Чтение 64–й страницы книги ~Горение~

тихо шепнул:

- Не надо, отец. Раньше думать следовало - всем людям, всем на земле,
не одним нам, которых казнят за мысль, - за что ж еще-то?

...Шевяков выпил рюмку холодной водки, скомкав, бросил салфетку на
стол, вопросительно посмотрел на прокурора, начальника тюрьмы и еще
нескольких приглашенных наблюдать казнь.

Прокурор, словно бы поняв Шевякова, щелкнул крышкой золотых часов:

- Еще пять минут.

- Продляете удовольствие? - спросил Шевяков, цыкнув зубом.

Прокурор посмотрел на него с испуганным интересом.

- Наоборот, - ответил он, - оттягиваю ужас.

- Или мы - их, или они - нас, - ответил Шевяков. - Еще по одной,
господа?

Посошок, как говорится...

Один из молодых гостей, прапорщик, видимо чей-то "сынок", защелкал
суставами пальцев, стараясь скрыть дрожь в руках.

- Почему казнят ночью?

- Днем двор занят, - ответил начальник тюрьмы деловито. - Да и
арестанты могут к окну подлезть. Они ведь что делают: один нагибается, а
другой ему на спину лезет. И смотрят, озорники.

- Стрелять надо, - заметил Шевяков, разливая водку в длинные рюмки.

- А - нельзя, - ответил тюремщик, обгладывая куриную ножку, -
специально в параграф внесен запрет: вдруг срикошетит пулька? Металлу-то
много, да и камни у нас чиркающие...

- Это как? - не понял Шевяков.

- Чирк-чирик, - рассмеялся начальник тюрьмы, - это моя внучка говорит,
когда головки спичек отскакивают.

- Ну, с богом, - вздохнул Шевяков. - Господин прокурор, допивайте!
Жена, так сказать, не забранится, на работе были, так сказать. Пошли,
милостивые государи.

Он первым шагнул в серый провал гулкого тюремного двора, увидел в
рассветных сумерках шеренгу расстрельщиков, Грыбаса, который медленно шел
к стене, и раздраженно обернулся к начальнику тюрьмы:

- Ну, что он так копается?! Побыстрее нельзя?

Начальник тюрьмы кашлянул в кулак:

- Волокут только в том случае, ежели дерется.

Мацей Грыбас подошел к стене сам, отстранив жандармов, что шли по
бокам, шагнул к расстрельщикам и выдыхающе крикнул в пустой тюремный двор:

- Прощайте, товарищи!

- Арестанты проснутся, - покачал головой прокурор, - прикажите, чтоб
скорей палили!

...Когда тело расстрелянного Грыбаса перенесли в камеру, Шевяков с
жадным, т е м н ы м интересом заглянул в лицо казненного. Он глядел
мгновенье, потом, заметив что-то одному ему понятное, сказал:

- Ничего... Теперь другие поостерегутся газетки печатать...

- Угодно ли вам будет, - медленно проговорила Роза Люксембург, стараясь
не смотреть в лицо Гуровской, - дать нам показания? Мы, - повысив голос,
словно почувствовав возражение Гуровской, продолжала Люксембург, - не есть
партийный суд, но приглашены вы сюда для того, чтобы быть опрошенной в
связи с возникшими против вас подозрениями.

- В чем меня подозревают?

- В провокации.

- Это по меньшей мере смешно! Нелепо...

- Угодно ли вам дать объяснения? - не меняя голоса, настойчиво
повторила Люксембург.

- Я готова ответить на все вопросы.

- Пожалуйста, Юзеф.

Дзержинский пересел на свободный стул, ближе к Гуровской, и спросил:

- Когда вы вернулись из Парижа?

- Из Парижа? Я только что из Варшавы! Вот телеграмма, вы ж сами меня
вызвали, товарищи!

- Я спрашиваю, когда вы были в Париже перед отъездом в Варшаву?

- Это какая-то ошибка!

- По чьему поручению вы были в Париже? - повторил Дзержинский.

Гуровская заставила себя улыбнуться:

- Юзеф, о чем вы?

- Я спрашиваю, - повторил он, - зачем и по чьему заданию вы ездили в
Париж?

- Я не была в Париже.

- Это правда?

- Честное слово! Это какой-то вздор, откуда деньги? Зачем мне туда?!

- Хорошо. Ответьте, пожалуйста, сколько времени вы жили в гостинице
"Адлер"?

- Две ночи.

- Это правда?

- Ну конечно же правда.

- Это ложь. Во-первых, вы ездили в Париж. Поездом номер семь,
четырнадцатого числа, в вагоне второго класса, место пятое. Во-вторых, в
гостинице "Адлер" вы прожили в общей сложности шестнадцать дней.

- Да нет же...

Дзержинский достал из кармана копии счетов и положил их на стол.

- Можно познакомиться, товарищи. Билет был заказан из гостиницы, копия
заверена.

Гуровская достала из сумочки папиросы, как-то странно покачала головой
и, наблюдая за тем, как счета передавали из рук в руки, силилась улыбаться.

Когда Дзержинский протянул ей счета, Гуровская мельком только взглянула
на них и сказала негромко:

- Ну, хорошо. Да, я жила в "Адлере"... Ездила в Париж. Но вправе ли вы
из-за минутного увлечения, страсти обвинять меня в провокации?

- Простите, не поняла, - Люксембург нахмурилась. - Вы очень сумбурно
сказали.

Я увлечена человеком... Он снял мне этот номер, к нему я , и ездила в
Париж.

- Где вы там жили? - спросил Дзержинский, - В Париже?

- Да.

- Возле Этуаль.

- В отеле?

- Да.

- Название.

- Этого я сейчас не помню.

- Опишите отель и номер, в котором вы жили.

- Маленький номер, на четвертом этаже, под крышей. Дзержинский перебил
ее:

- Пожалуйста, говорите правду. Если объект страсти вам снимал роскошный
номер в "Адлере", то отчего в Париже он поселил вас на четвертом этаже,
под крышей?

- Боже мой, - тихо сказала Гуровская, - зачем я вам лгу? Товарищи, я
должна сказать правду...

Дзержинский почувствовал, как страшное напряжение в теле сменилось
расслабленным ощущением усталости.

- Я очень ждал этого.

- Да, я открою вам правду, - продолжала Гуровская, не услыхав, видимо,
Дзержинского, потому что сказал он очень тихо, скорее для себя. - Неверное
понимание корпоративности толкнуло меня на ложь. Я знаю, в каких
стесненных финансовых обстоятельствах живет руководитель партии, товарищ
Люксембург, Юзеф, все вы. А мой друг Владимир Ноттен... Нет, нет, не он, а
я заключила договор с издательством "Розен унд Шварц" на публикацию его
книги "Рассказы о горе". Я получила деньги. Я... Мне стыдно сказать про
это. Я всегда жила в нищете... Мне захотелось хоть месяц позволить себе...
Я понимаю, что вы вправе теперь лишить меня своего доверия, я понимаю,
что...

- Значит, никакой "страсти" у вас не было? - потухшим голосом спросил
Дзержинский; все то время, пока Гуровская говорила, он ж д а л правды.

- Была и есть - Влодек Ноттен.

- Почему он спокойно работает у вас на гектографе, а ряд других
типографий провалены?

- Вы не вправе оскорблять Ноттена подозрением, Юзеф! Его статьи и поэмы
зовут к революции! - ответила Гуровская.

Дзержинский поднялся, отошел в угол - там, на столике, был графин с
водой.

- Где расположено издательство "Розен унд Шварц"? - спросил один из
собравшихся.

- Нибелунгенштрассе, восемь. Если хотите, можно сходить к господину
Герберту Розену.

Сидевший в углу стола - быстрый, резкий, с подвижным лицом - попросил:

- Опишите дом, в котором помещается издательство.

- Серый, кажется, трехэтажный. На втором этаже, третья дверь налево.

- Что на столе Розена бросилось вам в глаза?

- Я не помню... Ничего не бросилось. Какая-то фарфоровая лампа... Очень
большие ножницы.

- Розен вас угощал чем-нибудь?

- Нет. Он предложил кофе - я отказалась.

- Где вы сидели?

- Я? Напротив него.

- В кресле? - продолжал ставить резкие, глотающие вопросы быстрый