Чтение 3–й страницы книги ~Улица Жмуров~

Это некий Жан Парьо, посредник, тоже занимающийся антиквариатом. Сегодня
утром он продал Бальмену партию предметов старины, и Бальмен попросил его
сходить вместе с ним в банк, чтобы расплатиться за эту покупку.

Бальмен чувствовал себя усталым. Выйдя из банка, он сел в машину Парьо,
пока тот пошел позвонить в соседнее кафе, и умер. Когда Парьо вернулся, то
узнал об инциденте и позвонил в районный комиссариат, а оттуда его направили
в криминальную полицию.

И вся история...

Вот что значит быть настроенным на тайны, как говорит Фелиси! Я уже
навыдумывал махинации, козни, трюки. А все оказалось просто: честный
старичок с больным сердцем умер сам по себе...

- Ну, возвращаемся!- внезапно говорю я. Малышка встает.

В тот момент, когда она шагает через порог, я замираю. Согласен, все
просто и логично, но почему тогда Бальмен написал на корешке чека: "На
помощь"?

Глава 3

Монотонный голос Эктора доносится до меня, будто с другой планеты. Мне
совершенно безразлично, что он говорит, как, впрочем, и вся его персона. Он
рассказывает о своих расширенных венах, язвах, о своем начальнике и доме...
Пятьдесят лет посредственности проходят перед нашими ушами.

Он так меня достал, что я хватаюсь за первый пришедший в голову предлог,
чтобы смыться.

- Мне нужно заниматься расследованием одного дела. Вы меня извините,
Эктор?

Он меня извиняет, потому что тоже меня не выносит: антипатия, как и
любовь, обычно бывает взаимной.

- Вечная гонка по горам и долам?- замечает он с кислой миной.

- Ну да!- отвечаю.- Не всем же сидеть всю жизнь в мягком кресле.

Это является очень точным намеком на должность Эктора, работающего в
забытом отделе одного заштатного министерства.

Он проглатывает пилюлю и запивает бокалом бордоского, чтобы лучше пошла.

- До свидания,- говорю я Фелиси и Эктору. И добавляю, чтобы заставить
покраснеть мою маму: - Ведите себя благоразумно!

Эктор улыбается глупой и кислой улыбкой.

Я с облегчением выхожу из дома. Бывают моменты, когда я совершенно не
выношу тупиц!

Бледное солнце пытается сделать повеселее это воскресенье в конце зимы.
Но чтобы сделать парижское воскресенье повеселее, нужно нечто большее, чем
солнце.

Я еду в Париж, спрашивая себя, чем бы заняться, чтобы убить время. В этот
момент в Службе полный штиль.

Вот уже две недели я практически ничего не делаю, и безделье давит на
меня, как шоколадный крем на печень больного гепатитом...

Я въезжаю в Булонский лес и качу на второй скорости. Здесь полно
добропорядочных людей, гуляющих со своими детишками, и проституток,
улыбающихся мне.

В маленьких аллеях стоят машины, внутри которых парочки выражают взаимные
симпатии...

Я б сейчас запросто дал полсотни франков тому, кто подал бы мне дельную
мысль... Театр? Уже слишком поздно, и спектакли начались... Кино?.. В
одиночку туда идти совсем не фонтан!

Снять телку? Надоело. Вчерашний сеанс успокоил мне нервы. И потом,
нельзя, чтобы это вошло в привычку...

Я проезжаю через Лес, не найдя ничего приемлемого, кручусь по площади
Этуаль, сворачиваю на авеню Ваграм, следую через площадь Терн и
непроизвольно оказываюсь на бульваре Курсель.

Как поется в песне: "Мы сделали это, почти не подумав!"

Если у вас есть хоть немного памяти, то вы вспомните, что на бульваре
Курсель находился антикварный магазин покойного месье Бальмена.

Почему я думаю о маленьком старичке в это унылое воскресенье накануне
весны?

Да, я думаю о нем, о его перепуганных глазах, жалких седых усах,
совершенно белых щеках...

О нем, совсем одиноком и мертвом в этой машине...

Дом сто двадцать. Это здесь.

Я припарковываю мою машину на границе парка Монсо, пересекаю бульвар и
подхожу к магазину, железный занавес которого опущен.

После короткого колебания захожу в дом... Комнатка консьержки, откуда,
как и изо всех комнаток консьержек, идет запах еды.

Стучу в стекло. Толстая женщина поднимает голову, оторвавшись от большой
кружки сладкого вина.

- Чё вы хотите?- спрашивает она и переводит дыхание. Возможно, этот
короткий вопрос станет ее самым большим физическим усилием за весь день.

- Где квартира месье Бальмена? Она поднимает на мою персону взгляд,
тяжелый, как мокрое знамя.

- Он окочурился,- непочтительно говорит она.

- Знаю, но ведь он все-таки жил здесь?

Она прилипает толстой физиономией к кружке, потом поднимает ее, и я
констатирую, что кружка пуста. Снимаю шляпу! Вот это глотки.

Она вздыхает с таким звуком, как будто из шины выходит воздух.

- Четвертый этаж, слева.

С ума сойти, каких усилий порой требуют некоторые невинные сведения.

- Спасибо!- говорю я.- Ваше здоровье...

Поднимаюсь по лестнице. Три этажа - это большой подъем! Останавливаюсь
перед дверью слева и нажимаю на кнопку звонка.

Я действую наудачу, не зная, есть ли кто в квартире. Бальмен был холостяк
и, возможно, жил совсем один.

Звук шагов доказывает мне обратное. Дверь открывается, и передо мной
оказывается маленький педик с завитыми белокурыми волосами.

Ему, может быть, лет двадцать пять, может, чуть больше или меньше. Похож
на туберкулезника... Он среднего роста, тонкий и хрупкий. На щеках следы
пудры, разумеется, пудра голубого цвета; на губах следы помады. Но сегодня
день траура, и он не наводил красоту. У него глаза газели, влажные и
бесчеловечные, как у всех ему подобных... Тонкие руки дрожат.

Его голос хрипловат, как у Марлен Дитрих. Говоря, он жеманно взмахивает
ресницами.

- Месье?..

- Здравствуйте,- говорю я.- Это квартира месье Бальмена?

- Да...

- Полиция...

Он в испуге отшатывается.

- Господи!

- Вы родственник месье Бальмена? Он качает светлыми кудряшками.

- Нет,- отвечает,- я его друг...

В мире нужны всякие, как говорит Фелиси. И я с ней охотно соглашаюсь...
Чтобы мир крутился нормально, в нем должны быть полицейские, шлюхи,
порядочные люди, кузены Экторы и голубые, вроде этого, хотя лично я ненавижу
бабозаменителей. Это просто физическое отвращение...

- Друг или жена?- спрашиваю я в лоб.

Новый испуганный жест "дамочки".

Но педики любят, когда их немного встряхивают.

- О, господин инспектор!- жеманничает он.

- Комиссар,- поправляю я. Временами я очень щепетилен к моему званию.

Этими несколькими фразами мы обменялись на коврике у двери. Я вталкиваю
мальчика в комфортабельную квартиру и вхожу туда следом за ним.

- Мы можем поговорить, да?- спрашиваю.

- Разумеется. Проходите!

Он ведет меня в салон, меблированный в чистом стиле Луи Надцатого. Я
усаживаюсь в кресло с такими хрупкими ножками, что сомневаюсь, выдержат ли
они мои семьдесят шесть кило. Педик ложится на диван и начинает изображать
из себя Жюльетт Рекамье.

На нем розовая рубашка, фиолетовые брюки и желтый шелковый платок...
Странный туалет для траура...

- Как ваше заглавие?- спрашиваю я.

- Мое... что?

- Ваше имя.

- А! О! Очень забавно! Как вы сказали? Заглавие? Здорово...

Мой разъяренный взгляд успокаивает его восторги.

- Меня зовут Джо,- отвечает ок.

- Очень красиво для близких друзей,- оцениваю я,- но ведь секретарь
полиции, выдававший вам удостоверение личности, не удовлетворился этим?

Он жеманничает.

- А вы юморист, господин комиссар.

- Мне это говорят уже двадцать лет. Так как же все-таки вас зовут?

- Джо Дени...