Чтение 39–й страницы книги ~Аукцион~

- От "Клариджа" далеко?

- Не очень.

Степанов посмотрел на часы: семь; есть время принять
душ, очень устал; визу получил только накануне, страшная
нервотрепка; билет в кармане, все дела отложены, настроен на
поездку, а визы нет; со своими-то можно драться, пойти на
верх, а здесь полнейшая безнадега: "Лондон еще не дал
указаний, ждем". И все тут. Вот и жди, ощущая свое
полнейшее бессилие; демократическое общество, правила игры;
тебя обсматривают со всех сторон, изучают, анализируют;
словно, ей-богу, муравей какой.

В номере работал кондиционер, хотя на улице не было
жарко; на столике рядом с телевизором стояли фрукты, орешки;
визитная карточка: "Желаем всего самого лучшего в нашем
отеле, управляющий - Хэмфри Пьюдж". Спасибо, мистер Пьюдж,
винограда в этом году я еще не пробовал, надо загадать
желание, всегда, когда пробуешь что-то новое, чего еще не ел
в этом году - будь то свежий картофель, редис или виноград,
- загадывай желание, сбудется, только Загадывай не после
того, как съешь сладкую желто-зеленую виноградину, а до;
все-таки май, черт подери; двадцатый век; везут самолетом,
знай плати деньги...

...В восемь часов он подошел к "Клариджу"; лакеи в
коричневых фраках и высоких цилиндрах дружески распахнули
дверь; ни тени подобострастия или раболепия; делают свою
работу, и все тут; в лобби князя не было; Степанов спросил
портье, приехал ли "принс Ростопчин".

- О да, сэр... Он у себя, номер пятьсот три. Вас
проводить?

- Нет, благодарю.

- Из лифта направо, пятая дверь, сэр...

Степанов постучал; услыхал "входи"; Ростопчин сидел у
телефона; прикрыв трубку ладонью, шепнул:

- Замучили звонками, прости, что не спустился, садись,
угощайся фруктами.

На столике была такая же ваза, как в "Савойе", виноград,
груши, яблоки и бананы; орешков Степанов не увидел.

После бесчисленных "да неужели", "не может быть", "что вы
говорите" Ростопчин наконец повесил трубку; вздохнул,
покачал головою.

- Совершенно невероятная история! Меня разыскал здесь
Зенон, мой друг по маки. А лотом какие-то идиоты звонили,
словно сумасшедшие. Как это хорошо, что ты приехал, я
страшно рад. Неужели ты не мог взять паспорт и прилететь в
Цюрих? Ты мне был очень нужен у Лифаря.

- Не мог.

- Неужели?! Почему?

- Потому что сначала я должен договориться с тем, кто
пошлет меня в командировку... Это раз... Потом я обязан
запросить визу и ждать ответа... Два. После этого получу
паспорт - три.

Ростопчин вздохнул.

- Знаешь, я задал такой же вопрос одному журналисту из
Москвы... Он ответил, что паспорт у него постоянно в
кармане, ездит когда и куда хочет. Зачем он лгал?

- А дурак, - отмахнулся Степанов.

- Да?! - князь по-детски удивился/очень открыто и
доверчиво. - Но он же доктор искусствоведения, чуть ли не
профессор.

- Ты разве не видел глупых профессоров? Нарушена
пропорция головы и задницы, усидчивости и ума - вот тебе и
глупый профессор.

Ростопчин рассмеялся.

- Ты прав, Митя. Вопрос пропорций - вопрос вопросов
человеческого бытия... Дураков так много, увы!

(Фол взглянул на своего сотрудника Джильберта; вместе
слушали разговор князя и Степанова в соседнем номере,
усмехнулся; в свое время Джильберта направили в Оксфорд;
учился в семинаре китайской истории; последние два года
посвятил себя исследованию русской литературы.)

- Ты выглядишь усталым, - сказал Степанов.

- А я и есть усталый, - отозвался Ростопчин. - В Лондон
приехала стерва...

- Кто?

- Моя бывшая жена... Так что запомни, на этот раз я
ничего не плачу. Ты привез мне пятнадцать тысяч долларов из
Министерства Культуры и попросил быть твоим консультантом,
ясно?

- Нет, не ясно... Сколько тебе передал Розен?

- Я его и в глаза не видел. Он мне даже не позвонил...

- Не может этого быть, Женя! Я проводил его в
Шереметьево! Он сел на самолет! В Цюрих...

- Не звонил, - повторил князь.

- Может быть, тебя дома не было?

- Там всегда дворецкий и повар Жена дворецкого бежит к
каждому звонку, страшно любопытна, ты же знаешь ее, а в
офисе постоянно дежурит секретарь.

- Ничего не понимаю. Он сам предложил передать тебе
десять - двадцать тысяч...

- Не думай об этом, Митя. Научись спокойно относиться к
потерям. Золле привезет документы, он будет внизу через
полчаса. Бедный, у него нет денег на самолет, я оплачу ему
проезд, но он такой гордый... Мы предъявим документы Золле
о том, что Врубель был похищен нацистами, и мы выиграем эту
драку, поверь... А те пятнадцать тысяч, которые у меня
остались... Да, да, да, увы, только пятнадцать. Я не хочу
скандала, ты же знаешь женщин... Стареющих женщин... Боже
как прекрасны молодые, верные подруги, как рады каждому дню,
как счастливы даже часом доброты, надежности и веселья...
Словом, пятнадцать тысяч мы пустим на то, что интересует
твои музеи - письма, книги, документы, а Врубель будет нашим
так или иначе. Знаешь, сюда летит чартерный самолет из
Нью-Йорка Закупили коллекционеры, так что, судя по всему,
предстоит драка.

- Я должен позвонить Розену...

- Что это тебе даст? Откуда он взялся? Ты мне не
объяснил толком. Такой милый голос... Он понравился мне по
телефону говорит по-русски прекрасно...

- Розенберг тоже говорил по-русски прекрасно.

Ростопчин удивился.

- Какой? Майкл Розенберг? Из "Нешнл корпорэйшн"?

- Нет, Альфред Розенберг.

- Тот, что воровал картины в музеях?

- И расстреливал ни в чем не повинных людей...

(Фол шепнул Джильберту:

- Розенберг и Штрайхер - два самых черных мерзавца из
гитлеровской камарильи, Степанов прав.)

- Ешь виноград, - сказал князь.

- Спасибо, я уже ел.

- Где?

- В моем отеле. В "Савойе". У меня же здесь
выступление... Только это дало мне возможность приехать к
тебе. Женя. Спасибо Андрею Петровичу...

- Это он организовал?! Какой чудный человек! Он не
скучает в Москве? Все-таки быть послом интереснее, чем
руководить компанией...

- Его компания имеет такой оборот, как иное государство,
не до скуки. Думаю, сейчас забот у него не меньше, чем
раньше. Но все-таки я должен позвонить Розену, Женя... С
ним что-то случилось, уверяю тебя.

- Не надо меня ни в чем уверять. Он человек бизнеса. Я
тоже человек бизнеса. Увы, не умею писать книги. Столько
сюжетов, таких поразительных сюжетов. Забудь о нем...
Пойдем вниз, вдруг Золле уже пришел... В утешение нам обоим
я должен тебя порадовать: Лифарь на этот раз не пустил в
продажу письма Пушкина. Я уговорил его.

- Как тебе это удалось?

- Знаешь, лучше после... Все это слишком больно...

(Фол дождался, пока закрылась дверь в номере князя,
выключил диктофон, на который шла запись, снял со стены
прослушивающее устройство, убрал его в "дипломат", запер
особым ключом, подстраховал специальным кодом на защелках -
пять букв алфавита, попытка повернуть хотя бы одну из них
приведет к тому, что из ручки бабахнет парализующий газ, -