журналистика.
пошутили. Прессу надо любить: это самые хорошие ребята, поверьте мне.
натянул на руки тонкие кожаные перчатки. Когда предстояла трудная посадка
- а первая посадка на дрейфующий лед всегда очень трудна, - Струмилин
надевал тонкие кожаные перчатки, чтобы еще острее чувствовать штурвал.
Богачевым, закурил и сказал:
весь в застругах, разводьях и сильно торосистый.
одета, и не помню, о чем мы говорили. Я не знаю, сколько времени мы
пробыли вместе: час или сутки. Я только помню музыку. Наверное, когда
любишь, всегда слышишь музыку".
ее. Он увидел близко-близко ее глаза. Ему даже стало страшно из-за того,
что он увидел ее глаза так близко. На левой щеке у Жени были три маленькие
родинки. Они образовывали треугольник: точный, как в учебнике геометрии. А
потом он увидел ее губы и почувствовал их; ему стало еще страшнее из-за
того, что он почувствовал ее губы как наяву.
пристально и строго, а потом, улыбнувшись, сказал:
лед, а потом подстроишься ко мне.
характеру трафаретной недотроги из советских комедий. Но если норовистость
красавиц - досужий плод фантазии писателей, то капризы здешней погоды -
истинная реальность, против которой, как говорится, не попрешь.
голубой, стылый, прозрачный, а сверху придавленный густым фиолетом. Но к
вечеру подул ветер, заиграла пурга этак метров на тридцать в секунду, и
скрылось все в непроглядной белой пелене. И идут сюда, к нам в Тикси,
тревожные вести: и мыс Челюскин закрылся, и Птичий закрылся, и Темп тоже.
льдах Владимир Морозов, и ведущий инженер Сарнов, и командир корабля
Струмилин, хотя и пытаются вести со мной сдержанно-светский разговор, но
тем не менее я вижу, что им не до меня. С утра до вечера они совещаются о
том, как можно поскорее уйти с материка на лед. И я перебираюсь в соседнюю
комнату, где члены экипажа и участники экспедиции коротают время за
книгами, шахматами и картами. О книгах со мной не говорят, справедливо
полагая, что "в доме повешенного не говорят о веревке", хотя журналистика,
на мой взгляд, все-таки дальняя родственница литературы, а не родная
сестра, как это принято утверждать; всякий человек с мандатом столичного
корреспондента принимается здесь как чрезвычайный и полномочный посол
Союза писателей СССР. Поэтому количество шишек чуть больше того, чем я,
может быть, и заслуживаю.
Броком, Аветисяном и Пьянковым. Второй пилот Павел Богачев лежал в
изоляторе с жесточайшей ангиной, и Струмилин не рекомендовал мне
беспокоить его. Подружился я и с Геной Вороновым и его товарищами из
экспедиции Морозова. Славные ребята, чуточку играющие в ремарковский
скепсис, они по-юношески влюблены в Арктику, настоящую литературу и
французских импрессионистов...
должны быть запрещены по закону в нашей журналистике из-за их штампованной
затасканности. Но тем не менее без первого оборота мне никак не обойтись,
потому что вот уже пять часов подряд под крылом нашего самолета проплывает
пасьянс из битых льдин.
королей и пиковых дам. И помогают разгадывать тайну дрейфа хитрые приборы,
именуемые ДАРМСами. Что это такое? Это - дрейфующая автоматическая
радиометеорологическая станция. ДАРМС - слово резкое, как апперкот, и
емкое, как вдох боксера. В недоступных точках Ледовитого океана ДАРМС
фиксирует температуру воздуха, атмосферное давление, скорость ветра и
направление дрейфа льдов. Из этого конспективного перечисления становится
ясно, сколь важны для мировой науки ДАРМСы. Как их устанавливают в центре
Арктики на льду океана? Об этом и пойдет речь в моем репортаже. Тот, кому
Ледовитый океан представляется безбрежным ледяным полем, заблуждается, и
заблуждается очень глубоко. Здесь, в Арктике, только у берегов встречается
монолитный, могучий лед. Мы пролетели всего полчаса, и вдоль по горизонту
показалась тонкая голубая полоска, будто душное рассветное марево в жарких
ставропольских степях. Эта голубая полоска надвигалась на нас все ближе и
ближе.
дрейфующий лед.
детства по переводным картинкам и учебникам географии. На поверку
дрейфующие льды оказываются совсем иными. Нет айсбергов, нет
гипертрофированной масштабности, нет холодной толщи льда. Есть синяя
спокойная вода, есть голубой прозрачной ледок, есть разводья, в которых
волны замерзли, да так и остановились белыми пенными гребешками. Вот вам
воплощение мечты любого мариниста: сиди себе, пиши пенный океан, он и не
шелохнется.
сидит рядом, полирует ногти и рассказывает смешные истории про охоту.
Струмилин рассказывает веселые истории, беззаботно полирует ногти, но глаз
у него острый, цепкий, все замечающий: и качество льда, и ширину разводий,
и "ювелирную" работу Богачева - молодого, но очень талантливого пилота.
просто бросает машину вниз, и мы идем вдоль по льдине "на брюхе", метрах в
десяти надо льдом. Мы утюжим эту льдину раз пять. В руках у Морозова
секундомер, он рассчитывает вместе с летчиками, хватит ли места для
посадки. Струмилин и Богачев приникли к стеклам: надо все видеть сейчас,
все до самой мелочи - нет ли больших заструг, трещин или сугробов. А это
можно выяснить, проутюжив льдину раз пять или шесть подряд. Все можно
увидеть, только нельзя точно узнать глубину льда, только нельзя быть до
конца уверенным в том, что лед выдержит тяжелую машину.
студеный ветер.
дыму летчики определяют силу и направление ветра. Снова Богачев кладет
машину на бок, и теперь я вижу на белом листе льда грифельно-черную
струйку дыма.
тонкий лед!
устрашающей, неотвратимой быстротой. Всем существом своим я ожидаю первого
удара лыжи об лед. Совсем рядом с иллюминатором - торосы, казавшиеся
сверху кусками битого сахара. Было бы ложью с моей стороны писать сейчас,
что мне не было страшно. Мне было очень страшно. И меня восторгала, но -
где-то в глубине души - завистливо злила спокойная, равнозубая улыбка
Павла Богачева. Так улыбаться могут только бесстрашные или не совсем умные
люди. А он умен. Значит, мне остается только завидовать, но не злиться.
Секунда, еще секунда, секунда и снова секунда - толчок: сели! Геворк
Аветисян весь так и высунулся из люка. Он смотрит на след от лыж. Если
из-под лыж покажется вода, надо немедленно, не задерживаясь ни мгновения,
уходить вверх. Бортмеханик Пьянков не выключает моторов. Моторы работают
на всю мощность. На лед выскакивают Морозов, Сарнов и Воронов. Они бурят
лед. Их работа стремительна и точна, потому что промедление сейчас смерти
подобно. Бур уходит все глубже в лед. Десять, двадцать, сорок, семьдесят
сантиметров! Все в порядке, лед надежен, поразительно трудная посадка на
дрейфующий лед совершена Павлом Богачевым благополучно. Потом к нам на лед
подсаживается второй самолет, с оборудованием, и мы начинаем готовиться к
установке ДАРМСа. Мы бурим лед, устанавливаем мачту, крепим ее, обносим
полотнищем с надписью "ААНИИ" - эмблема легендарного Института Арктики и
Корнев Павел
Орлов Алекс
Витковский Евгений
Максимов Альберт
Прозоров Александр
Посняков Андрей