Юлиан Семенович Семенов
БРИЛЛИАНТЫ ДЛЯ ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА
__________________________________________________________________________
ответил, поморщившись:
молчат, а комиссары их подкармливают.
московская манера. Это было всегда или началось после переворота?
Старицкий.
столовая, где давали чай и кофе - по пропускам, выданным Цекубу, - ученым
и творческой интеллигенции столицы. Поэтому толпились здесь люди, знавшие
друг друга - если даже и не лично, то уж понаслышке во всяком случае.
француза. - Кого ты притащил, Миша?
заерзал на стуле, но француз добро улыбнулся и протянул Старицкому свою
визитную карточку.
вздор...
доморощенного, а уж к чужому подойти - спаси господь, сохрани и помилуй!
Ничего, ничего, когда вся галиматья кончится, мы тебя, Миша, казним. Из
соображений санитарии и гигиены.
дело тут не в личностях, а в некоей надмирной системе, управляющей нами по
своим, непознанным законам.
француз. - Упования на заданную надмирную схему - своего рода гражданское
дезертирство.
происходящего...
себе Клемансо. И потом - ясную картину только лазутчики хотят получить. Вы
лазутчик?
продекламировал: - "Нет смерти почетнее, как смерть на благо родины, и она
не может испугать честного и истинного гражданина". Александр Ульянов.
Брат Ленина. Вот это и придет вскорости в несчастную и замученную Россию,
которая поднялась - брат против брата.
очень вам симпатична - в личном плане?
быть обиден вопрос, если у вас есть возможность ответить.
планы, таинственно на что-то намекали и сулили скорые перемены; при этом
никто из них не говорил доброго слова ни о ком из тех, с кем минуту назад
дружески здоровался, а порой и целовался. Поначалу Бленер был потрясен
этими беседами и уже выстроил ясную концепцию своих будущих статей:
"Россия на грани взрыва". Но, встретившись с Литвиновым, который,
оставаясь послом в Эстонии, был одновременно утвержден заместителем
наркома по иностранным делам, француз вынужден был эту свою концепцию
развалить.
Литвинов. - Есть оппозиция, смешно ей не быть. Чехов утверждал: "Кто
больше говорит, чем пишет, тот исписывается, не написав ничего толком". С
нами Горький, Блок, Серафимович, Брюсов, великолепная молодая поросль:
Маяковский, Пастернак, Асеев, за нас Тимирязев, Шокальский, Обручев,
Графтио, Губкин; с нами Коненков, Кончаловский, Петров-Водкин, Нестеров,
Кандинский, Кустодиев... Им приходится порой трудновато-как и всюду, у нас
есть свои идиоты в учреждениях, занимающихся культпросветом. Но ни в одной
другой стране искусство не получает той громадной, заинтересованной
аудитории, которая появилась в России после революции...
тоже, - Литвинов снова усмехнулся, - журналист. Вот почитайте, что он
пишет о нашей оппозиции, причем не болтающей за чаем, но серьезной - об
эсерах и кадетах. Он с ними в Бутырской тюрьме посидел.
с великой торжественностью обсуждала проблемы внутреннего порядка, как,
например, назначение дневальных. Детская мания парламентаризма,
обрушившаяся на всю Россию, проявлялась в бесконечных пустых речах в нашей
камере. Под руководством председателя поправки сменялись контрпоправками,
те в свою очередь - предложениями, а их уж сменяли контрпредложения.
Участники этого жуткого тюремного турнира применяли методы, которые были
бы не лишними в Вестминстерском дворце. Арестанты терпеливо слушали эти
ораторские словопрения, которые так ничем и не кончились... Через три дня
в камеру с воли доставили для членов партии с.-р. корзины с продуктами. Те
без стеснения стали уплетать за обе щеки. Остальные арестанты молча
отворачивались, чтобы не очень страдать. Но староста не выдержал, поднялся
и сказал: "Я предлагаю обсудить в заседании вопрос о социализации всех
съестных припасов". Наступало молчание. Слышалось лишь хрустение челюстей
товарищей с.-р., которые принялись жевать быстрее. Наконец, один из них
сладким голосом произнес: "Конечно, коллеги, эта идея нам симпатична, так
как прямо вытекает из наших партийных принципов. Но рассудим! Намерены ли
мы посягать на свободу совести? Здесь многие не разделяют наших
идей, - добавил оратор, указав на старого голодного полковника, на
помещика с пустым желудком и знаменитого московского адвоката, доведенного
голодом до бешенства. - Заставим ли мы этих господ стать социалистами
помимо их воли? Нет, товарищи! Я утверждаю, что дальнейшее обсуждение
этого вопроса должно быть отложено". И оратор поспешил энергично
наверстать потерянное время усиленным уничтожением пищи".