исчезает, значит, разум бесконечен, а человек духовно бессмертен? Покойник и
после смерти оставляет здесь свои электромагнитные вол-, ны, и если я
проживу еще несколько лет и Россия не сожрет самое себя, я сконструирую
аппарат, который запишет речи Нерона, плач Ярославны и невысказанные, то
есть истинные, мысли Макиавелли... Не смейтесь! (Я действительно смеялся,
вспомнил Исаев, я хохотал тогда.) Не зря говорят: "идеи носятся в воздухе!"
Стоит только настроиться на них, и тогда высший разум мира войдет в вас, и
вы станете новым пророком, и вас распнут продажные торговцы, и все начнется
сначала... Что вы смеетесь?! (Я смеялся; Ванюшин слушал завороженно, с
неизбывной тоской.) Вы просто не задумывались над тем, отчего все великие
люди либо маленькие ростом, вроде Мо льера, Наполеона, Пушкина, Лермонтова,
Ленина, либо великаны, как Петр, Кромвель, Линкольн! А в чем дело? В том,
что они вне среднего уровня человечества, поэтому им сподручнее
настраиваться и принимать электромагнитные волны ушедших гениев..." Ванюшин
тогда вздохнул: "Свернут вам голову, Рувим, либо наши изуверы, либо
красные..." Шамес зашелся смехом: "Думаете, я боюсь? Нет, вообще-то я,
.конечно, трус, но за жизнь как таковую страха не испытываю. Почему? А
потому, что я, как и вы, есть пустота! Вы касаетесь меня пальцем, и вы
ощущаете меня, но чем вы меня ощущаете и что вы ощущаете?! Тело состоит из
атомов. А ведь атом -- это ядро, вокруг которого в громадной пустоте
вращаются крошечные невесомые электроны. В пустоте! Следовательно, вы
прикасаетесь пустотой к пустоте! В мире нет массы! Есть энергия и магнитное
поле! И все! Тело -- миф! Мы бестелесны. Мы из атомов и пустоты, вода -- из
того же, дерево, корова, Достоевский, Тинторетто, Джоконда... Мы все
подданные бестелесной материи, чего же бояться?!"
Этот вопрос не давал покоя, рождал какое-то напряженное чувствование, не
оформившееся еще в мысль, но затаившееся во всем его существе.
еще понять, но они, эти правила, были изощренными, безукоризненны по форме,
но при этом как-то уж слишком упрятаны.
Сашеньку и, наконец, про Пола Роумэна. Это очень много, это успех, я в
нокауте. Но отчего он не закрепил свою позицию наступлением! Почему?
характер более всего проявляется в спорте: они подарили миру теннис, футбол
и бокс, они умеют силово, мотающе, но тактично атаковать, чего же не
атаковал Макгрегор? По-моему, его вообще не очень-то интересовали мои
ответы, он добивался другого. Чего?
вечером: тарелка с овсянкой, кусок хлеба с сыром и чашка с жидким кофе. Как
и вечером, он дождался, пока Исаев закончит завтрак, забрал тарелку в первую
очередь, потом уже чашку и ложку.
дверь...
утверждает свою принадлежность к русской разведке ("М. М. ИСАЕВ"),
Означенный Штирлиц передается советским властям".
дата; ни номера,ни печати.
которую сочтете более удобной.
домой, справедливо полагая, что их, как всех пленных, которые заразились ;--
Макгрегор усмехнулся -- западным вольнодумием, отправят в Сибирь. Чтобы в
будущем вы не вчинили нам иск за то, что мы отдали вас большевикам, извольте
выполнить формальность.
с двумя рядами металлических стульев, закрытых тулупами, и с двумя кушетками
в первом отсеке.
таинственного пленника (по ночному городу везли с завязанными глазами;
Исаеву почудилось, что дзенькал трамвай, как московская "аннушка" в те
благословенные годы, когда был жив папа; странно -- разве в лондонских
пригородах ходят трамваи? Впрочем, почему я думаю, что это Лондон, а не
Глазго или Манчестер?), капитан, назвавшийся Перфильевым, сердечно
приветствовал Штирлица, и самолет с тщательно закрытыми иллюминаторами ушел
в небо.
последний раз называл Уншлихт в двадцать первом, когда встретились в
Реввоенсовете республики: отправляясь во Владивосток, Владимиров, впрочем,
тогда уже Исаев, был по рекомендации Дзержинского принят зампредом РВС
Склянским, а потом, минут на пять всего, его пригласил к себе наркомвоенмор
Троцкий.
сардин и крабов; сырокопченая колбаса, сыр, сало.
Западе так не готовят...
пригубил: "Я еще должен работать во время рейса, Всеволод Владимирович, не
взыщите"), то ли оттого, что стало ему сейчас сладостно-спокойно, ушли из
головы все эти "никс фарштеен", страшные унижения в гальюне, странный
Макгрегор, вон всякий сор из головы, он -- неожиданно для себя --
отключился; такого с ним никогда не было...
открыл дверь и выбросил металлическую лестничку, Исаев увидел звезды --
улетал ночью, прилетел в ночь; такой же потаенный, без огней, загородный
аэродром, большой автомобиль (он сразу вспомнил "ЗИС-101", такие были в
советском посольстве на Унтер-ден-Линден, немцы очень потешались);
подполковника с орденскими планками:
сердечно приветствовать вас с возвращением на родную землю! Подполковник
Петров, отдан в ваше распоряжение.
предупредили? Мы сейчас поедем к ним?
травмировать вашу супругу и сына... Они считали вас погибшим, как и мы
все... Их надо готовить к встрече, за это время и вы придете в себя,
поехали!
большая веранда, на кухне -- настоящая русская плита; на веранде был накрыт
стол. Петров представил молоденького лейтенанта: "Коля Штыков, стенографист,
пока мы будем готовить ваших к встрече -- дней семь на это уйдет, --
надиктуете отчет о проделанной работе, поэтапно, с самого начала, на имя
секретаря ЦК товарища Кузнецова. Он теперь курирует органы, герой
ленинградской блокады, вы с ним вскорости увидитесь, он будет визировать
документы на ваше звание Героя. Тогда же все приостановилось, мы получили
данные, что вы погибли тридцатого апреля..."
собою то, что знаешь, Николаша, давай помассирую пальцы, я дока в массаже.
Петрова с переездом домой, в семью, Исаев продолжал работать: вычитывал
надиктованное, доцолнял, многое переписывал, работой увлекся, просил сделать
вклейки, сам дивился своей памяти, а главное, тому, что было с ним все эти
четверть века; наконец, удовлетворенный, подписал труд и пододвинул его
Коле.
секретарю ЦК Кузнецову: мол, прошу ознакомиться с итогом моей работы,
возможно, потребуются дополнения, я готов.
Сегодня день отдыха, прощальный пир с тостами.
становился все более бледным, и руки делались ледяными; выехали в
одиннадцать.
лет: совершенно другой город, много широких улиц, но в новых ^омах
чувствуется до боли знакомая фундаментальность, отличавшая арийский вкус;
откуда нашим архитекторам знать берлинские ансамбли, созданные при Гитлере?!
стороны, а шофер то ли по рассеянности, то ли чтобы посмешить пассажиров, то
ли оттого, что заметил яму, крутанул руль в лужу и окатил старика с собачкой