Чтение 8–й страницы книги ~Дипломатический агент~

взгляд, все оказалось так, как сообщил Кривоносов. Выходит, разведчик
все-таки вошел в доверие? Возле церкви Дьяконов подполз к Белоусову и,
задыхаясь от волнения, прошептал:

- В цвет попали. Засада удачная. Кривоносова стоит там держать. Через
него головорезов выловим, молодец парень.

"Однако бандиты не полезли в церковь, а всего лишь обстреляли ее.
Стало быть, - думал Белоусов, - они знали о засаде. Нет ли в этой ситуации
разгадки всех наших провалов? Грабители подошли к церкви, пошумели и
удалились. Маскарад! Значит, Кривоносова бандиты продолжают водить за нос.
Он расшифрован! Я это понял. Но почему Дьяконов не догадался? Почему
настаивал на том, чтобы оставить разведчика в логове банды?"

Белоусову нравился начальник оперативной части - энергичный,
расторопный, грамотный. Одним словом, бывший фронтовой офицер. По деловым
качествам он - находка для управления губмилиции. "Надо к Дьяконову
попристальнее приглядеться, больше ему доверять, - думал Максим Андреевич.
- Мало ли бывших офицеров стало в дни революции истинными защитниками
простого народа?" Но мысли начали путаться. Белоусов осторожно, чтобы не
потревожить сладко спящую жену, повернулся на бок, вытянул поудобнее ноги
и сразу расслабился. Голова утонула в мягкой пуховой подушке. Долгожданный
сон сковал его.

Агент номер два

В эту ночь Столицыну не хотелось спать. Он снова и снова, в который
раз подходил к отобранной для него одежде, примерял один, второй костюм,
набрасывал на шею гластуки. "Эх, - с улыбкой думал Тихон, - хорошо бы в
сюртуке и лакированных туфлях появиться в родном городке. Хотя, наверное,
все знакомые и родные здорово перепугались бы..."

Тихону едва минуло семнадцать, когда в его подмосковный городок
пришло извещение о гибели отца на германском фронте. Семья осталась без
кормильца. И теперь мать все надежды возлагала на старшего сына - Тихона.
Какой ни есть молодой, а мужчина.

Но судьба Тихона уже была решена. Вскоре к ним зашел исправник,
низкорослый, кривоногий, со своей неизменной суковатой палкой. У хозяйки,
Анастасии Савельевны, екнуло сердце: почувствовала женщина неладное.

Исправник снял широкий синий картуз, пригладил пальцами волосы. Про
себя удивился: "Беднота мещанская, а поди ты, Тихона сколько годков учили
на разных языках калякать, на роялях Шопенов выводить. А вот я их сейчас и
разочарую..."

- Минутное к тебе дело, да важное, - очень серьезно начал гость,
вытирая ноги у порога о подстилку. - Должен я вот что сказать.

У Анастасии Савельевны невольно появились слезы на глазах.

Исправник шумно вздохнул, отпихнул от себя пододвинутый хозяйкой
стул. Послюнявил ладонь, снова сосредоточенно прилизал волосы.

- Лютует германец. Не удержим его - всех задушит, сюда ворвется.
Депеша пришла. Из городка нашего пятерых солдат надо. Перешерстил все
хаты. Один из пятерых - твой. За Тихона не бойся. Образованный, в
университетах обучался, писарем будет, знамо дело, не пропадет.

Оборвалось сердце у Анастасии Савельевны от страшного известия, она
рухнула на скамью и запричитала:

- Какой из Тихона вояка? Побойся Бога! Ведь отец наш положил голову
за царя и отечество. Господи! Где милосердие?

Исправник осерчал.

- Бога не чипляй. Может, Тихон и до окопов не дойдет. Смотришь, к
начальству переводчиком возьмут, германскую речь знает. А там перемирие,
толкуют, на носу. Три девки у тебя - аль не подмога? Чего ревешь? У других
и того хуже. Ну рассуди, кому еще иттить в окопы? Мало ли что нам хочется,
да не всегда можется.

Через месяц Тихон, в шинели и яловых военных сапогах, уже был под
Брестом. Осмотревшись вокруг, он стал набираться ума. Читал солдатам
листовки, озаглавленные "долой самодержавие!", и был готов идти за членами
полкового комитета хоть на русского царя, хоть на германского Вильгельма.
В окопах приняли его в партию большевиков, избрали членом полкового
комитета. Он считался грамотеем. Писал письма по просьбе солдат, составил
на митинге фронтовиков документ о полномочиях полкового солдатского
комитета. Сочинил на немецком языке два воззвания к солдатам противника:
призывал сложить оружие и возвращаться по домам.

Осенью семнадцатого года в окопы прилетела весть: в Питере свергнуто
Временное правительство. Да здравствует революция! Солдаты стали покидать
окопы. Фронтовики отправились громить помещиков и капиталистов. В полку
проводились митинги и собрания. Ораторы показывали мандаты и оглашали свои
полномочия на формирование красногвардейских отрядов. Не прекращались
бесконечные горячие споры.

- Помогнем Питеру и Москве! - страстно призывали ораторы. - Вперед,
до полной победы!

На одном из митингов в казарме Тихон по узкому проходу между
двухъярусными койками пробрался к столу. Там стоял здоровенный балтиец,
увешанный гранатами, лентами с патронами и маузером. Сверкая воспаленными
от бессоницы глазами, он растолковывал солдатам, почему надо бороться за
рабочее и крестьянское дело.

- Вертаетесь в деревню? Там встретите кулаков и помещиков. Они вам
землю не отдадут. Путь к хлебу лежит через победу рабочих в столицах.
Записывайтесь в отряд! Докажите пролетарскую солидарность. Подходи!
Называйся.

Солдаты оцепенело молчали.

- Что притихли, вояки? - взволнованно обратился к солдатам Тихон. -
Уполномоченный большевиков верно толкует. Другого пути нет. Воткнешь штык
в землю, вернешься домой, а там что ждет? Опять кабала?

Кто-то зло возразил:

- Пятый год вшей кормлю. Леший с ней, с революцией, мне позарез жену
увидать желательно. А кто баламутит народ, те антихристы и христопродавцы.

Другой солдат тут же возмутился:

- Чего ж ты врешь? "Пятый год на фронте!" Ты же со мной призывался в
прошлую зиму. В теплушке вместе бока мяли.

- Пущай не пятый, да все равно умаялся. А дом есть дом. Он манит.
Силенка в наличии имеется. Осьмушку хлеба всегда заработаю, хоть у того же
помещика. Все не в дерьме, не в окопах.

Задвигались, зашумели все разом.

- Записывай, морячок, меня! С поклоном к помещику не пойду! -
возвысился над толпой голос Тихона.

И еще несколько человек протиснулись к матросу, называя свои имена.

Ранним ноябрьским утром балтиец, по фамилии Валуев, ставший
командиром красногвардейцев, привез отряд в революционную Москву.
Большевики уже взяли власть, но город напоминал военный лагерь. Отряд
бросили в самое пекло. Дрались за каждый переулок. Тихона выбрали
комиссаром отряда. Он метался под пулями, подбадривал солдат и сам стрелял
по врагам революции.

На шестой день Тихон получил тяжелое ранение и попал в госпиталь.
Врачи готовились вчистую списать молодого красногвардейца с военной
службы, но Столицын категорически возражал.

- Вы же меня заживо хороните, - возмущался он.

- Ты, парень, - говорил доктор, - нас не обвиняй. Когда тебя в палату
внесли, смерть твоя рядом шла. Пуля пробила грудь в сантиметре от сердца.

На соседней койке лежал жизнерадостный парень, года на два постарше
Тихона. Своей общительностью он многим надоел. А Тихон слушал его часами,
иногда сам задавал вопросы. Парень рассказывал о своих товарищах по службе
в милиции, о том, как неделю стоял на посту недалеко от кабинета Ленина в
Смольном и каждый день видел Ильича.

- Нашу роту, - говорил Николай, - сменили латышские стрелки, а я
вернулся в Москву, в отряд по борьбе с бандитизмом. Выздоравливай, -
твердил он Тихону, - и приходи в Знаменский переулок, в МУР, там Николая
Кривоносова спросишь. Вместе зададим бандитам перцу!

- Со шпаной возиться или революцию делать, тоже сравнил, - возражал
Тихон.

- Чудак, - кипятился Кривоносов, - они ведь тоже враги. Представь
себе, едет обоз с продуктами, доставляют питание красным. А банда
подстерегла и оставила пустые подводы. Люди ждут хлеб, а им кукиш. Много
навоюешь без продуктов? Воры - та же контра. Уясни себе. Побудь на
Сухаревке, Хитровом рынке - увидишь, как эта сволочь губит революцию.

Перед самой выпиской из госпиталя проведать Столицына пришел балтиец,
командир отряда Валуев. Он одобрил решение Тихона пойти вместе с Николаем
Кривоносовым в уголовный розыск.

Сразу после выписки Николай привел Тихона в свою маленькую комнату,
предложил кровать, себе постелил на полу. А утром пошел с ним в Знаменский
переулок и весело подтолкнул к двери с табличкой "Отдел личного сыска".

В кабинете за широким письменным столом восседал здоровенный матрос,
очень напоминавший балтийца - командира красногвардейского отряда Валуева.

- В чем дело? - Матрос поднял на Тихона усталые глаза.

Тут из-за спины друга показался Кривоносов. Матрос даже подскочил на
стуле:

- Мать честная! Николай на ногах, жив! - И крепко стиснул его в
объятиях.

Всласть налюбовавшись выздоровевшим товарищем, узнав все, что нужно,
матрос остановился перед Тихоном:

- К нам захотел? Но здесь не сладко. Как в окопах.

- С фронта он, Иваныч, два ранения имеет, - ответил за товарища
Николай. - Как за себя ручаюсь.

Матрос весело подмигнул:

- Что ж, рекомендация подходящая.