начальников угождать каждому приехавшему из центра. Манера поведения
пограничников, их угодливость и непомерная суетливость привели Штирлица к
важному выводу: граница перестала быть непроходимой.
для того, чтобы немедленно до поры забыть ее.
попросить его дать указание кому-то из верных сотрудников разведки
доставить пастора прямо сюда, на заставу. Но он понимал, что любой звонок
в Берлин будет зафиксирован ведомством Мюллера, а провал Шелленберга в той
миссии, которую он вменял в обязанность пастору, должны были стать
козырной картой именно его, Штирлица, когда он будет докладывать об этом
Борману - с фотографиями, данными магнитофонных записей, явками и рапортом
пастора, чтобы скомпрометировать те переговоры, не фиктивные, а настоящие,
которые должен был вести в Швейцарии генерал Карл Вольф.
- это было ущелье, поросшее хвойным молодым лесом, - Штирлиц еще раз
расспросил о том, как называется маленький отель в Швейцарии, видный
отсюда, с границы; он узнал, как зовут хозяина отеля и сколько времени
придется ждать такси из города; он выяснил, где находится ближайший отель
на равнине - по легенде пастор шел на лыжах с равнины в горы и заблудился
в ущельях. В Берне и Цюрихе у пастора были друзья. Открытка, которую
пастор должен был отправить с видом набережной Лозанны, значила бы, что
предварительные разговоры закончены, связь налажена, можно приезжать для
серьезных бесед. Поначалу Шелленберг возражал против этого плана Штирлица.
ложь - это абсолютная правда. Иначе он запутается, и им займется местная
полиция.
потянулся к выключателю, но услыхал голос - очень знакомый и тихий:
видимо, очень важное..."
маленьком отеле в Берне, принял ванну, потом спустился в ресторан и долго
недоумевающе разглядывал меню. Он переводил взгляд со слова "ветчина" на
цену, с "омаров" на цену, он изучал эту вощеную, отдающую синевой бумагу,
а после - неожиданно для самого себя засмеявшись - сказал:
топленым молоком и свежим хлебом.
подплыл к профессору, сияя улыбкой.
побежал на кухню, и оттуда выглянул повар.
"Скорой помощи"! Сразу же распустят слух, что у нас отравили человека.
пансион на берегу озера. Он понял, что оставаться там после этой дурацкой
истерики глупо.
облегчение. Он ходил по улицам, то и дело оглядываясь: боялся, что сейчас
у него за спиной заскрипят тормоза, его схватят под руки молчаливые
молодчики, и увезут в подвал, и там станут бить за то, что он посмел
оскорбить великого фюрера. Н он шел по улице, и никому до него не было
дела. Возле газетного киоска он накупил английских и французских газет, на
первых полосах были карикатуры Гитлера и Геринга. Он тихонько засмеялся и
сразу же испугался, что снова начнется истерика.
Штирлиц, по пустынной улице. Оглянувшись несколько раз, профессор вдруг (и
снова неожиданно для себя) стал кружиться в вальсе. Он напевал себе под
нос какой-то старинный вальс и упоенно кружился, по-старомодному
пришаркивая мыском туфель и делая такие пробеги, которые - он это помнил -
делали эстрадные танцоры в начале века.
вечером он ждал вашего звонка.
имел права этого делать, не дождавшись отзыва: "Странно, я был дома, но,
видимо, он перепутал номер".
явочная квартира была провалена фашистами, и сейчас нелегалы Мюллера,
жившие по швейцарским паспортам, ждали "гостей". Первым гостем оказался
связник Штирлица - профессор Плейшнер.
там?
сказано.
должны были бы прийти на связь. Поэтому было принято решение: если связник
не войдет без отзыва, его надо схватить и, усыпив, вывезти в Германию.
Если же он войдет в контакт, установить за ним наблюдение и, таким
образом, выйти на главного резидента.
разложил на столе листочек папиросной бумаги. Цифры слагались в донесение.
Такие же цифры находились сейчас в центре дешифровки гестапо в Берлине:
именно этим шифром передавались донесения русской радисткой, которая дала
согласие работать на Гиммлера.
за этим типом. Я задержу его и постараюсь с ним поговорить - он дилетант,
его, видимо, используют, я его расшевелю...
и говорил - ее перевели на конспиративную квартиру гестапо, где
оборудовали небольшую, но мощную радиостанцию. Кэт смотрела на лицо
спящего мальчика и думала: "Всему в жизни надо учиться: и как готовить
яичницу, и где искать книгу в каталоге, математике надо учиться тем более.
А вот материнству учиться не надо..."
фрейлейн Барбара.
Гельмут, живший в соседней комнате, сервировал стол на троих, чтобы
отпраздновать двадцатилетие воспитанницы "Гитлерюгенда". Во время этого
торжественного ужина - с картофелем и гуляшом - Барбара сказала, что после
того, как Германия выиграет войну, женщины, наконец, смогут заняться своим
делом - уйти из армии и с производства и начать строить большие германские
семьи.
остальное - химеры, выдуманные растленными буржуазными демократиями и
сталинским режимом. Нет ничего чище животных инстинктов. Я не боюсь
говорить об этом открыто.
откомандированный с фронта после сильнейшей контузии. - Сегодня со мной,
завтра с другим, а послезавтра с третьим?
свята и незыблема. Но разве в постели с мужем, с отцом дома, я не могу так
же наслаждаться силой любви, как если бы он был и вторым, и третьим, и
четвертым? Надо освободить себя от стыдливости - это тоже химера... Вы,
вероятно, не согласны со мной? - спросила она, обернувшись к Кэт.
древняя как мир. Уж не кажется ли вам, что наш добрый Гельмут предпочтет
вас мне? - засмеялась Барбара. - Он боится славян, и потом, я моложе...
про вас.