Чтение 50–й страницы книги ~Майор "Вихрь" (1944-1945)~

именно Швальб, и никто другой, дал указание принести водки, пива и
чего-нибудь солененького. И что именно Швальб велел водить русскую в
солдатскую уборную на улицу.
"Гвозди из досок я вытащу, когда она будет заканчивать сеанс. Хотя нет,
видимо, рано. А может быть, как раз? Потому что, если она сразу попросится
в туалет и там все будет забито, она может решить, что я с ней играл, и
устроит истерику. Да, сейчас я должен это сделать. Уже темнеет, никто не
заметит, что гвозди вытащены. Ночью вообще трудно отличить на дереве
черную дырочку от заржавевшей головки гвоздя. Клещи у меня. Да, пожалуй,
сейчас. А когда я поведу ее после сеанса к ней в комнату, я предупрежу,
чтобы она уходила ночью, уже после ужина, но главное - после того, как
уеду я. А может быть, вообще сегодня не надо? Может быть, дня через три?
Опасно. Они ж могут обнаглеть после первого сеанса. Они решат, что она уже
целиком в их руках. Да. Сейчас. Только сейчас", - решил Берг и сказал
Швальбу:
- Через пять минут начало. Идите за ней.
Он дождался, пока Швальб скрылся в комнате, и быстро вышел из коттеджа.
Было темно и сыро. В горах урчал гром. Берг легко и быстро пошел в
маленькую зеленую уборную, сжимая в кармане клещи.

Аня оцепенела у передатчика, услышав далекие позывные Бородина. Перед
ней на столе лежала радиограмма, которую она сейчас, на глазах у трех
немцев, должна передать Бородину. Она должна передать длинные колонки лжи:
о передвижении несуществующих дивизий, о строительстве мифических
аэродромов, смене танковых полков, расположенных в прифронтовой полосе, о
том, что сюда направляется танковая дивизия СС и что их группа ждет людей
из Центра.
Не нужно быть большим военачальником - достаточно быть простым
разведчиком, чтобы оценить всю важность этих сообщений. Наверняка сегодня
же ночью эта дезинформационная шифровка, составленная фашистами, уйдет в
Генштаб: если в прифронтовой полосе советскими разведчиками собраны такие
важные данные, то, видимо, здесь, на этом фронте, Гитлер замышляет что-то
важное. Если полным ходом в лесах строятся по ночам аэродромы, если
подтягиваются новые части танковых дивизий СС, если на передовые позиции
двигаются свежие части из резерва ставки Гитлера, то на этом участке
тысячекилометрового фронта следует ждать возможных контрнаступлений.
Значит, если эта шифровка будет подтверждена - а черт их, немцев, знает,
какие они еще хитрости могут придумать, чтобы подтвердить свою дезу, -
тогда, возможно, наши части будут переброшены с другого участка фронта
именно сюда, а там-то, на ослабленном участке, фашисты и сконцентрируют
свой вероятный удар.
Аня думала обо всем этом, искренне полагая, что сразу после этой ее
шифровки Бородин доложит начальнику штаба фронта, тот разбудит
бритоголового, громадного командующего, маршал в свою очередь немедленно
позвонит Сталину и назавтра же сюда, против несуществующих танковых
дивизий СС, будут переброшены наши подкрепления и, таким образом, оголен
тот участок фронта, который фашисты нацелили для удара.
Видимо, если бы не было этого искреннего убеждения у нашего человека,
что его, и только его, поступок, помысел и даже внутреннее желание
принесет неисчислимые беды фронту, всей стране, тогда победа далась бы
куда как бОльшими жертвами.
...В комнату к радистам Берг вошел с опозданием, внимательно поглядел
на Аню, и - странное дело - ей захотелось, чтобы он посмотрел на нее не
так холодно и пренебрежительно, но ободряюще: мол, ничего, ничего. Ты
уйдешь и передашь своим, что это все - фальшивка, а потом я встречусь с
твоими друзьями и стану помогать им, а за одну ночь ничего не случится, не
думай.
- Ну, давайте, - сказал Берг, - они там ждут.
Аня сразу же увидела Бородина, который, верно, пришел к радистам,
потому что волнуется: сколько дней Вихрь молчит, что стряслось? Аня
представила себе, как он обрадуется, услыхав ее в эфире, как он поглядит
на капитана Высоковского, как тот цыкнет зубом - когда капитан восторгался
чем-то, он обязательно цыкал зубом и опускал уголки рта вниз, словно
обиженный ребенок. Она представила себе, как Бородин упрется локтем в
колено, закурит и будет внимательно слушать, что ему расшифровывают
радисты.
- Ну, ну, - сказал Берг, - мы пропустим время.
Он чуть кивнул Ане, выбрав тот миг, когда Швальб отошел за пепельницей.
Он кивнул Ане и на мгновение прикрыл глаза.
И Аня начала отстукивать цифры: "12, 67, 42, 79, 11, 55..."
И чем дальше - с отчаянной яростью - она отстукивала эти цифры
предательства, тем большая в ней поднималась волна удушающей гадливости к
себе самой.
В маленькой каминной стол был сервирован на две персоны. Берг сидел
спиной к пылающему камину - ночи были холодны тем особым сентябрьским
холодом, который сопутствует жарким дням в отрогах гор. По лицу Швальба
метались белые блики - то острые, то длинные. Они уже много выпили. Берг
от водки бледнел, под глазами у него залегали сиреневые пятна, а Швальб,
наоборот, раскраснелся, движения его сделались несуразно быстрыми, и свою
берлинскую речь с опущенным звуком "г" он перемежал русскими фразами.
- Я, как никогда раньше, верю в нашу победу, - говорил он. - Как
никогда раньше! Япония, Испания, Португалия, вся Европа стиснута нашими
союзниками, которые еще не вступили в борьбу, но которые вот-вот вступят.
Вы думаете, почему до сих пор не поднялась Ирландия? Не потому, что там
ничего не готово! Нет! Рано! Еще рано! А Турция? Я понимаю фюрера: пусть
они зарвутся, пусть они понюхают успех. Они не могут пока еще даже
представить себе, что у них в тылу. Это не монолит, как у нас, а весенний
лед, разъеденный водой. Фюрер приурочит массированный удар, когда в
подземельях рейха будет закончена работа над новым сверхсекретным оружием.
Этот массированный удар опрокинет Запад, поставит его на колени, а тогда
нам ясно, что делать дальше. Нам ясно, что дальше делать.
- Я радуюсь, глядя на вас, - сказал Берг, - меня восторгает ваш
великолепный оптимизм. Если бы мне сейчас не ехать к шефу, я бы выпил еще
водки.
- Поезжайте завтра. Все равно вы приедете со щитом.
- Со щитом приедем мы. Я никогда не отделяю себя от тех коллег, вместе
с которыми провожу операции, а кроме того...
Швальб захохотал:
- Значит, вы не отделяете себя и от вашего друга Канариса?!
- Вы, по-видимому, перепили, - сказал Берг и поднялся из-за стола,
почувствовав, что сама судьба помогает ему немедленно уехать. - Вам лучше
проспаться, Швальб.
- Я пошутил, полковник...
- Так шутят болваны.
- Что, что?!
Берг поднялся из-за стола и сказал:
- Честь имею.
Швальб что-то кричал ему вслед, но Берг не обернулся: он зашел к
радистам, взял папку с шифрованной радиограммой, спустился во двор, сел в
автомобиль и уехал.
Все дальнейшее подтвердило его незаурядный ум и настоящий талант
разведчика: Швальб действительно вызвал дежурного унтера, после того как
дососал бутылку, и сказал:
- Я вернусь часа через два.
И пошел в городок. Ему понадобилась женщина.
Аня постучала в дверь. Когда унтер отпер дверь, она сказала:
- Я должна поговорить с оберстом Бергом.
- Ду-ду, - унтер посигналил голосом, изображая автомобильный гудок. -
Нет. Уехал.
Аня походила по своей комнате, а потом снова постучала в дверь и
сказала:
- Туалет. В туалет хочу, ферштейст?
Унтер кивнул головой и повел Аню в зеленую дощатую будку. Она закрылась
там, а унтер, как ему было приказано Швальбом, остался стеречь ее.
"Почему женщины все это делают значительно дольше, чем мы? - думал он,
расхаживая по песчаной дорожке. - Моя Лотта всегда запирается в ванной на
полчаса. Они мне велели обходиться с этой девкой заботливо. Не кричать же
ей, чтобы она скорее все там заканчивала? Какую же мне посылку отправить
отсюда Лотте? Здесь хорошие толстые вязаные чулки. Горцы вообще умеют
делать теплые вещи, без них в горах пропадешь. У всех горцев худые ноги,
как палки. А у горянок, наоборот, прекрасные жирные ноги. Черт, как же это
важно, чтобы у женщины были жирные, сильные, стройные ноги. Французы любят
худых. Несчастная, вырождающаяся нация. Почему здесь такие холодные ночи?
Роса падает, как поздней осенью. Хотя в Веймаре тоже холодно по ночам в
сентябре. Интересно, а о чем я думаю в промежутках, когда ни о чем не
думаю? Нет, сейчас тоже думаю про то, что бывает, когда ни о чем не думаю.
Давно я не ходил за грибами. Гешке на прошлой неделе собрал два ведра
прекрасных грибов. Их можно засушить и отправить домой. Грибной супик
зимой - что может быть прекраснее. Черт, а ведь надо поужинать. Сейчас я
отведу ее в комнату, а сам поужинаю. Надо будет взять то, что осталось в
каминной. Там у них наверняка остались вкусные вещи. Им принесли жареную
баранину, кровяную колбасу с чесноком и сыр. Почему эти горцы кладут в
колбасу столько чесноку? От них воняет так, что невозможно быть в одной
комнате. Попробуй разреши им ездить в одних вагонах с нами, что тогда
получится?"
- Пани! - крикнул унтер. - Поскорей, пани!
И пошел по дорожке в обратную сторону.