или поздно произойдет взрыв, а тогда двери застенков откроются...
монархия может быть жизнеспособной. Монархия не в силах сделать Испанию
современным государством, так как для достижения социальной справедливости
и свободы необходимы отделение церкви от государства, аграрная реформа и
другие экономические преобразования, изменения в законодательстве.
состоянии.
стране все напряженнее. В прежние времена, когда Франко собирался посетить
тот или иной город, перед его приездом арестовывали несколько сот человек
из тех, которые могли быть сколько-нибудь опасными. Аресты всегда
производились в рабочих кварталах. Сегодня и в богатых кварталах поднимают
с постели террористов из высших слоев общества. Заняла определенные
позиции и церковь, всегда являвшаяся одним из наиболее прочных столпов
государственного строя. Движение протеста зреет во всех слоях общества.
буржуазия, которая надеется, что монархия защитит ее экономические
интересы. Представители духовного сословия, стремящиеся спасти свои
привилегии. Аристократия, для которой главное - деньги и положение,
выступают за режим и против народа, ибо режим является гарантом ее
владений. Есть и четвертая сила, возможно, самая эффективная, - полиция.
с каких пор она начала интересоваться политикой? Она смотрит на меня
удивленно:
беззаконие, поневоле становишься на сторону справедливости...
Несправедливость всегда казалась мне опасной", ...Был у Домингина. Он
рассказал еще кое-что о корриде. Он великолепно умеет показывать,
поднявшись во весь рост, стройный, высокий, сорокасемилетний, спокойный,
добрый и красивый человек...
мулетой".
пикадоры, так что он полон силы. Во время "фаэна де мулета" погиб очень
хороший тореро Манолетте, его убил бык на арене Линарес, недалеко от
Кордовы... Очень важно, какой у тебя "мосо де эспадос" - "шпажный парень".
Это помощник, который всюду со мной, он приходит на все корриды, но
никогда не выходит на арену. Он подает мне шпагу, дает выпить воды, когда
пересох рот, он вытирает лицо мокрым полотенцем, когда кажется - вот-вот
упадешь от усталости. Он одевает меня перед выходом, потому что сам я
одеться не могу - слишком тяжел костюм тореро. Он только на первый взгляд
легкий и удобный, а на самом деле килограммов двадцать, не меньше...
Парень чем-то напоминает тренера, который напутствует боксера в перерыве
между раундами, только если боксер прислушивается к его советам, то я лишь
слушаю музыку его голоса - он обязан говорить мне что-то нежное: ведь так
устаешь от ярости полутонного быка...
для игры с быком. А мулета кадмиево-красная, я возьму ее перед тем, как
буду убивать быка.
по-испански "рехон" - значит дротик.
острый гвоздь, протянул ее мне.
Домингин. - Почему их так называют, я, впрочем, не знаю.
перед началом корриды в городе распространяются слухи, что Кордовес болен,
что он не сможет убить быка, потому что еле стоит на ногах. Кордовесу это
нужно для того, чтобы нагнести массовый психоз... А старые тореро, которые
сходят с арены, такими хитростями привлекают толпу, чтобы люди могли
присутствовать не при смерти быка, но при гибели человека...
он сделал вместе с Пабло Пикассо.
"Кровавого лета"... Папа очень горько прощался с Доминго. Он словно
чувствовал, что они больше никогда не увидятся. Папа сидел в кресле, - ты
помнишь это кресло у Доминго, оно возле балкона, с него видно Каса дель
Кампо, он чувствовал, видимо, что он больше никогда не вернется. А
Доминго, ты знаешь, он резкий, веселый, он не умеет утешать. Он умеет
шутить и помогать в горе... Он положил руку на колени Папе и сказал:
"Знаешь, по-моему, "Праздник, который всегда с тобой"
твои книги, Папа".
Доминго".
Испании... Там все "по будто бы...".
маленького ребенка, и он сказал:
с испанского на английский, а то, что у него не ложилось по-английски, он
оставлял на испанском. "Ваш язык более категоричен, - говорил Папа, -
категоричен и точен, никаких двоетолкований - только ложь или правда..."
маленькая, с низким, чуть хрипловатым голосом, с крепким, мужским
рукопожатием, улыбчивая и сильная женщина, друг Папы, сказала:
Нет?
хлеб, облитый сверху мягким сыром. - Папа любил эти тосты. Садитесь. Хотя
нет, сначала я покажу вам его портрет. Самый лучший его портрет. Вы его
таким знали?
улыбкой.
очень хорошее лето. Я жил тогда в Архипово-Осиповке, что между Туапсе и
Новороссийском. В тот год там было что-то особенно много людей, - здесь
прекрасное море, хороший пляж, защищенный от ветров, и рядом с морем
пресная река с голубой медленной водой, а по склонам гор, поросших дубами,
много грибов.
чуть выше - подберезовики и белые, а чем выше, тем чаще встречались
громадные волнухи и белянки.
время этот подвал был складом, но мои друзья поселились у завхоза школы, и
добрая женщина поставила мне в этом подвальном складе кровать с пружинным
матрацем. На стенах висели географические карты и диаграммы роста
всяческих пестиков и тычинок. В головах у меня стоял скелет без одной
руки. Вместо руки у него торчала проволока - заржавленная, с острым
концом; я об нее расцарапал лоб, когда в темноте пробирался к кровати.
которой дали шутливое название "Потуга". По ночам мы ходили по Архиповке и
пели песни. Кругом трещали цикады, а звезды в здешнем небе были видны
точней и ярче, чем в Московском планетарии. На пляже, который по ночам был
освещен белыми прожекторами, лежали черные рыбацкие сети, и рыбаки варили
юшку и пили "сучок"
виден, ибо черный свет обычно пожирает желтый - особенно ночью, на берегу
моря.
- спрятался на пару дней в свой подвал, ребята принесли мне книжки из
сельской библиотеки. Они принесли "Хаджи-Мурата", "Заговорщиков" и "Иметь
и не иметь".
Институт востоковедения по специальности история Среднего Востока. (Этим
летом я перечитал "Хаджи-Мурата" наново, как человек, научившийся кое-как
складывать отдельные литеры в слова, а слова - в какие-то фразы. Тогда я
упивался "Хаджи-Муратом", а этим летом я почувствовал себя, как тогда,
давно, на ринге, после хорошего, честного нокдауна: я почувствовал себя
опрокинутым на спину после "Хаджи-Мурата".) Читая "Заговорщиков", я
искренне дивился историческому всезнанию Шпанова и его элегантной манере
ошеломлять читателя своей осведомленностью: по-моему, он знал то, о чем
прототипы его героев и не догадывались. А потом я прочитал Хемингуэя
"Иметь и не иметь". Это было началом праздника. Это было началом того
праздника, который я ношу в себе уже семнадцать лет - с тех пор, как я
начал читать книги этого умного, бородатого, доброго, неистового, нежного
Солдата.
"Праздник, который всегда с тобой", где он сказал про себя "Хэм". Мы его
называли или "Хэм", или "Старик". Его слава у нас была трудной и
постепенной, - по-видимому, именно такой и бывает настоящая слава. Это в
общем-то нелепое понятие "слава", особенно в применении к Хэму.