем спать, а то я уже валюсь с ног.

Большое оживление царило на краю площади.

Я опять увидел красный цвет на крыше санитарной кареты. Я спросил о
том, что происходит, у одного служащего цирка, того, который причесывал
жирафу в мое отсутствие (значит, он - помощник причесывателя жирафы).

- С рабочим на кране произошел несчастный случай, - ответил тот. - Он
поднялся на свое рабочее место, но, войдя в кабину, закричал и упал вниз.
По счастью, он упал в кучу песка, и так удачно, что у него только сломаны
обе ноги и обе руки, потом у него сместилось несколько позвонков, рана в
черепе и еще одна рана на спине. А остальное - сущие пустяки.

Беру посмотрел на меня.

- А что, в Италии существует техника безопасности? - спросила меня
эта благородная и чувствительная душа, голос которой дрожал от упрека.

ЭПИЛОГ

После пятнадцати часов сна, восстановившего мои силы, мы проснулись
свежими и уже в Милане.

За это время все пришло в порядок. Барнаби смог забрать свои
инструменты, а швейцарская полиция задержала Пивуникони и его партнершу с
драгоценным грузом.