- Он представлял интересы концерна "Нестле" в германском Базеле во время войны...
- Что-то вроде бы слыхала, они сотрудничали с нацистами...
- Вам так кажется или вы знаете об этом?
- Отец приучил меня в таких случаях отвечать; "У меня нет под рукой аппарата, я должен проверить по картотекам..." Но мне думается, этот господин связан с нацистами... Был, понятное дело, связан.
Степанов повторил:
- "Был"... Связь с нацизмом не имеет права определяться лишь прошлым временем. Если такого рода связь была, она неразрубаема... Словом, если это так, то я верю Шору...
- Напрасно, - уверенно возразила Мари. - Он все время что-то путает...
Хорошенькая дикторша в очках возникла на фоне огромной фотографии Шора.
- Только что в клинику доставлен в бессознательном состоянии старший инспектор криминальной полиции Соломон Шор, - читала она. - Положение, как сказал прибывшим сюда журналистам доктор Робине, критическое. Комиссар Матэн заявил, что дело, которое вел Шор - о самоубийстве банкира Грацио, - передано в департамент политической полиции, а покушение на Шора, если это было покушение, будет расследовать сам Матэн, лично, ибо, по словам комиссара, их связывала с Шором братская дружба.
...Лицо Мари сделалось таким жалким, словно вот-вот заплачет; она вскинулась со стула, бросила на стол деньги, крикнула испанцам, что приедет за сдачей, и побежала к двери; Степанов поспешил следом за нею.
58
Из бюллетеня Пресс-центра:
"Сегодня представитель министерства общественной безопасности Гариваса выступил с сообщением об аресте доктора Висенте, одного из руководителей леворадикальной организации "Бандера Роха". Он был арестован во время конспиративной встречи с неким "инженером Армандо", передавшим ему деньги и адреса для тайных явок.
На первом допросе доктор Висенте заявил, что факт своего ареста он считает "возмутительным нарушением прав человека в демократической стране. Это есть возвращение к временам диктатуры, начало контрреволюции". На вопрос, кем является "инженер Армандо", доктор Висенте заметил, что не обязан отвечать на этот вопрос, но, поскольку его отказ даст возможность правительству начать кампанию клеветы против "Бандера Роха", он вынужден разъяснить, что "товарищ Армандо является выдающимся борцом против мирового империализма и американского колониализма, внесшим весомый вклад в дело сражения за социальную справедливость и прогресс на латиноамериканском континенте; он прибыл сюда из Парагвая, где находится в подполье и возглавляет одну из нелегальных групп, борющихся против фашистской диктатуры тирана Стреснера. Сам факт ареста товарища Армандо свидетельствует о том, что режим полковника Санчеса готовит капитуляцию республики перед Белым домом и реставрацию прежних порядков в стране".
Затем телезрителям был показан допрос "инженера Армандо", снятый в камере агентами министерства безопасности. Сначала Армандо утверждал, что он передал доктору Висенте деньги, собранные патриотами Латинской Америки на нужды левой пропаганды в Гаривасе; адреса квартир, где можно проводить собрания "товарищей", необходимы для того, чтобы "Бандера Роха" продолжала свою работу по защите революции, несмотря на помехи, которые стало чинить правительство На вопрос, известен ли ему мистер Патт, работник посольства США в Паме, Армандо ответил отрицательно. Тогда ему предъявили фотографию, на которой был запечатлен факт встречи Патта с Армандо в аэропорту. На это Армандо заметил, что человек, изображенный вместе с ним на фотографии, известен ему как американский инженер Липтон, симпатичный своими прогрессивными взглядами. Армандо задали вопрос, с кем из американских дипломатов в Гаривасе он поддерживал контакт после своего прилета. Армандо ответил, что не поддерживал никаких контактов с американскими дипломатами. Тогда телезрителям предоставили возможность послушать запись телефонного разговора с советником посольства США в Гаривасе Горлицем, который известен здесь как представитель Центрального разведывательного управления. В начале разговора Армандо отрекомендовался как Франсиско и сказал, что фирма "Метрополитен" посоветовала ему связаться именно с мистером Горлицем. Затем сказал, что хотел бы обсудить вопрос о предстоящей сделке с министерством продовольствия, и попросил Горлица о встрече. Тот ответил: "В течение ближайших четырнадцати часов я буду крайне занят, но потом был бы рад увидеться с сеньором Франсиско где-нибудь на калье Плайя или в районе Сеговия, в одном из тамошних маленьких ресторанчиков, поскольку хозяева пока еще дают хорошую пиццу и можно спокойно поговорить о бизнесе". Однако через четырнадцать часов Франсиско Горлицу не перезвонил; его задержали в доме номер четырнадцать на калье Плайя при встрече с доктором Висенте. "Видимо, слова "четырнадцать" и "калье Плайя", - заключил агент безопасности, проводивший эту телепередачу, - были сигналом к началу работы".
Армандо, выслушав запись, заявил, что это фальсификация, что он не знает никакого Горлица и никогда ему не звонил. Что же касается слов "четырнадцать" и "калье Плайя", то это совпадение, не имеющее никакой доказательной силы.
Представитель сил безопасности пригласил в студию Филиппа Ровса, бывшего сотрудника ЦРУ, выступившего год назад с разоблачением нелегальной деятельности Лэнгли в странах Латинской Америки.
Когда тот вошел в студию, Армандо закрыл лицо руками и отвернулся от телекамер.
Филипп Ровс назвал его подлинное имя - Аугусто Прана - и сообщил, что тот, находясь в рядах крайне правых экстремистов Парагвая, предложил свои услуги ЦРУ и был завербован под псевдонимами Армандо, Косе и Пепе для работы против левых радикалов.
"Он выполнял особые задания в Чили, провоцируя левых экстремистов на активные выступления против мелких и средних предпринимателей в сфере сервиса, чтобы вызвать перебои в снабжении продуктами питания и бытовом обслуживании населения, - заявил Филипп Ровс. - Мой коллега по ЦРУ Боб Двинн передавал ему деньги для создания нелегальных левоэкстремистских типографий, - продолжал Ровс, - в которых печатались прокламации, призывавшие молодежь "немедленно покончить с главным рассадником заразы - мелкими и средними предпринимателями, с "болотом", которое рождает почву для реставрации. Народ готов на жертвы и голод, лишь бы восторжествовала свобода и всеобщее равенство!". Такого рода прокламации весьма активно обсуждались среди неквалифицированных рабочих и также поддерживались "деклассированным элементом", в котором особенно сильны анархистские тенденции, страсть к "уравниловке" и алчная зависть к тем, кто умеет и хочет работать".
Затем телезрителям была предоставлена возможность увидеть доктора Висенте, который прокомментировал то, что сейчас передало телевидение, как нечто невероятное.
"Да, действительно, я и мои друзья убеждены в том, заявил он, - что всякая форма предпринимательства невозможна в эпоху революции, когда устремления всех должны быть подчинены единому и общему - нашей родине, ее, а не личным интересам, которые всегда корыстны. Да, мы настаиваем на немедленном введении военного положения и аресте американских банковских активов. Да, мы хотим экспроприации кафе, баров, отелей, пансионатов, ателье, прачечных и передачи их под контроль соответствующих министерств. Но мы не могли предположить, что деньги на такого рода пропаганду поставляет Центральное разведывательное управление. Я, впрочем, не до конца убежден, что за всем этим нет корыстной игры наших политических противников в Гаривасе, и все же, если открытый и гласный суд получит соответствующие доказательства. "Бандера Роха" объявит Армандо врагом революции".
После этого заявления представитель сил безопасности сообщил телезрителям о решении полковника Санчеса освободить Висенте до суда, который назначен на середину следующего месяца.
На просьбу корреспондента Юнайтед пресс интернэшонал прокомментировать телешоу представитель американского посольства в Гаривасе ответил, что имя Армандо ни о чем не говорит американским властям, а показания мистера Ровса, который был якобы сотрудником Центрального разведывательного управления, можно обсудить лишь после того, как ЦРУ признает сам факт его работы в Лэнгли. До того оценка его заявлений, сделанных в явно антиамериканской передаче, преждевременна".
59
"Дорогой Дмитрий!
Рад был твоей весточке, хотя теперь я живу не в "Плазе", но мне переслали. Я построил себе двухэтажную квартиру с лифтом, как у Саскайнда и Трумэна Капоте, это у нас высший шик. К старости, если у человека не было ни юности, ни зрелости, ни среднего возраста, его тянет к суперкомфорту, даже к роскошеству. Я согласен с любимым тобой Монтенем, который утверждает, что философ Аркесилай нисколько не уронил себя в его глазах из-за того, что употреблял серебряную и золотую посуду; Монтеню даже импонировало, что Аркесилай пользовался этими благами с достоинством и отличался щедростью. Не знаю, можно ли назвать щедростью то, что я устроил пьянку во время переезда в дом, но упился до того, что думал, утром меня отправят в крематорий, а не в мою родную "Нью-Йорк таймс".
По поводу Дигона и Гариваса. (Лыско мне неизвестен, я запросил о нем информацию, она весьма ограниченна. Специалист по экономике, кандидат наук, много писал о международных банковских корпорациях, что с ним произошло, здесь неизвестно.)
Наша газета не выдвигала версию о заинтересованности Барри Дигона в развитии ситуации в Гаривасе (я имею в виду возможную дестабилизацию режима Санчеса). Было бы славно, напиши ты мне, кто выступал с такого рода концепцией, я бы смог подсказать, откуда ветер, угадав влияние определенной банковской группы на тот орган прессы, который дал такого рода сведения.
Если ты хочешь мою точку зрения, изволь: как ты знаешь, десять лет назад Дэйвид Рокофеллер (у вас его отчего-то называют Рокфеллером) создал "трехстороннюю комиссию", над проектом которой работал мой друг, а твой враг Збигнев Бжезинский (чертовски ловок, даже вы этого у него не отнимете). Объединились мы, запад Европы и Япония. Большой бизнес и банки разрабатывали в этой комиссии рекомендации для политиков. Именно здесь была сформулирована концепция "невозможности включения лидера итальянских коммунистов Берлингуэра в правительство"; вскоре после этого погиб Альдо Моро, демохристианин, занимавший противоположную позицию, "Трехсторонняя комиссия" высказалась против включения во французский кабинет людей из компартии Марше. Однако Миттеран не поддался давлению; тогда началась атака на франк; ныне инфляция чудовищна, все, кто может, перекачивают деньги из Парижа к нам и в Швейцарию. Я допускаю, что "трехсторонняя комиссия" или ее филиал уже сформулировали концепцию по отношению к Гаривасу и политики обдумывают, как реализовать ее в жизни. Однако Барри Дигон не вошел в комиссию, он волк среди волков, но всегда был сам по себе, хотя я догадываюсь о его связях с Алленом Даллесом в первые послевоенные годы, когда Дигон активизировался в Западной Германии.
Не числится Дигон и в членах "Бильдербергского клуба", хотя это тоже весьма престижный форум бизнесменов, в который входили три шефа столь вами не любимого (но весьма многознающего, это вы тоже не отнимете) ЦРУ - Донован, Уолтер Бэдел Смит (после возвращения из Москвы, где он был нашим послом) и Аллен Даллес.
Вообще-то Дигон обычно старается быть в тени, но при этом, как правило, оказывается в самых горячих местах. Поэтому, сдается мне на него легче, чем на кого другого, можно навесить черную кошку.
И сразу же задаю себе вопрос: кому это может быть выгодно?
Проглядев ряд материалов, я убедился, что позиции Рокфеллеров в Центральной Америке нарушены; их парни применили там слишком открытые болевые приемы; в век стремительного роста престижа третьего мира это плохо проходит. Кое-где может образоваться вакуум, а природа, как известно, не терпит пустоты. Допускаю, что Дигон решил поиграть в Центральной Америке; если это и вправду так, его деятельность не могла не быть зафиксирована банковскими филиалами Рокфеллера. Понятно, те сделают все, чтобы не допустить старика в свою вотчину. Поэтому его фамилия стала появляться в таком контексте, который вызовет совершенно определенную реакцию в испаноговорящей Америке.
Тем не менее я стал смотреть наше досье, дабы постараться узнать, нет ли за этим случайным упоминанием Дигона чего-то более предметного, явного.
Пока не имею оснований связывать Грацио и Дигона в один узел.
Советовал бы тебе поглядеть возможность пересечения интересов Дигона, западных немцев и итальянцев в сфере кинобизнеса и производства бумаги, старик на склоне лет ударился в "идеологический бизнес".
Мне здесь назвали, имя профессора Вернье (настоящее имя Пике). Считают, что он сейчас наиболее авторитетный эксперт в том вопросе, который тебя интересует. Если хочешь, я позвоню ему и попрошу проконсультировать тебя.
Твое письмо было грустным. Я старше тебя на четыре года. Давай поживем, подеремся и подружим еще шесть лет, потом можно повторить Эрни Хема - ствол в рот, секунда ужаса и полнейшее спокойствие потом.
Обнимаю, твой Харрисон".
60
20.10.83 года (10 часов 02 минуты)
Дом Вольфа Цорра удалось найти с большим трудом; как всегда, в таких тихих районах пригорода улочки маленькие, крученые, затаенные.
Цорр назначил Степанову встречу легко, только несколько раз переспросил фамилию, попросил "проспеллинговать" [принятая на Западе манера произносить слова по буквам] ее, поинтересовался, где тот работает, был немало удивлен, узнав, что не работает - в распространенном смысле - нигде, писатель; спросил, не эмигрант ли, выразил недоумение, поскольку был твердо убежден, что в России писатели обязаны ходить на службу, сообщая в партию о количестве написанных за день слов; дотошно объяснил, как лучше найти его дом, но это тщательное объяснение еще больше запутало, поскольку Степанов привык ориентироваться по главному направлению: налево или направо, вверх или вниз, подробности мешали ему, привык искать быстро с тех пор, когда был репортером, самая, пожалуй, счастливая пора жизни...
В Базеле моросил мелкий дождь; настроение из-за этого было хмурым, нервозным; к тому же Степанов опасался проскочить границу и оказаться в Федеративной Республике, граница здесь проходит по Рейну, в самом центре города, паспортный контроль условен, но для него, понятно, безусловен, потом нахлебаешься...
Как всегда, он посетовал на то, что забыл в Москве зонтик; когда улетал, было солнечное бабье лето; человек живет настоящим, как-то не хочется представлять, что вот-вот зарядит непогодь, начнутся сырые холода, не оглянешься, и святки... смотришь, там и Новый год... снег идет, снег идет... убеленный пешеход, удивленные растенья - только Пастернак смог так почувствовать эту трагическую пору перехода природы к спячке зимы, действительно, зима - это ночь года, и Александр Яшин великолепно написал про то, что все, кто болел, знают тяжесть ночных минут, утром не умирают, утром живут, живут, и Джон Стейнбек ощущал это же, когда закончил свой роман "Зима тревоги нашей"; боже, как мал наш шарик, сколь схожи чувствования людей и как же они при этом разобщены!
Пока Степанов искал дом Цорра, кожанка его промокла, сделалась волглой, еще простудишься на обратной дороге; впрочем, в поездах здесь тепло, да и свитер из ангоры, ничего. Светлая память Марку Соркину, спас от туберкулеза, а сам погиб совсем молодым еще...
Дверь открыл Цорр; он был в сером костюме, рубашка светло-голубая, туго накрахмалена; элегантная серая бабочка, мягкие мокасины; он не скрыл удивления, оглядев кряжистую фигуру Степанова в коричневой кожаной куртке, свитере, джинсах и тяжелых, на каучуке мокроступах.
- Господин Степанов? - уточняюще спросил он и, лишь выслушав утвердительный ответ, снял цепочку с двери. Милости прошу, пожалуйста, проходите.
Порядок в доме был клинический. Степанов уже привык к тому, что в квартирах и коттеджах немцев и швейцарцев обычно царствовал дух чистоты, нигде ни пылинки, каждая вазочка, цветок, не говоря уже о стуле, словно были прикреплены сверхсильным магнитом к своему месту; но у Цорра порядок какой-то совершенно неживой, металлический.
- Кофе? - спросил Цорр. - Или хотите погреться? У меня есть русская водка, "Смирнофф".
- Кофе выпью с удовольствием, - ответил Степанов. - А может быть, и водку.
- Вы предпочитаете кофе до разговора, господин Степанов, или же во время?
- Лучше до.
- Меня научили готовить по турецкому рецепту - помимо сахара чуть-чуть чеснока и щепотку соли, совершенно изумительный вкус. Не опасаетесь столь резких контрастов?
- О нет, - ответил Степанов. - Я пил такой кофе на Кавказе, в Сухуми, очень вкусно.
- Я посещал Сухуми, прекрасный город, но нет ни одного ночного ресторана, негде потанцевать, совершенно не продумана сфера сексуального обслуживания туристов...
- Да, - усмехнулся Степанов, - с этим делом туго, бедные туристы... Но как-то устраиваются, иначе б не ездили...
Цорр заварил кофе в стеклянном кофейнике, очень жидкий, поинтересовался, не желает ли Степанов сахарина, выслушав отрицательный ответ - больные почки, принес тоненькую, прекрасного фарфора сахарницу, предложил ему сесть в кресло возле стереосистемы, легко забросил ногу на ногу и, сделав маленький глоток, спросил:
- Чем обязан вашему визиту?
- Господин Цорр, я слышал, что у вас есть материалы, связанные с преступлениями нацистов...
- От кого к вам пришла эта информация, господин Степанов?
- Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, господин Цорр... Придется лгать, а это всегда неприятно...
- Хорошо, - кивнул Цорр, - я тоже сторонник того, чтобы говорить правду... Сформулирую мой интерес иначе, если изволите, уже, вам будет легче тогда сказать правду... Эта информация пришла к вам не из банковских кругов? Еще более конкретно: не из тех, кто входит в орбиту Барри Дигона?
- Нет.
- Я удовлетворен, господин Степанов... Дело в том, что его люди оклеветали меня, обвинив в связях с мерзавцем Эйхманом, будто я повинен в том, что эсэсовцы погубили брата Дигона Самуэля... Они лишили меня службы, они хотели, чтобы я исчез с лица земли, но, как видите, правда восторжествовала... Я никогда не был связан с нацистами, никогда, хоть и работал в рейхе, это правда, но там работал и Самуэль Дигон вполне открыто до тридцать восьмого года... Более того, я всегда был антинацистом и чем мог помогал несчастным... Именно потому, что я был противником жестокости, у меня сохранились кой-какие материалы по трагическому еврейскому вопросу... Простите, вы сами...
- Я русский...
- Очень хорошо... Так вот, только потому, что я был противником неразумной жестокости, я и согласился помочь в установлении контактов между немцами и американцами в сорок третьем году... Мною руководствовала не корысть, но сострадание...
- Контакты между кем и кем? Конкретно?
- Между князем Гогенлоэ и Алленом Даллесом.
- Но контакт состоялся в сорок четвертом году, господин Цорр.
- В сорок третьем.
- У вас есть какие-то документы об этом?
Андреев Николай
Глуховский Дмитрий
Орловский Гай Юлий
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Шилова Юлия