короля Эдуарда Седьмого в Россию Герасимов теперь читал в тот же час, как
только она выходила из канцелярии министра иностранных дел Извольского. Он
ясно понимал, как важен этот визит, - Столыпин не обманул, действительно
намечалось сближение с Британией. Из беседы с Петром Аркадьевичем - однажды
засиделись до трех утра - сделал вывод, что поворот этот не случаен;
инициатором его были люди, опасавшиеся германофильства государыни, ее
растущего влияния на августейшего супруга, в критической ситуации дело может
кончиться ее регентством, что значило бы окончательное растворение России в
германском духе.
новый курс Столыпина, полковник сделал надлежащие выводы и переориентировал
своего маклера тот теперь играл на бирже с ощутимым успехом, потому что
ставил лишь на компании и банки, связанные с английскими интересами.
организовать его визит в Петербург так, "чтобы я мог побольше увидеть",
знал, что по этому вопросу непременно вызовет Столыпин; вот он, реальный
шанс, - окончательно доказать всем и вся, что его, Герасимова, слово в деле
политической полиции империи непререкаемо.
английского МИДа, копию которой Герасимов прочитал еще вчера; полковник,
однако, сделал вид, что изучает документ с видимым интересом; аккуратно
спрятав очки в тонкой золотой оправе в серебряный футлярчик, ответил:
охраны Спиридович и министр юстиции Щегловитов, - усмехнулся Герасимов. Если
бы только Азеф и я, тогда б хоть на Путиловском заводе можно было принимать
монархов.
поводу задумки, которая побудит государя не обращать внимания на критику
сановников по поводу его, премьера, активности против общины, спросил:
кроме премьера и генерала Дедючина; из-за интриг, немедленно начавшихся в
столице после первой аудиенции, данной Николаем полковнику, генеральские
погоны до сих пор зависли, зачем подставлять Герасимова лишний раз, и так у
него предостаточно врагов ненавидят тех, кто умеет работать, бездельников
осыпают крестами, не страшны, люди без собственного мнения, скоморохи,
веселят самодержца, говорят с ним по-простому, так, чтобы все было понятно,
не надо вникать, шуты со звездами, осыпанными бриллиантами, - явление,
вполне обычное при абсолютизме.
был несколько раздражен чем-то, той задушевной беседы, которой так сладостно
гордился Герасимов, не получилось.
Лондоне повсюду свободно ходить, - досадливо морща мягкое, без выражения
лицо, говорил Николай. - Потому и здесь, в империи, он захочет вести себя
так же. Он решит посетить театры, балет, отправится гулять по улицам,
наверняка выскажет пожелание посмотреть биржу, заводы, верфи. Значит, я буду
обязан по протоколу всюду его сопровождать. Я готов, конечно. Однако хочу
спросить ваше мнение я могу?
рассматривая лицо Николая, безжизненное, словно маска, какая-то вещь в себе,
ни единый мускул не дрогнет, и глаза потухшие.
толки. Снова начнутся разговоры о нестабильности, станут печатать
антирусские гнусости... Поэтому будет лучше, если он не приедет в Петербург.
Встречу проведем в другом месте. Обдумайте, как это лучше сделать.
ответил государь. - Мне невдомек, как решаются дела такого рода.
гарантировать абсолютную безопасность августейшей семьи?
его собеседник заметил это, он сразу же отвернулся к окну.
самодержец, хлипкий. Засандалить в него пару пуль, - завтра б стал самым
знаменитым человеком мира, во все б исторические учебники вошел. А что?
Сговориться б заранее со Столыпиным, убрать Дедюлина со Спиридовичем, на
коня, - и был таков! Что там всякие Робеспьеры да Кромвели?! Ге-ра-си-мов!
Ух, прогремело б! Или зарезать. Вообще никакого шума. Под мышки взять, за
стол оттащить, посадить на стул, мол, работает венценосец, хрена б догнали.
Назавтра - республика, меня чествуют спасителем нации, герой освободительной
борьбы... Эх, с Азефом бы такое дело провести, Столыпин не пойдет,
силен-силен, а в самом нутре - слабак, постоянно оглядывается, хитрит с
самим собою, боится открыто ощериться.
не поднимут, только инородцы.
заметить, - кивнул Герасимов, подумав, что Каляев, Савинков, Сазонов,
Никитенко с Наумовым, не говоря уж про Халтурина и Софью Перовскую, были
чистокровными русскими, - но Ревель можно блокировать со всех сторон, да и
гавань там прекрасная, британскую эскадру разместим в полнейшей
безопасности, как и фрегат вашего императорского величества. Встреча пройдет
на воде, минимум спусков на сушу. Две великие морские державы встречаются на
воде, вполне подлежит толкованию в прессе. В этом случае, даже если бы
бомбистам и удалось проникнуть в Ревель, - хотя практически я такую
возможность исключаю, - то уж на корабли доступ им совершеннейшим образом
закрыт.
заметив кого- то в окне, и чуть склонил голову, дав понять, что аудиенция
окончена.
прекрасным образом.
всего десятерым да и в Лондоне стольким же!
принято решение готовить акт.
сказал Герасимов. - Встреча будет не здесь, а в Ревеле.
Думаете, флот простил царю "Потемкина"? Казнь лейтенанта Шмидта? А Никитенко
чего стоит? Вся пресса на ушах стояла, - "жертва полицейской провокации". А
ведь именно он, Никитенко, моего друга Савинкова из-под петли спасал, на
шлюпчонке через Черное море вывез... Словом, я против акта не возражал. Не
мог снова кто-то против меня плетет, с подачи старой змеи Бурцева...
узнаете...
(бросил кусок французского ароматного мыла, чтоб пенилось и кожа
благоухала), обсуждая ситуацию с самим собой.
как организовал убийство Плеве (с подачи сукина сына Рачковского, именно он
намекал, что это угодно Сферам), ждал ареста и петли; когда отдал Герасимову
своего ближайшего друга и любимца Боречку Савинкова, боялся, что придушат,
как и Гапона, его же питомцы, бомбисты.
себе, ясное дело, отчета, что выхода уже не было и быть не могло рано или
поздно предательство непременно всплывает наружу, причем особенно вероятно
это когда страна взбудоражена, правительственной линии нет царствует сонная
бюрократия, лишенная той реальной идеи которая бы могла объединить народ
поставив перед ним осуществимые задачи, подкрепленные ясным
законодательством, понятным не ста правозаступникам, а самым широчайшим
слоям населения "это можно и то - можно, а вот сие - нельзя"
могло лишь одно цареубийство. При этом он отдавал себе отчет и в том что
осуществление акта скорее всего повлечет за собою арест и казнь, которую
первым же санкционирует любезный друг Александр Васильевич.
выстраивал схемы безжалостно рушил их - и все во имя того чтобы продлить ту
блаженную жизнь, которой жил предав - двадцать еще лет назад - идею которой
поначалу решил было служить.
кабинете царя, доверься он ему всецело решись в свою очередь на поступок
Герасимов, намекнув на вероятие удачи Петру Аркадьевичу, кто знает как бы
сложилась дальнейшая судьба России, Европы, трех этих людей, но поскольку
все они были разъединены недоверием и страхом, то чуда не произошло все
развивалось так как и должно было развиваться в прогнившем колоссе
именовавшемся Империей.