них никакого впечатления. Люди? Но ведь и я к ним принадлежу. Я не судья
им; сужу о них по себе. Я спокоен, не поднимаю бунта, душа моя не
терзается, как еще недавно. На поверхности ее тишина. Получаю известие -
что-то дрогнуло...
копится яд...
победителям-палачам испытать радость победы. А за этим мнимым равнодушием
людей, быть может, скрывается страшная борьба за жизнь и геройство. Жить -
разве это не значит питать несокрушимую веру в победу? Теперь уже и те,
которые мечтали об убийстве - как возмездии за преступление, чувствуют,
что эти мечты не могут быть ответом на преступления, совершаемые
постоянно, уже ничто не уничтожит в душе тяжелых следов этих преступлений.
Эти мечты говорят только о непогасшей вере в победу народа, о страшном
возмездии, которое готовят себе теперешние палачи. А в душах современников
все усиливаются боль и ужас, с которыми связано внешнее равнодушие, пока
не вспыхнет бешеный пожар за тех, у кого не было сил быть равнодушным и
кто лишил себя жизни, за покушение шакалов на высший инстинкт человека -
инстинкт жизни, за тот ужас, который люди должны были пережить.
живем потому, что хотим жить, несмотря ни на что. Бессилие убивает и
опошляет души.
печалей, надежд и привязанностей.
предан смерти без всякой вины с его стороны. Он приехал в Радом спустя
несколько дней после убийства жандарма Михайлова, за участие в котором был
осужден.
совершенно невиновных (Шенк и другие), что, возможно, засудят и Рогова, но
что в этом убийстве виноват только он один. А Рогова приговорили.
Председательствовал на суде известный мерзавец Козелкин. Скалой утвердил
приговор.
Островец на должность начальника охранки Островецкого округа назначен
капитан Александров - начальник земской стражи Груецкого уезда, известный
инквизитор. Он начал свою деятельность очень ретиво и чуть ли не
систематически каждые несколько дней арестовывал по нескольку человек. Это
продолжалось до половины января этого года. В это время он из числа
арестованных и месяцами содержавшихся в тюрьме выловил провокатора
Викентия Котвицу (агитатора ППС). Этот провокатор указал на Станиславского
и Болеслава Люцинского как на членов местного комитета ППС.
там же находится его канцелярия, а тюрьма, в которой содержат заключенных,
расположена в другом конце города. Когда стражники пришли в тюрьму за
Станишевским, вызванным Александровым для допроса, они скрутили ему
веревками руки назад. Один стражник держал конец веревки, другие окружили
арестованного и всю дорогу вели Станишевского на веревке, торопя его и
подгоняя прикладами, кнутами и кулаками.
сознаться, что он член комитета, поскольку сознание повлияет на смягчение
наказания.
Александров приказал своей опричнине дать ему двадцать пять ударов кнутом,
предупредив, что, если и после этого не сознается, он прикажет довести
число ударов до двухсот пятидесяти. Опричники набросились на
Станишевского, намереваясь сорвать с него одежду. Станишевский не допустил
этого, сам разделся и лег на пол. Два стражника хотели сесть - один на
ноги, другой на голову своей жертве, но Станишевский сказал: "Если я
пошевельнусь хоть один раз, можете нанести мне не двадцать пять, а сто
ударов..." Нагайка была пущена в ход... После пятого или шестого удара
Александров приказал приостановить избиение. Когда истязуемый оделся, ему
было вновь предложено сознаться; в ответ на его молчание стражникам было
приказано "поиграть с ним в жмурки". "Игра" эта состоит в следующем:
стражники становятся в круг, в средину вталкивают истязуемого и кулаками
бросают его от одного к другому. Когда и это испытание не привело к цели,
Александров устроил ему очную ставку со свидетелем Котвицей. Тот заявил:
"Чего вы отпираетесь, я же голосовал за вас".
образом.
Люцинский представляет более благодатный материал, Александров применил
другую тактику. Он выразил сочувствие Люцинскому, говоря, что он страдает
без всякой вины, что ему жаль его, так как он еще молод, имеет жену, но
он, Александров, укажет ему путь к спасению; желая избавиться от наказания
за несовершенное преступление, он должен выдать тех людей, которые
вовлекли его в партию. Если он это сделает, его простят и он будет
освобожден. Люцинский пошел на это... При помощи его и Котвицы выловили
всех, не успевших скрыться. Многих вернули из ссылки и даже с военной
службы, арестовали за давние грехи. Кроме издевательств над Станишевским и
Люцинским, было следующее: привезли вместе с нами в Десятый павильон
молодого парня Щесняка (за ним одиннадцать дел, ему могут вынести смертный
приговор). Его выдал Котвица. Щесняк не пожелал сознаться в приписываемых
ему преступлениях.
вечером отвели за город, в поле, там раздели и избили до потери сознания.
После этого его в бессознательном состоянии оттащили в карцер и бросили на
пол. На следующий день его опять привели к Александрову. Он продолжал
отпираться; вечером истязание повторилось. Так поступали с очень многими.
Член местного комитета Адамский, подвергнутый такому истязанию, пытался
разбить голову о стену, но только поранил себя. Его избили за это и надели
на руки кандалы, в которых он просидел целых три недели...
напротив нас.
спокойный..."
свое имя, сообщал, что неожиданно этапирован в Варшаву из Саратова по делу
военной организации социал-демократов, интересовался, не сидит ли кто из
офицеров.
конца не известна.
хромой Александр Петров, эсер, боевик... Когда я об нем говорю, меня
упрекают в подозрительности". - "Что так?" - "Этого Петрова два месяца
истязали в карцере, вся тюрьма слышала вопли... Но это случилось через
десять дней после того, как его посадили в карцер... До этого из карцера
не доносилось криков... Я спросил одного из стражников... Меня эти десять
дней тишины заинтересовали... Кто сидел в карцере те десять дней... Он
ответил, что никого... А потом этого Петрова отправили в дом умалишенных,
и оттуда он совершил побег". - "Стражнику можно верить?" - "Абсолютно. Его
брат с нами". - "Как фамилия?" - "А ваша?" - "Не сердитесь, это форма
проверки". - "Ха-ха, это я смеюсь". - "Я тоже". - "Если что узнаете про
офицеров - дайте знать". - "Непременно".
Саратове, ушла из десятого павильона в Берлин, Розе Люксембург. Оттуда
попала в Париж, Бурцеву.
услышишь только, какие имена не мелькнут в разговоре или перестуке; на
воле бы забылось, а тут - не-ет! Здесь человек превращается в некий
накопитель гнева, мщения и надежды, подобен электрическому раскату,
прикоснись - высветит! Если же ты враг - убьет.
анализировал все те возможные чрезвычайные происшествия, которые могли
случиться за время, пока в упоении сидел за планом предстоящей комбинации
по созданию нового Азефа; вот что значит оторваться от ежесекундной
пульсации жизни столоначальств, департаментов, вице-министерств, Двора!
Там что-то постоянно к о п о ш и т с я - словно змеи переползают под сухой
листвой; каждый миг надо сжимать палку в руке, чтобы успеть нанести удар
по голове гадины, которая решится поднять скользкую морду с дрожащим
жалом. Выходя из своего кабинета, Герасимов еще раз спросил адъютанта:
"Значит, вы совершенно убеждены, ничего экстраординарного не
приключилось?" - "Сразу же после звонка премьера я обзвонил всех; в сферах
спокойно, никаких п е р е д в и ж е к, в министерство иностранных дел не
поступало никаких тревожных шифрограмм из-за рубежа, на бирже тревожных
симптомов не замечено; Манасевич-Мануйлов и князь Андронников (два самых
знаменитых проходимца, вхожи во все салоны) ничего никому не сообщали, а
они первые на хвостах растаскивают скандалы; вроде бы все в порядке, ваше
превосходительство".
сливавшихся в одну черно-бело-черную линию, что-то произошло с самим
премьером. И если это так, надо подготовиться к той позиции, которую
предстоит занять: Столыпин чувственен, фальшь поймет сразу. Допустим,
государь вознамерился уволить его в отставку; особенно я этому не
удивлюсь; но Петр Аркадьевич спросит моего совета; он ведь помнит, как мы
переглядывались, когда Азеф ехал в Ревель ставить акт против царской
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий
Акунин Борис
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Соломатина Татьяна