Чтение 128–й страницы книги ~Горение~

казнь провокатора охранки Татарова, который осмелился клеветать на Азефа,
проведет лично Савинков.

Назавтра Савинков уехал беседовать с членами группы активного террора -
Федором Назаровым, Абрамом Гоцем, "Адмиралом", Марией Беневской и
Моисеенко.

Вопрос, который Савинков задавал боевикам, был одним и тем же:

- Отчего идете в террор?

Мария Аркадьевна Беневская, дочь полковника генерального штаба,
приблизила свое красивое, мягкое лицо к узким, льдистым глазам Савинкова:

- Борис Викторович, неужели не помните: "Кто хочет душу свою спасти -
погубит ее, а кто погубит душу свою ради Меня - тот спасет ее". Христос о
душе страдал - не о жизни, которая суетна...

- Но вы увидите, как р а з б р ы з г и в а е т с я на кровавые огрызки
тело человека, в которого брошена бомба, Машенька, вас обдаст дымом, и на
лице вашем будут теплые куски м я с а, - ищуще заглядывая в глаза
Беневской, продолжал Савинков. - Готовы ли вы к тому, чтобы ощутить губами
сытный запах чужой крови?

Беневская долго молчала, глядя сквозь Савинкова, потом сделалась белой,
закрыла лицо квадратными маленькими ладонями, прошептала:

- Не жизнь погубить страшно, Борис Викторович, душу... Это же Он
говорил, Он - не я.

...Федор Назаров смотрел на Савинкова немигающими, прозрачными глазами
и отвечал как-то механически, однотонно:

- Народ - это толпа, а коли так, незачем нам обманываться по поводу ее
качества.

Я видел, как сегодня людишки шли под красным флагом, а завтра - пойдут
под трехцветным, а лицами - и те и другие - похожи, и одеждой одинаковы...

Словесами играем, Борис Викторович, играем словесами: "униженные,
оскорбленные, голодные".

Кто смел, тот и съел. Я лишен чувства христианской жалостливости, я не
Марья Аркадьевна... Я ненавижу сильных, которые власть держат...

- Но это ж анархизм, Федор.

- Ну и что?

- Мы партия социалистов-революционеров, у нас своя программа.

- Наша программа - бомба. У анархистов - кинжал. Что, велика разница?

Савинков понимал, что Назаров не сознает ни идеи партии, ни ее конечных
задач, но был убежден: Федор пойдет на все, выполнит любой приказ, не
раздумывая, без колебаний, а попадет в тюрьму - слова не скажет, ибо
ненависть, клокотавшая в нем, была испепеляющей, слепой.

- Вы отчего пришли в нашу организацию, Федор? Почему именно в нашу, а
не иную, не к максималистам, например?

- Не знаю. Меня не интересовало, к кому идти, Борис Викторович. Я не
мог не бороться против тех, кто ездит в каретах... - Но я тоже езжу в
каретах.

Федор как-то странно мотнул головой:

- Конспирация...

Вдруг он улыбнулся, и Савинков испугался этой его внезапной, быстрой,
по-детски растерянной улыбки. Потом понял: заиграла музыкальная машина,
матчиш какой-то бравурный заиграла, и Назаров доверчиво обрадовался этой т
а й н е. Они сидели тогда в тихом ресторанчике "Волна", что в Каретном
ряду, пили пиво, опадавшее льняной пеной по высоким, пузырчатым кружкам, и
ждали ростовских раков.

Федор надолго замолкал, внезапно прерывал молчание, продолжал свое:
"Всех - бомбой!

Нет на свете правды, счастья нет - одна юдоль, грех, скотинство.
Человек терпелив от рождения, слаб, труслив, дела бежит. Кто-то должен
подталкивать людишек, будоражить их, дражнить".

...Когда беседы с участниками группы были проведены, план разработан,
Савинков вернулся в Финляндию. Азеф был хмур, чесался почти непрерывно,
смотрел тускло, много пил.

- Я устал, Борис. Я больше не могу. Я отойду от террора. Все вздор. Все
наши акты ни к чему не приводят, а я не могу работать впустую, тем более
когда...

Он не договорил - Савинков все понял и так: товарища угнетала гадкая
клевета Татарова.

- Евно, без тебя нет боевой организации. Ты наша совесть, ты создал
самое идею террора. Если ты отойдешь, все будет кончено... А в Варшаву я
выезжаю послезавтра. Вернусь - мы должны казнить Дубасова и Витте, Евно,
мы обязаны это сделать...

Федор Назаров отправился в Варшаву первым. Он нанял квартиру из трех
комнат на имя супругов Кремер: по этим паспортам работали Беневская и
Моисеенко.

Следом за ним прибыли Калашников и Двойников - группа прикрытия. Ждали
Савинкова.

Встреча была назначена на сегодня, в ресторане Бокэ.

...Беневская потянулась к Савинкову - лицо осунулось, под глазами
синяки, морщиночки залегли в уголках прекрасного - словно чайка сложила
крылья - рта.

- Мы нашли Татарова, Борис Викторович, - сказала она, трудно разлепив
губы. - Он живет у отца, протоиерея униатской церкви, возле Грибной, он
очень высокого роста, с добрым лицом, постоянно щурится, будто солнце
режет ему глаза...

Кто он?

Савинков поманил официанта, заказал Беневской взбитых сливок с
черносмородиновым муссом, себе и Моисеенко попросил турецкого кофе с
бенедиктином, только после этого ответил:

- Татаров - провокатор охраны. Ему вынесен смертный приговор. Убить его
должны вы.

- Я? - ужаснулась Беневская.

- Ты, - тихо ответил Савинков. - Именно ты.

- Но...

- Ты хочешь спросить меня, уверен ли я, что он провокатор?

- Да.

- Ты именно это хотела спросить?

- Да.

- Ты в этом убеждена?

- Да...

- Не надо лгать. Мне - можно, себе - нет резону. Ты же хотела спросить
меня о другом, Мария. Ты хотела спросить: "А почему я?"

Беневская откинулась на спинку стула, провела своей квадратной ладонью
по лицу.

- Вы правы.

- Вот видишь... А в том, что Татаров - провокатор, убеждены все члены
ЦК.

Ему приговор не я один вынес - ЦК... Казнить будем на квартире, где
остановились вы.

Скорее всего - удар ножом. В горло: это наверняка. Стрелять рискованно,
в городе много солдат... Ты готова к тому, чтобы ударить человека, который
постоянно щурится, будто солнце слепит ему глаза, острым, тонким ножом в
то место шеи, где пульсирует синяя жилка артерии, Мария?

Моисеенко положил руку на плечо Беневской, посмотрел на Савинкова
осуждающе.

- Ты не готова к этому, Мария, - словно ничего не заметив, продолжал
Савинков. - И ты не готов, Моисеенко. Уезжайте в Москву и ждите там меня.
Вы не готовы к террору по-настоящему: эта казнь должна прозвучать так,
чтобы ужаснулась не только Варшава, - вся Россия обязана содрогнуться от
ужаса перед нашей вседостигающей, беспощадной справедливостью.

"Ротмистра СУШКОВА сотрудник "НАГОВСКИЙ"

РАПОРТ
ЧЕНСТОХОВСКИИ И СЕДЛЕЦКИЙ КОМИТЕТЫ СДКПиЛ ПРОВЕЛИ СВОИ ЗАСЕДАНИЯ, В
КОТОРЫХ
ПРИНЯЛИ УЧАСТИЕ СЕКРЕТАРЬ ГЛАВНОГО ПРАВЛЕНИЯ ПАРТИИ, РЕДАКТОР ЦО "ЧЕРВОНЫ
ШТАНДАР" ДЗЕРЖИНСКИЙ, В ПОДПОЛЬЕ - "ЮЗЕФ" ДОМАНСКИЙ; ПРОШЛЫЕ КЛИЧКИ,
ИЗВЕСТНЫЕ В
РАБОЧЕЙ СРЕДЕ ДО ЕГО ПЕРВОГО, ВТОРОГО И ТРЕТЬЕГО АРЕСТОВ, - "ПЕРЕПЛЕТЧИК",
"АСТРОНОМ". В ЗАСЕДАНИЯХ УЧАСТВОВАЛ ТАКЖЕ ЧЛЕН ГЛАВНОГО ПРАВЛЕНИЯ АДОЛЬФ
ВАРШАВСКИЙ (ВАРСКИЙ).

МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА ДЗЕРЖИНСКОГО И ВАРШАВСКОГО, КОГДА ОНИ ПОСЕЩАЛИ
УПОМЯНУТЫЕ
ВЫШЕ
ГОРОДА, УСТАНОВИТЬ НЕ УДАЛОСЬ, ПОСКОЛЬКУ ДЗЕРЖИНСКИЙ - ПО СЛОВАМ ЧЛЕНОВ
КОМИТЕТА
- "МАСТЕР КОНСПИРАТОРСКОГО ДЕЛА".

"НАГОВСКИЙ".

"Ротмистра ТУРЧАНИНОВА сотрудник "МСТИТЕЛЬ"

ФЕЛИКС ДОМАНСКИЙ, ЯВЛЯЮЩИЙСЯ, ПО СЛУХАМ, ВЕДУЩИМ ПУБЛИЦИСТОМ ГАЗЕТЫ
"ЧЕРВОНЫ
ШТАНДАР", ПОЗАВЧЕРА ПОСЕТИЛ ДОМБРОВСКИЙ БАССЕЙН, ГДЕ ПРОВЕЛ ЗАСЕДАНИЕ
КОМИТЕТА
ПАРТИИ В КОПАЛЬНЕ "МАРИЯ". НА РЕГЛАМЕНТЕ ДНЯ БЫЛ ВОПРОС ОБ ОБЪЕДИНЕНИИ С
РСДРП.

ДОМАНСКИЙ ВЫСТУПАЕТ ЗА БЕЗУСЛОВНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ С РУССКИМИ. "РОЗА
ЛЮКСЕМБУРГ, -
ПО ЕГО СЛОВАМ, - ТАКЖЕ АКТИВНО ВЫСТУПАЕТ ЗА САМЫЙ ТЕСНЫЙ СОЮЗ С РУССКИМИ,
ПОТОМУ