наблюдал за тем, как стремительно сокращались эти кольца, как червь уходил
от башмака. Ну давай, ползи, милый, ползи, думай себе, что спасся, скорее,
дальше ползи, ишь, и торопиться перестал, успокоился, вроде людишек, тоже,
как успокоятся, так и расслабляться начинают, а нельзя, конец это,
погибель.
завалинки, подошел к твари, опустился на корточки, чиркнул спичкой, поднес
ее к голове червя - тот начал извиваться, откуда только сила в нем взялась
такая, словно хлыст бился.
понял, что смотрят на него из окна; спичку он не сразу бросил, продолжал
червя жечь; потом рухнул на колени, с ы г р а л плач, плечами задергал,
п о в е л лопатками.
голову поднять, не покажи вида, что почувствовал, как они тебя
рассматривали, когда ты божью тварь жег".
будто слезы убирал, постоял, и г р а я горе, безнадежность, отчаяние,
потом лишь вернулся в дом.
тоже белы косточки остались... Мы вместе воевали... В одной части... В
окружении были... Я в разведку ушел, семь дней блуждал по лесу, а вернулся
обратно, лежит мой батя, синий уж, и черви в него вползают, белые да
розовые, и все жирные, кольцатые...
плечу, - сколько ж сирот ноне на Руси нашей многострадальной?! Андрюшка и
Ванечка тоже сироты, - кивнула она на родичей, - моя сестра преставилась,
пока они воевали, голода не перенесла; мой мужик сгинул, да, почитай, в
кажном дворе мужик погиб. У Татьянихи вон даже дед на фронт ушел,
добровольным, так и его убило, хоть и не в окопе воевал, а развозил
харч...
сорок пять, поздно уж, а что тридцатилетним делать?
поминки пришли, поплакала - и будет, Гринька-то живой, об сыне теперь
думай...
обниму, лепешек напеку, он с гречки лепешки любил, а я крупы еще с мирного
времени приберегла, прокаливаю в печке, почитай, каждый месяц.
открылась... Ванюшка через педелю возвращается. А ты?
не кончишь! Старуху-то придушить можно было, по-тихому, а потом печь
разжечь и заслонку закрыть - угорела, мол, и весь разговор...
кровать:
перинку брошу, у печки, тепло будет...
вспомнил лесника, того на фронт не взяли, хромой, надо б у него леса
попросить - строиться, может, уважит.
мамашином пепелище строиться? Вечно в сердце боль будет. Лучше на озеро,
мамаша оттуда была родом, а так будто на могиле будешь жить.
ль?
кто технику знает - берут с руками.
Кротов отнес посуду за занавеску, к печке, рассчитав, что старуха пойдет
следом; она и пошла: "Да что ты, сынок, я помою сама!" Он присел на
табуретку, заговорил о своей родне - сочинял слезливо, - потом перевел
разговор на родню старухи.
похрапывать, Кротов поднялся с кровати; Горчаков что-то пробормотал,
повернулся на правый бок, потянул на себя одеяло, зачмокал... Кротов
подошел к рамочке, висевшей на стене, - там были фотографии, много
маленьких фотографий; он эту рамочку сразу приметил. Гриня Милинко был в
морской форме, фото маленькое, тусклое, второе фото - получше, снят в
группе, третье - ребенок еще. Военные фотографии он вынул из рамки, долго
их рассматривал - кто знает, может, Ванятка этот самый по нужде захотел,
или старуха голову подымет, нет, посапывает, спит. А может - притворяется?
Ты что, сказал себе Кротов, ты куста не шарахайся, старуха твою школу не
кончала. А червь? Они это не забыли. Или забыли? Я ж слезу про батю
подпустил; ничего, батя простит, главное - мне выцарапаться. Ну спросят,
зачем фото взял, коли заметили, тогда что? А ничего. Скажу, аппарат у меня
трофейный, переснять хотел, большие напечатаю, а то чего ж огрызки
висят...
гимнастерке, а в карманчике на нижней рубахе, потом передумал, сунул между
документами, лег рядом с Горчаковым, уснуть не мог, ждал рассвета.
нагрею, так нельзя идти, дорога-то долгая...
вас ручьи чистые.
возле леса Кротов оглянулся - она по-прежнему стояла на пороге, помахала
ему рукой, снова вроде бы заплакала...
Ванюшки. - А меня так научили машину водить и мотор чувствовать - как
здесь хрен научат. Теперь схорониться надо, уходить в глубинку, войне -
конец, неделя, две и - точка, профукал Адольф свою страну, и меня профукал
с моими мечтами, чтоб ему ни дна ни покрышки, психу усатому, и нашему
очкарику, Власову-освободителю - туда же!"
линии, войну провел на передовой, в стрелковой роте; трижды был ранен, в
партию вступил осенью сорок первого. Ночью, во время тяжких боев, когда
немец жал под Ельней и в бой вступали полки московского ополчения,
Нарциссов видел, как по разбитой бомбами дороге, на двух "эмках",
подъехали к высоте военные; один небольшого роста, широкоплечий с
генеральскими звездами в петлицах гимнастерки; он долго смотрел в бинокль
на пожарище, потом закрыл глаза, прислушался к перестрелке, смахнул слезы,
устало опустился на землю, сказал, словно себе самому:
Жуков.)
они и погибали-то деловито, просто-напросто выполняли свой долг, жили по
закону чести, по этому же закону и гибли.
перед атакой, выдали красную книжку. Вернулся он осенью сорок пятого, с
Дальнего уже Востока, кавалер ордена Славы и трех боевых медалей, с
четырьмя нашивками за ранения, две желтые и две красные.
Нарциссов, протягивая Костенко свою фронтовую фотографию. - Бьюсь об
заклад - нет! Рассказывать молодым о войне надобно интересно, с
подробностями, а я как погляжу, им сухие статейки читают, а они в это
время "морской бой" разыгрывают: "попал", "утопил", "промазал".
века старшее поколение поругивало тех, кто шел следом.
на самом деле Тургенев весь на стороне дяди. Он понимал, - гений угадывает
тенденцию четче любого ученого, кожей угадывает, чувством, - он понимал,
что родилось повое качество русского человека в условиях отмены рабства.
Он готовил к этому читателя, но неужели Базаров вызывает в вас симпатию?
Глуховский Дмитрий
Самойлова Елена
Роллинс Джеймс
Апраксина Татьяна
Володихин Дмитрий
Маккэфри Энн