загородной резиденции: после перенесенной инфлуэнцы врачи предписали две
недели абсолютного покоя, парное молоко с медом и прогулки в сосновом лесу.
понудила Бюлова вызвать посла - в нарушение предписаний врачебного
консилиума.
кабинет, а на открытую веранду, к завтраку, - опасения Санкт-Петербурга по
поводу того, что речь одного из безответственных депутатов рейхстага может
поколебать узы дружбы, существующие между нашими монархиями,
необоснованны, совершенно необоснованны. Мы позволяем говорить с трибуны
рейхстага все, что угодно. Мы позволяем, - повторил Бюлов. - Но мы можем и
возразить, если в этом возникнет нужда. Что ж, нужда возникла. Мы
возразим. Мы щелкнем по носу. Ваш дипломат... - фон Бюлов не помнил,
естественно, фамилии Гартинга, а посол не счел целесообразным
подсказывать, - ваш дипломат, - продолжал Бюлов, поняв, отчего промолчал
посол. - должен продолжать свою работу с таким же рвением, как и раньше...
"нон грата", хотя никто меня не понуждает уехать отсюда. В отличие от
вашего ведомства, мне потребно полнейшее отсутствие какой бы то ни было
популярности.
себя. Что ж, на ошибках учатся. Сделаем вывод.
была арестована группа русских социал-демократов (в Берлине все успели
скрыться), которая "держала" перевалочные склады "анархической" литературы
возмутительного содержания, "хранение которой в "дружественной державе",
то есть в России, карается каторгой".
описывались подробности ареста "террористов, укрывавших бомбы, револьверы
и пулеметы"; намекалось, что люди эти говорят по-немецки "с акцентом,
достаточно явно определяющим их национальную принадлежность"; что склады
они организовали самой "русско-прусской границы, а контрабандисты
осуществляли переброску не только литературы, но и самих
анархо-нигилистических бандитов, вооруженных с головы до ног, ибо
единственная цель их заключается в проведении террористических актов".
Остен-Сакене; дело было в Круппах и Зауэрах, которые властно диктовали
политикам свои требования:
Бразилия, Персия или Япония. Рынок только тогда -рынок, если налажены
добрые отношения, доверие и взаимовыручка".
тенденцию русского министерства иностранных дел: подспудно, неуклонно,
неведомые, но могущественные силы проводили курс на сближение с Англией,
невзирая на то, что граф Витте продолжал настойчиво повторять: "Лишь союз
России, Германии и Франции может гарантировать стабильность Европы". Новые
веяния в Санкт-Петербурге - таинственные, неуловимые - носили характер
англофильский; Германию хотели оттеснить, завязав на шее Берлина "жгут
англо-русско-французской дружбы".
персонифицированной, авторитарной, то есть г о с у д а р е в о й, Берлин
решил сыграть именно на этом, доказав Царскому Селу, что лишь
правительство Кайзера понимает заботы Самодержца, в то время как
британский Эдуард раздавлен парламентом, бесправен и является пешкой в
руках франкмасонов, а уж о Париже, где в кабинете министров всевластвуют
социалисты, и говорить нечего.
протягивал руку Санкт-Петербургу - за государем оставалось руку эту
дружескую принять.
медленно и туго раскручиваться в Берлине, начавшись в общем-то с того, что
Дзержинский придумал и осуществил комбинацию против Гартинга,
представлявшего не протокольные (как Остен-Сакен), а истинные интересы
российского трона.
против священной особы", в ответ на угрозу Берлина, а может, и не угрозу,
а твердо принятое решение - выдать России арестованных и никак не мешать
Гартингу и впредь ш п и о н и т ь, в рейхстаге с протестом выступил юрист
социал-демократии Германии профессор Гаазе.
здешнему русскому посольству, поручено его правительством следить за
действиями и происками находящихся в Германии русских анархистов.
Устранение существующих условий представляется канцлеру ненадлежащим; это
в интересах нашей империи, чтобы за происками иностранных анархистов
следили органы их отечественного государства - без осуществления публичной
должности. Я охотно объявляю, что мы никоим образом не намерены оказывать
содействия взбунтовавшимся подданным дружественного государства, мы не
имеем никаких оснований заявлять о каком бы то ни было участии к
фанатичным врагам существующего правового строя в этом соседнем
государстве. В общем, это не только в интересе России, но в интересе всех
цивилизованных государств - бороться с анархическими происками. Вы не
можете требовать, господа депутаты, чтобы со столь опасными индивидами мы
обращались в бархатных перчатках. Я думаю, что наш долг заключается в том,
чтобы содействовать самому тесному соприкосновению полицейских
установлений различных соседних государств в их борьбе против террора.
Русских анархистов невозможно препровождать ни в какое другое место, кроме
как на русскую границу - для передачи по надобности. Не думаете ли вы, что
прием высланных русских анархистов доставит удовольствие какому-нибудь
третьему соседнему государству? "Чего не хочешь, чтобы делали тебе, не
делай другому". При решении такого серьезного вопроса, как вопрос об
анархистах, никакая сентиментальность не у места. Мы задерживаем этих
людей, когда они становятся особо опасными, и переправляем их через ту
границу, которая представляется нам наиболее целесообразной. Если они не
желают быть выданными - пусть ведут себя смирно. Мы не принуждаем их, и
никто их не принуждает быть анархистами. Если, однако, они желают быть
таковыми, то они должны быть готовы к последствиям своих деяний. Конечно,
этим господам удобно пребывать здесь, у нас, где они себя чувствуют лучше,
чем в своем собственном отечестве. При этом они желают носить венец
политического мученичества. Поощрять это мы не имеем никаких оснований -
ни сейчас, ни в будущем.
аморальным" и немедленно организовал кампанию в социал-демократической
прессе: материалы с новыми фактами готовил Дзержинский.
пресмыкательским заявлением, что реакция будет столь единодушной, начиная
от социал-демократов и кончая буржуазными радикалами. Называя "анархистами
и нигилистами" социал-демократов, которые никакого отношения к террору не
имели и не имеют, но которые не отрицают своей работы в области пропаганды
идей гуманизма и классового равенства, барон Рихтгофен упустил из виду,
что даже господин Петр Струве со своим умеренно-буржуазным журналом
"Освобождение"
в Берлине его не называют иначе, как "консерватор". Выступление барона
Рихтгофена свидетельствует о том, что правительство пошло на поводу у тех
сил, которым само слово "прогресс" представляется анархизмом. Однако, к
счастью, прогресс неодолим - в России тоже!
законам "больших охватов". Он ждал, что реакция на выступление Рихтгофена
будет именно такой, какая и планировалась. Он не торопился "ударять" и на
этот раз, он давал страстям накалиться.
спорил до хрипоты с варшавскими "анархистами-коммунистами".
повторяете Нечаева, а ваши слова немедленно подхватывают буржуа и тычут
носом неподготовленного читателя: "Смотрите, что вам готовят
"анархо-коммунисты", они ведь "Интернационалом" клянутся - не чем-нибудь!
Поэтому я повторяю, и теперь уже в последний раз: либо вы прекратите
безответственную болтовню, спекулируя святым именем "Интернационала" и
"Коммуны", либо мы обрушимся против вас, как против наемников реакции,
именно наемников! Услужливый дурак - опаснее врага! Мы станем бить
наотмашь, мы пойдем на сокрушительное и окончательное размежевание,
заклеймив вас худшими пособниками буржуазии!"
и Витько возражать не посмели: глаза Дзержинского горели открытой,
нескрываемой яростью.
на содержании Департамента полиции, получая ежемесячное вознаграждение за
публикацию своих "возмутительных брошюр".)
крепкого кофе, а?
мы пьем редко. Хотите пива?
Лондон Джек
Глуховский Дмитрий
Контровский Владимир
Якубенко Николай
Юрьев Сергей
Роллинс Джеймс