Чтение 132–й страницы книги ~Горение~

спросил:

- Андрей Егорович, а что ждет вас в случае провала?

- Зачем вы поставили такой вопрос?

Дзержинский полагал, что годами тюрем, карцеров, избиений, этапов,
ссылок он заслужил одну лишь привилегию - не лгать. Тем более он считал
недопустимой ложь в разговоре с человеком чужой идеологии, который,
однако, сам пришел к социал-демократам и оказал им услуги, причем немалые.
Дзержинский поначалу допускал, что охранка начала г л у б и н н у ю
провокацию, но чем больше он встречался с Турчаниновым, чем весомее была
помощь ротмистра, чем неудержимее шла революция по империи, тем яснее
становилось: умный Турчанинов все п о н я л и сделал ставку на честность в
сотрудничестве с партией, полагая, что в этой честности заключена гарантия
его будущего, - в крушении самодержавия он более не сомневался.

Поэтому на вопрос ротмистра Дзержинский ответил:

- Мне приходится проверять свою веру в вас, Андрей Егорович. Я отвечаю
перед моими товарищами за вас. Я был бы не честен, коли б сказал, что во
мне нет сомнений; ведомство, в коем вы служите, приучает нас к недоверию,
более того - к ненависти.

- Своим вопросом тем не менее вы не столько проверяете свою веру,
сколько п о д т в е р ж д а е т е ее, Феликс Эдмундович.

- Обидно, что науку психологии вы одолели в охранке, - заметил
Дзержинский.

- В охранке психологии научиться нельзя. Там можно научиться ловкости,
хитрости, осторожности, не более того. Психологии, как вы изволили
выразиться, я выучился в окопах на фронте под Мукденом.

- Я не сказал "научились". Вы со мною спорьте, а не с собой. Я сказал
"одолели".

Психология - наука, наука - это мысль, а истинная мысль рождается
голенькой. Вы в охранке смогли одолеть ненависть, смогли посмотреть на нас
не предвзято.

Для того чтобы это одоление совершилось, вам пришлось в охранке пройти
сквозь в с е, Андрей Егорович, а дабы это пройти и не потерять себя,
должно быть психологом.

Турчанинов тогда усмехнулся:

- У Толстого есть умозаключение: человек, прошедший российский суд,
получает на всю жизнь отметину благородства. Посему отвечу: коли наши
связи обнаружатся, я буду арестован, меня подвергнут пыткам, чтобы
добиться признаний обо всех вас, а потом предадут суду за измену присяге,
но до суда, ясное дело, меня не допустят, я о б я з а н буду погибнуть в
камере. Нет страшнее греха, чем измена власти государя...

- Ну уж... Библия пронизана идеей греховности власти. Вы это на
вооружение себе возьмите, Андрей Егорович. Помните у Самуила: "Вы будете
ему рабами и возопиете из-за царя вашего, которого выбрали себе, но не
услышит вас господь..." А Лука?

"Сказал диавол: тебе дам власть над всеми царствами и славу их, ибо она
предана мне, и я, кому хочу, ее даю". Это я вам подбросил, чтоб лучше
спалось, коли по ночам сомнения мучат. Вы человек верующий, вам постоянно
индульгенция потребна, вот я вас к Библии-то и обращаю.

- Слушаю вас и убеждаюсь: высшая серьезность - в несерьезности. Юмор -
единственное свидетельство незаурядности. А что касаемо индульгенции - вы
не правы, Феликс Эдмундович. Уроки фронта: принял решение - выполняй,
поверил в человека - держись веры до конца.

...Турчанинов папироску свою докурил, аккуратно загасил ее в большой
пепельнице и повторил:

- Казимежа я спасти не могу.

- В таком случае Казимежа обязаны спасти мы, - сказал Дзержинский. - Вы
бессильны? Понимаю. Подскажите, как можно подступиться к делу. Деньги?

Беседа с судьями? Побег?

Турчанинов покачал головой.

- Вы сказали, - продолжал Дзержинский, - что все предрешено до суда.
Кем?

- Моим начальником.

- С какой стороны к нему можно подкрасться?

- Ни с какой. Игорь Васильевич Попов тесан из кремня. К нему невозможно
подкрасться, Феликс Эдмундович, сие объективность.

- Как не можем чего-то, так сразу говорим "объективность". -
Дзержинский поморщился. - Такая "объективность" - смерть живому. В
восемнадцатом веке засмеяли бы того, кто сказал бы, что можно ездить под
землей, а сейчас Лондон и Берлин без метрополитена немыслимы. Не верю, что
к Попову нельзя подобраться.

Говорят, например, что у вашего Попова есть любовница, актриса кабаре
Микульска, - верно это?

- Верно.

Турчанинов посмотрел на Дзержинского с каким-то особенным интересом:

- Владимир Львович Бурцев, знай такое, напечатал бы в своей эсеровской
прессе незамедлительно.

- Чего бы он этим добился? Сенсации? А нам надобно спасти товарища, и
ради этого мы готовы начать игру, а чтобы такого рода игра против охранки
оказалась успешной, надобно помалкивать и все разворачивать втайне. Разве
нет?

- Вы талантливый человек, Феликс Эдмундович, но на свете талантов много.

Становятся талантами, то есть п р и з н а н н ы м и, те лишь, которые д
о б и л и с ь.

- Вот вы мне и поможете добиться.

- Я ведь дальше гляжу, Феликс Эдмундович, я думаю о вашей победе в
общеимперском плане., - Та победа свершится, коли мы каждый день и час
будем побеждать. Нет маленькой работы, как и маленьких людей не
существует, - в каждом сокрыт Ньютон или Мицкевич... Что вы знаете о
Микульской?

- Ничего.

- Надо узнать, Андрей Егорович.

- Я попробую, - ответил Турчанинов. - Но я ведь к вам с главным пришел,
Феликс Эдмундович...

- То есть?

- Агентура сообщает, что вы назначены главою партийной делегации на
Четвертый съезд РСДРП...

- Кто передал данные?

- Все тот же "Прыщик".

- Когда?

- Позавчера. Полковник Попов получил данные позавчера вечером. Очень
похвалялся...

- Вы не пробовали выяснить этого "Прыщика", а?

- Я же объяснял, Феликс Эдмундович, если попробую, меня раскроют. У
нас, - Турчанинов поправил себя, - в охранке не принято интересоваться
подлинными именами агентуры - особенно такой, как "Прыщик". Сугубо, по
всему, близкий к вам человек.

- Андрей Егорович, а что, если вы заагентурите в нашей среде видного
человека, а? Звонкого человека "обратите" в свою веру? Близкого к
руководству партии.

Человека, широко известного охранке. Тогда вы сможете с т о р г о в а т
ь своего агента в обмен на имя "Прыщика"?

- Коли вы на такое готовы пойти, значит, следует полагать, "Прыщик"

приволок точные данные...

- А вы как думаете?

- Да разве я д у м а ю?

- И то верно... Человек по-настоящему решается думать тогда лишь, когда
ему ничего другого не остается, когда руки у него в кандалах... Я заметил:

истинная мысль начинается с безысходности, Андрей Егорович, с
невозможности жить по-людски... Коли собеседник готов дать вам рецепт, как
разрешить самые сложные вопросы жизни, значит, он и не думал об этом
вовсе, а так, порхал.

- Слишком строги вы к глаголу "думать".

- Отчего? Нет. Логическое, то есть повседневное, мышление стало формою
естественного отправления. Я же имею в виду о б г о н я ю щ у ю мысль, то
есть единственно истинную... Обеспокоены в охранке данными "Прыщика"?

- В высшей мере. Предполагают, что речь пойдет о слиянии польской
социал-демократии с русской. Видимо, вам следует ждать удара со стороны
социалистов Пилсудского: через агентуру будут работать, через высокую
агентуру охранки, - обвиняют вас, СДКПиЛ, в предательстве национальных
интересов Польши, "москальскими прислужниками", видимо, заклеймят...

Дзержинский поднялся, поправил галстук: время. Поднялся и Турчанинов.

- Я подожду, пока вы подальше уйдете, - сказал Турчанинов. - И
послушайте моего совета - не пытайтесь слишком настойчиво с Казимежем...
Можете на этой частности все завалить.

Дзержинский нахмурился:

- Частность? Что-то вы не так, Андрей Егорович.

- Так, Феликс Эдмундович, так. Лес рубят - щепки летят...

- Считайте меня плохим лесорубом. А вообще избегайте сравнений такого
рода:

человек не щепа... Умом-то я вас понимаю, но сердцем никогда не пойму.

Всякое движение определяется его началом. Коли иначе - иезуитство это,
Андрей Егорович, чистой воды, Лойола это.

Когда Дзержинский был уже в передней, Турчанинов окликнул его:

- Подумайте вот о чем, Феликс Эдмундович... Актриса кабаре Микульска
навещает моего шефа на его конспиративной квартире: Звеженецка, восемь,
второй этаж, консьерж - отставной жандарм. Попов, мне сдается, профессию
свою от актрисы скрывает. Но тем не менее имеет обыкновение работать с
документами на этой квартирке, с совершенно секретными документами,
полагая, что женщина ничего не поймет...

Дзержинский увидел Стефанию Микульску сразу же, как только она