Чтение 49–й страницы книги ~Непримиримость~

Виссарионов...

- А Карпов? Все-таки я его своим преемником назвал. Неужели и этот
лишен чувства благодарности?

- Нет, он человек совестливый, но сейчас крутые времена пошли...
Курлов, словно конь, роет копытом... Виссарионов с ним во всем заодно...

- Мне нужно письмо, - упрямо повторил Герасимов. - Пусть Курлов
откажет...

Достал из кармана портмоне, отсчитал пятьдесят рублей, - помнил, что
Доброскок из осведомителей, зазря не рискует:

- Найдите кого из наших стариков, прикройте спину, пусть они будут с
вами постоянно. А это, - он достал тысячефранковую банкноту, - для подарка
дражайшей половине, вам ее вкусы известны, вы и поднесите.

Доброскок посмотрел на Герасимова восторженно:

- Что за счастье с вами работать!

- Мы еще не работаем, - ответил Герасимов, посуровев. - Мы готовимся.
Работа начнется, когда я получу письмо...

"Милостивый государь, поскольку я был брошен известными вам людьми на
произвол судьбы в Париже, необходимость нашей встречи не нуждается в
разъяснении. В случае, ежели вы от нее откажетесь, всю ответственность за
последующие события вам придется нести перед Богом и вашей совестью, коли
она в вас сохранилась.

Южный".

С этим письмом Петрова, позвонив предварительно своему преемнику,
полковнику Сергею Георгиевичу Карпову, генерал и отправился в свой бывший
кабинет, столь дорогой его сердцу.

Карпов принял его дружески, хотя, как и Виссарионов, старался не
смотреть в глаза, был излишне экзальтирован, расспрашивал о здоровье,
отдавал ничего не значившие сплетни, - никаких имен, ни одного упоминания о
новых, делах, будто с каким бомбистом говорил - перед началом вербовочной
беседы.

Герасимов тем не менее ответил на вопрос о здоровье, однако, когда
Карпов - сразу же после обязательно-протокольных пробросов - начал
извиняться, ссылаясь на то, что вызывает Виссарионов, генерал остановил его
достаточно приказно:

- Погодите, полковник. Надо обсудить дело, которое известно Петру
Аркадьевичу... Вы, полагаю, помните Петрова?

- Ну как же, слыхал...

- Нет, вы не только слыхали о нем, Сергей Георгиевич. Вы им
занимаетесь. И я говорю сейчас не только от своего лица. Что вы намерены
сообщить мне для передачи Столыпину?

- Александр Васильевич, - чуть не взмолился Карпов, - не ставьте меня в
жуткое положение! Мне запрещено говорить с вами о Петрове!

Герасимов удовлетворенно кивнул, подумав, что на провинциала, только
три месяца как переселившегося в столицу, употребление фамилии премьера без
обязательных титулов не могло не произвести нужного впечатления.

- Кем запрещено, Сергей Георгиевич?

- Генералом Курловым.

- А Виссарионов?

- Он также рекомендовал мне не вступать с вами в разговоры по поводу
Петрова. Мне поручено вести "Южного" совершенно самостоятельно.

Герасимов снова кивнул и, достав письмо Петрова, привезенное
Доброскоком, попросил.

- Приобщите к делу, Сергей Георгиевич, пригодится.

Тот пробежал текст и обхватил голову руками:

- Бред какой-то! Ну, отчего мы с вами не можем вести его вдвоем? Кому
это мешает?

- А вы как думаете? - спросил Герасимов и, не дожидаясь ответа,
поднялся, кивнул и вышел из кабинета.

В два часа ночи, после того как Герасимов доложил Столыпину дело и
получил от премьера устную санкцию на работу, Доброскок вывел Петрова из
"Метрополя" проходными дворами, посадил на пролетку и отвез на квартиру,
снятую им на Пантелеймоновской улице.

Герасимов обнял Петрова, который как-то обмяк в его руках, спина,
однако, оставалась напряженной; ощутил легкий запах алкоголя, хотя помнил,
что раньше агент никогда ни водки, ни финьшампаню не пил, кивнул на
Доброскока: "это друг, верьте ему, как мне, если со мною что-либо случится,
он спасет вас", сказал подполковнику, чтоб тот вернулся через три часа, и
повел позднего гостя к столу, накрытому наспех, ветчина, сыр, копченая рыба
и две бутылки - водка и ликер (отчего-то вспомнил Азефа, попросил привезти
"шартрез").

- Ну, рассказывайте, - сказал он, усадив Петрова напротив себя.

- О чем? - спросил тот каменно.

- О том, как провалились, - ответил Герасимов, вздохнув. - По вине
новых начальников имперской полиции... Хоть и я с себя ответственности не
снимаю.

- Если знаете, чего ж спрашиваете?

- Чтобы найти единственно верный выход. Помните пословицу: "И волки
сыты, и овцы целы"? Вот и будем считать это отправным посылом в нашей
задачке. Кого поручили убить?

- Вас.

- Савинков? - сразу же просчитал Герасимов, поэтому и спрашивал-то
утверждающе, Бурцев вне террора, значит, Петровым занимались боевики, хоть
там и смута, безвластие, но крепче фигуры, чем Борис Викторович, нет.

- Коли известно, зачем спрашивать?

- Спрашиваю для того лишь, Александр Иванович, чтобы спасти ваше
честное имя для социалистов-революционеров.

- Это как понять?

- Да так и понимайте. Вы динамитом должны меня поднять?

- И это знаете?

- Если б иначе, могли здесь пристрелить, небось мой браунинг с собою
таскаете?

- Отдать?

- Отдайте. Я вас вооружу "бульдогом" понадежнее, американцем, у них
калибр шальной, печень вырывает. - И, повернувшись к Петрову спиной,
Герасимов неторопливо двинулся к шкафу, куда заранее положил
"смит-и-вессон", каждый шаг давался с трудом, Петров истерик, куда его
поведет, черт знает, засандалит промеж лопаток, и прощайте, родные и
близкие!

Он считал про себя, принуждая не торопиться, на "семь" понял, что
Петров стрелять не будет, достал "бульдог" и только после этого, держа в
руках оружие, обернулся.

- Это понадежней, а?

- Вы не боялись, что я убью вас, Александр Васильевич? - Петров сидел с
мокрым от пота лицом.

Герасимов понял, что любую ложь, даже самую точную, Петров сейчас
поймет, поэтому ответил:

- Только когда я досчитал до семи и вы не выстрелили, я понял, что
останусь в живых...

- Очень хорошо, что вы мне честно ответили.

Я по вашей спине видел как вы нервничали. Она у вас окаменевшая была,
вы только ногами двигали.

- Ну а почему же Борис Викторович решил поднимать меня динамитом?

- Не вас одного.

- А кого еще?

- Курлова, Виссарионова, Карпова. И вас

- Плохо у Бориса Викторовича с информацией, - усмехнулся Герасимов
наливая себе водки, глянул вопрошающе на Петрова, выпьет ли.

- Да, с удовольствием, - сразу же поняв, ответил хромой. - Я много пью
и это прекрасно Александр Васильевич... Опьяняться надо чем угодно, только б
избежать рабства времени и жизни, - любовью вином, красотою доброты...

- Шарль Бодлер, - кивнул Герасимов. - Савинков, довольно часто приводит
эти строки французского террориста и гения...

Лицо Петрова мученически сморщилось - удар пришелся в солнечное
сплетение, честолюбив парень сейчас снова в нем все против Савинкова
поднимется, так и надо это именно и угодно задумке.

- Будьте вы все прокляты сказал Петров и выпил водку медленными
ликующими глотками.

Пьет, как Савинков отметил Герасимов с ним еще работать и работать
страшно сказать, но я допускаю, что он сейчас играет спектакль, поставленный
Борисом Викторовичем поглядим, чья возьмет.

- Александр Иванович, милый, закусите.

Петров покачал головой:

- Сладость убьет. Я же хлебное изначалие водки ощущаю, ее крестьянство,
не так страшно и подло жить...

- "Страшно и подло" - задумчиво повторил Герасимов. - Тогда я кое-что
изложу пока мы с вами не опьянели.

- Валяйте, - согласился Петров, и это "валяйте", покоробив Герасимова
тем не менее помогло ему найти до конца верную тональность разговора человек
в полнейшем отчаянии потерял ориентиры обложен со всех сторон и
действительно готов на все, жизнь ни в грош не ставит.

- Так вот Александр Иванович, запоминайте что я вам скажу. Вы вольны,
но лишь после встречи с Карповым, он видимо завтра вас навестит, передать
мои слова Бартольду выдав их за карповские. Пусть он решит следует ли
ознакомить с этой информацией ЦК. Да, да, к моему ужасу во имя интересов
России я генерал Герасимов, вынужден обратится за содействием к централь
комитету социал- революционеров, по скольку за время вашего житья в Париже и
моего лечения на водах в империи произошел государственный переворот.

- Это как? Сегодня.