Чтение 38–й страницы книги ~Приказано выжить~

- Ну и что это нам даст? - спросил Сталин, прочитав страничку,
подготовленную начальником разведки. - Ничего это нам не даст, а
противнику - если вами играют, а не вы ими играете - даст многое. Черчилль
вполне может раздуть дело о нашей неверности, о том, что мы, а не они
вступаем в переговоры с Берлином... Нет, я думаю, это ненужная затея...
Сообщите вашему полковнику, чтобы он возвращался на Родину, тут мы его и
послушаем.

- Если в Берлине получат такую телеграмму и он решится бежать, он
погибнет.

- Почему? - Сталин пожал плечами. - Жуков стоит в ста двадцати
километрах от Берлина, вполне можно уйти.

- Гестапо, видимо, читает наши телеграммы. А в своих телеграммах наш
человек начал свою игру, не дожидаясь приказания... Он в положении
чрезвычайном... Гестапо, видимо, хочет использовать его как канал
дезинформации... А может, и самой достоверной информации...

- Я не умею понимать двузначные ответы, - глухо сказал Сталин и
тяжело закашлялся. - Или дезинформация, игра, хитрость или безусловно
достоверная информация. Этот ваш полковник сможет дать определенный ответ:
играют нацисты либо дают достоверную информацию? Или - или?

Начальник разведки сразу же понял, что именно этот раздраженный
вопрос Сталина позволяет ему добиться того, в чем Верховный
Главнокомандующий был готов - это совершенно очевидно - отказать ему.
Поэтому он ответил сразу же:

- Я убежден, что такого рода ответ будет от него получен.

- И вы готовы поручиться перед Государственным Комитетом Обороны, что
это будет абсолютно точный ответ?

Начальник разведки на какое-то мгновение споткнулся, понимая, какую
он берет на себя ответственность, но, будучи профессионалом, одним из
немногих, кто остался в живых с времен Дзержинского, он понимал, какие
огромные возможности на будущее даст ему и г р а, начатая гестапо и
разгаданная - в самом начале - советской разведкой. Поэтому он ответил,
внимательно посмотрев в глаза Сталину:

- Я беру на себя всю ответственность.

- Не вы, а я, - заключил Сталин. - Мне предстоит принять политические
решения на основании ваших материалов. То, что вам забудется историей, мне
- нет.

Сразу же после того как начальник разведки ушел, Сталин позвонил по
ВЧ Жукову и Рокоссовскому. С Жуковым у него были сложные отношения, а
Рокоссовского он любил, запрещая себе, впрочем, признаваться в том, что в
подоплеке этой любви было и чувство вины. Попросив Рокоссовского так же,
как и Жукова, срочно вылететь в Москву, он сказал ему:

- Я угощу вас настоящим карским шашлыком, а то вы ныне на европейской
кухне, а она - пресная. Я всегда страдаю от ее серой безвкусности.

Первым он принял Жукова.

Рассказав о факте переговоров западных союзников с нацистами, Сталин
спросил:

- Как вам кажется, Жуков, возможно ли мирное противостояние
англо-американцев с немцами в Берлине?

- Солдаты Эйзенхауэра и Монтгомери не смогут соединиться с нацистами,
товарищ Сталин, это противоестественно; химические реакции возможны только
среди тех реактивов, которые имеют элементы совпадаемости...

- Черчилль, первым провозгласивший крестовый поход против нашей
страны в восемнадцатом, не имеет, таким образом, ничего общего с Гитлером
- в своем отношении к Советам?

- Я имею в виду солдат...

- А кому солдаты подчиняются? Это хорошо, что вы помягчели сердцем,
но война еще не кончена... Словом, я полагаю, что сейчас решающее слово за
армией, надо войти в Берлин первыми и как можно раньше... Сможем?

- Сможем, товарищ Сталин...

- То есть армия сейчас должна принять главное политическое решение,
утвердить статус-кво, взять Берлин и, сломав сопротивление фашистов,
продиктовать им условия безоговорочной капитуляции... Но все это время с
запада будут идти англо-американцы, не встречая сопротивления, по хорошим
трассам - Гитлер думал о войне впрок, строил автострады...

- Черчилль знает, что вам известно о сепаратных переговорах, товарищ
Сталин?

Сталин не любил, когда ему задавали столь прямые вопросы, поэтому
ответил коротко:

- Он знает то, что ему надлежит знать... Хотите Первомай встретить
возле рейхстага? Если хотите, думаю, тыл сможет сделать все, чтобы помочь
вам... Да и миру от этого будет легче в будущем: лишь доказав свою силу,
можно требовать достойного уважения со стороны политиков...

Внимательно слушая Сталина, Жуков вдруг явственно увидел лицо маршала
Тухачевского, его продолговатые оленьи глаза, когда тот излагал в
Наркомате обороны свою концепцию танковых атак сильными моторизованными
соединениями. И почти явственно услышал его голос: "Только доказав
фашистам нашу силу, вооружив Красную Армию совершенной научной доктриной,
базирующейся на передовой технике середины двадцатого века, мы сделаем
войну невозможной, ибо гитлеры боятся только одного - монолитной силы, им
противостоящей; они, словно грифы, слетаются на запах крови: нацисты
почувствовали Франко, они увидали разлад между коммунистами, анархистами и
центристами - вот вам удар по Испании; уважения от Гитлера не дождешься,
он слишком ненавидит нас, но страх перед нашей силой сдержит его от
агрессии..."

...Сталин походил по кабинету, остановился возле окна, задумчиво
спросил, словно бы и не ожидая ответа Жукова:

- Любопытно бы до конца понять логику Гитлера и его окружения...
Отчего они п о д д а ю т с я армиям западных союзников? Почему не
намерены хоть пальцем пошевелить, чтобы хоть как-то стабилизировать фронт
на Рейне? А ведь могут, вполне могут. На что надеются, перебрасывая свои
войска с запада на Одер? Даже если они соберут в Берлине миллион солдат,
неужели Гитлер всерьез полагает, что это остановит нас? А если не Гитлер,
то кто именно считает так среди его ближайших сотрудников? Или это есть
попытка задержать нас до того момента, пока англо-американцы войдут в
Берлин первыми? Вопрос престижа, а не сговора?

Он обернулся к Жукову, медленно обошел большой стол, на котором царил
строгий порядок - журналы "Новый мир", "Знамя" и "Звезда" с разноцветными
закладками сложены стопочкой; так же аккуратно лежали новые книги.
Остановился возле своего стула с высокой спинкой, садиться не стал, глухо
спросил:

- Когда наши войска до конца подготовятся к наступлению? Когда сможем
начать штурм Берлина?

Жуков ответил, что план штурма Берлина проработан в его штабе,
наступление Первого Белорусского фронта может начаться не позже чем через
две недели, маршал Конев будет готов к этому же сроку.

- Однако, - заключил Жуков, - войска Рокоссовского, судя по всему,
задержатся с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни
до середины апреля и не смогут начать наступление одновременно с нами...

Сталин снова походил по кабинету, потом вернулся к столу, пыхнул
трубкой и заключил:

- Что ж, придется начать операцию, не ожидая действий фронта
Рокоссовского... Необходимо кардинальное решение...

ЗВЕНЬЯ ЗАГОВОРА
__________________________________________________________________________

Мюллер положил на стол Бормана пять страниц убористого - почти без
интервалов - машинописного текста и сказал:

- Думаю, тут более чем достаточно, рейхсляйтер.

Борман читал быстро; первый раз обычно по диагонали, делая на полях
одному ему понятные пометки; второй раз он п р о х о д и л по тексту
скрупулезно, с карандашом, обдумывая каждое слово, но, онако же, лишь в
тех строчках, которые мог п у с т и т ь в д е л о, на остальные не
обращая более внимания.

В этих пяти страницах Мюллер собрал и обобщил данные прослушивания
разговоров Гудериана и Гелена, которые велись его службой последние дни по
просьбе Бормана.

Рейхсляйтер сразу же отчеркнул целый ряд фраз: "фюрер полностью
деморализован", "преступление Гитлера - с точки зрения законов войны -
заключено в том, что он до сих пор медлит с эвакуацией ставки в Альпийский
редут", "Гитлер не желает смотреть правде в глаза", "катастрофа, видимо,
наступит в конце мая, Гитлер повинен в том, что мы проиграли выигранную
кампанию", "то, что Гитлер не разрешает эвакуировать группу армий из
Курляндии, то, что он до сих пор не позволяет перебросить все войска с
запада на восток, свидетельствует о том, что он совершенно оторвался от
жизни; он живет в бункере затворником, не понимая настроения нации, ему
неведомо, что в рейхе нет хлеба и маргарина, он не желает знать, что люди
мерзнут в нетопленых квартирах: его приказ бросать мальчиков
"Гитлерюгенда" в бой чреват тем, что через двадцать лет в стране не будет
достаточного количества мужчин того возраста, которому предстоит
командовать возрожденной армией Германии", "единственная надежда на
спасение германского национального духа заключена в том, чтобы
сосредоточить под Берлином все наши армии и навязать большевикам такую
битву, которая потрясет Запад, ибо это будет битва против идеи