потом скрылись за тяжелой дубовой дверью.
в мелочах - Александру Федоровичу Керенскому. Он носил такой же
полувоенный костюм, так же сидел в автомобиле - сзади, справа от шофера,
так же ласково улыбался офицерам, которые картинно козыряли ему, когда
лимузин с трехцветным романовским флажком на радиаторе проезжал по
Владивостоку, так же говорил: сначала чуть слышным, усталым голосом, а
когда разойдется, не остановишь - мечет Спиридон Дионисьевич громы и
молнии, картинно жестикулирует, только, в отличие от Керенского, часто
поминает бога.
героев, он позвонил Николаю Ивановичу Ванюшину, только что вернувшемуся из
Харбина, заехал за ним на Алеутскую в редакцию и сказал шоферу:
отходящие от вокзала к портовым пакгаузам, набитым миллиардами: здесь
хранятся товары, полученные Россией от союзников начиная с четырнадцатого
года. Чего только нет в этих пакгаузах: медь, цинк, бумага, сукна,
снаряды, винтовки, сеялки, грабли, презервативы, танки, шелка! Словом,
золото лежит в пакгаузах, истинное золото, а охраняет это несметное
богатство японский часовой. Ходит медленно, штык короткий, взят
наизготовку, шаг печатает ровно, как на параде.
как Пушкина. Лучший знаток в городе, позавчера лекцию читал в университете
- не протолкнешься.
ветру: сухонький, росточка маленького, фуражка надвинута на глаза. Ванюшин
вывалился из машины тяжело, с одышкой: последние два дня много пил с новым
членом правительства Сержем Широкогоровым. Этнограф и биолог, Широкогоров
по-своему видел концы и начала эволюции человечества и умел рассказывать
так, что не пить нельзя было, ибо все равно - по его выкладкам - в мир шло
скотство.
ночи, как днем. Ванюшин брел за ним, спотыкаясь, ничего еще толком не
поняв, и очень сердился, потому что в штиблеты заливалась холодная
чавкающая грязь.
как над заливом зло орали чайки.
можно на счастье загадать".
кресты. Город вдали моргал керосиновыми огоньками. Выли собаки в
Эгершельдском поселке. Ветер налетал порывами. На рейде тоскливо кричали
пароходы.
цветы. Здесь были похоронены герои недавнего белого переворота.
подрубленный, - тут начинается история новой России.
расписал - и в номер? Честолюбивы, черти, спасу нет!"
обращенные к богу. Ванюшин, стоя у него за спиной, молча и сосредоточенно
курил, чувствуя себя неловко, будто подглядывал в замочную скважину.
Премьер молился долго, потом молча поднялся, почти бегом направился к
машине. Сухо кашлянул, попросил шофера:
Ванюшин. - Не иначе, как за этим и возил. Умен ведь, а в этом - болван".
мои запомните: отсюда придет народу свобода. Здесь подымется светлый град
Китеж со дна моря крови и слез русских. Остановитесь, шофер!
потом тяжко вздохнул и отправился в ресторан "Версаль".
Меркулова, который читал листочки, даже не сбросив своей солдатской
шинели. Фривейский - секретарь Спиридона Дионисьевича. Он умен, ловок и
держит себя довольно независимо. Меркулов-то сам из купцов, он
независимость в людях ценит, а посему Фривейскому прощает, как никому,
многое. Не любит его только в те моменты, когда личный секретарь мучается
вспышками хронического люэса. В эти моменты Фривейский озлоблен и готов
досадить кому угодно. В такие дни Меркулов просит своего "милого дружка"
отдохнуть и не показываться в канцелярии. Но именно сегодня вечером
Фривейский почувствовал рези и, вместо того чтобы уйти домой, принять
лекарство и спокойно вылежаться, собрал листовки, газеты - и прямо на стол
премьеру. А газеты - злющие! То, о чем все помалкивают, большевики
высаливают - да еще с перцем, с солью, чтоб побольней.
японцами, Спиридон Дионисьевич снял фуражку, вытер лоб платком и сказал
горестно:
Какая, право, подлость!
не говорил! Что это, зазорно, что ль, с фирмой контракт заключать?! Им
выгода, но ведь и нам - польза! Ах ты, боже мой, сейчас по городу сплетни
поползут!
газету пальцем.
вспышка, и опустился в кресло.
порог не пускать впредь и навсегда!"
прощать.
желтинкой. Не иначе, как желудок мучает? Я вам попозже домашнего врача
подошлю, он в желудочных заболеваниях горазд.
пишут. Правда все равно себя скажет, история разберется, кто прав; она -
жрица из беспристрастных...
Гиацинтова, начальника контрразведки, и сказал ему:
пишут. Ах, уж читали? Ну и как? Любопытные детали, не правда ли? Только
удивляюсь: как это вы, офицер и дворянин, служите спекулянту и грабителю
русского народа? Я - спекулянт, я, полковник! Да вы не кашляйте в
трубочку, мне в ухо отдает. А коли смешно - смейтесь! Только я старый, я
смешного гораздо перевидал на своем веку, посмешней того, что красные
бумагомаратели выкобенивают, я и это переживу. А вот вы человек на службе!
Мне что? Мне ничего! Я в отставку, и адье, а вам отставка крайнюю скудость
означать будет. И потом - я отставку прошу, вам же ее дают.
с кабинетом. В углу - киот. Меркулов опустился на колени - молиться.
Просить мира на земле и благоволения человецем.
аккуратно опустил ее на рычаг и вызвал Пимезова, своего помощника.
и всех руководителей отделов.
руководители семи важнейших отделов.
новость, - сказал Гиацинтов. - Нам сегодня же придется провести аресты
выявленных подпольщиков, не дожидаясь окончания работы по ликвидации всех
скрытных красных. Увы, это не моя воля, я выполняю приказ. Мы обязаны в
ближайшие же дни выйти на их газету или в крайнем случае сделать так, чтоб
она не попадала в руки к читателям. Но главная задача - захват московского
представителя, который, по моим сведениям, направлен сюда, - становится
трудновыполнимой, потому что подполье после наших сегодняшних арестов
Конюшевский Владислав
Лукин Евгений
Контровский Владимир
Круз Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия