отчасти скомпоновал сам, внимательно изучив фотографические портреты
молодой женщины, ее почерк и данные агентуры об ее увлекающемся, быстром
на решение характере.
- Не узнала, Птаха! На реферате Плеханова небось выспрашивала о
народнических терминах, а сейчас, извольте ли видеть, и не замечает!
добро приветствовавшего ее. - Право, извините... Я запамятовала ваше имя.
пообщаться? То-то и оно - здесь. Что грустненькая и беленькая? Влюблена?
Денег нет? Экзамены не сдала?
это самые страшные горести в вашей жизни были! Пошли побродим, дождь
кончился вроде.
не кажется столь ужасной.
"разминал"
самостоятельной, но мятущейся женщины, сказал, усаживая ее за столик
маленького кафе:
трагедия - то да. Ваших лет девушка, имени ее называть не стану, она
сейчас по всей Европе гремит, революционное движение ею гордится, в вашем
положении оказалась. И было это, не соврать бы, лет десять назад. Именно
десять - не ошибаюсь. Так вот, находясь в положении стесненном, с
движением тесно не связанная (к ней, как к вам, относились, слишком еще
молодой считали), она решила на свой страх и риск войти в охранку, с
помощью охранки стать известной нам, борцам с самодержавием, а потом нам
же открыться, что она служит полковнику... Нет, фамилию называть не стану,
не надо этого. Словом, охранка ей и денег давала, и в нашу среду ввела, а
потом с помощью замечательной женщины этой мы знали, что замышляет против
нас полиция в Петербурге, да еще деньги получали, даровые деньги. Я сейчас
задумываюсь: а ну, та Птаха пришла бы к нам с такой идеей? Не поверили б.
Я - первый.
жандармами обставила: денег потребовала - чуть не семьдесят рублей в
месяц. И те пошли, куда им деться, голубчикам; у них молодых да грамотных
- раз-два и обчелся, сплошь держиморды сидят...
обпархивая стулья.
трагедия, спрашиваете? Обычная. Люди - они везде люди. Один из товарищей
стал попрекать нашу подвижницу: почему не спросила главный комитет, да
отчего на свой риск пошла, да как это можно поощрять? Словом, пару дней
тяжко ей было. А потом мы собрались, старики, что называется, и задали
нашему ретивому товарищу вопрос:
нет!"
трагедия на этом заключилась...
полиции и так было известно: кто где живет, о чем говорят во время
публичных рефератов, кто и что печатает в социалистической прессе.
конспиративной квартиры, которую содержал Гартинг. - Мартин Лютерштрассе,
два, дом фрау Зиферс.
московской и варшавской охранки, что надо ждать обращения Елены
Казимировны Гуровской, и просил тщательно изучить все ее возможные "связи
на местах". В силу особой секретности документов, исходивших от Гартинга,
с его письмом были ознакомлены только высшие чины охранок и их ближайшие
помощники.
тридцать верст в час.
костюмах, стояли возле окна транссибирского экспресса, прислушиваясь к
тому, как в соседнем купе Джон Иванович Скотт пел американскую песню,
умудряясь при этом аккомпанировать себе на большой губной гармошке:
Шавецкий ему внимал, а Николаев страдал с тяжкого похмелья, п о п р а в л
я я с ь капустным рассолом.
по-юношески жарко, открыто, убежденно.
легкие, хоть и обтянуты толстым, шершавым красным плюшем, от прикосновения
к которому у Дзержинского сразу же пробегала дрожь по спине: с детства не
мог ходить по коврам и держать в руках птиц.
громкий, чреватый провалом.
"вся жизнь - борьба"; слушать о созидании не хотел; будущее виделось ему
странным, зыбким, а потому - заключил Дзержинский - оно не виделось ему
вовсе.
Тот - при всем своем личном мужестве - натворил бед в революции, он ее
компрометировал изнутри.
раз, он мог передать содержание ее в точности, даже по прошествии
нескольких месяцев.
очень тихо, чуть не шепотом, - под перестук колес в соседнем купе услышать
было никак невозможно; только Миша, склонившийся к нему, мог понять, что
говорил Феликс:
дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. В
глубине своего существа, не на словах только, а на деле, он разорвал
всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми
законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого
мира. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирской
науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку,
науку разрушения... Во всем согласен с Нечаевым?
глаза товарища, продолжил: - Революционер презирает общественное мнение.
Он ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную
нравственность.
для всего сословно-образованного общества; он и от них не должен ждать для
себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но
непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Суровый для себя,
он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства
родства, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в
нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует
только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение - успех
революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель -
беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он
должен быть готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает
ее достижению. Природа настоящего революционера исключает всякий
романтизм, всякую чувствительность, считал Нечаев.
молод был слишком, и потом - из поповичей, врожденный аскет.
Естественная реакция на лицемерие, царившее дома, и святость,
соблюдавшуюся в храме.
рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов. На них он
должен смотреть как на часть общего революционного капитала, отданного в
его распоряжение. Он должен экономично тратить свою часть капитала,