который курировал в рейхе вопросы науки.
Кальтенбруннер уехал на отдых в Линц; "ах, Мюллер, мало ли что пишут друг
на друга безумные физики! Неужели у вас нет дел поважнее, чем эти сплетни!
Порох изобретен китайцами, пусть наши гении усовершенствуют его, этого
достаточно, поверьте!"), что данные прослушивания разговоров ученых явно
свидетельствуют: мир стоит на грани создания качественно нового оружия,
которое в тысячи раз превосходит по своей мощи все известные ранее
взрывчатые вещества.
часа изучал данные прослушивания, поинтересовался, отчего профессор
Гейзенберг позволяет столь резкие выпады против режима, выслушал ответ
группенфюрера, что "на месте этого достойнейшего немца я бы выражался еще
более круто, повязан по рукам и ногам бюрократами из десяти ведомств,
которые стоят над ним, дают указания, требуют отчетов, предписывают делать
то и не делать этого, путаются под ногами, мешают".
предан идее великой Германии не меньше, чем мы, и это ему здорово мешало
во времена Веймара: его называли "расистом, фанатиком национальной
идеи"...
бы не вступить в НСДАП?
великогерманской линии.
расшифрованным записям бесед физиков, делая быстрые пометки на полях
разноцветными карандашами. Глядя на его аккуратную прическу, на скошенный,
безвольный подбородок, на маленькое учительское пенсне, Мюллер с тоской
думал - в который раз уже! - о том, кто руководит рейхом. Если бы рядом с
фюрером по-прежнему были Рэм и Штрассер, закаленные годами борьбы за
национальную идею, не боявшиеся крутых поворотов и неожиданных коалиций,
все могло бы идти по-другому: не было бы ни Сталинграда, ни
сокрушительного разгрома под Минском, ни американского продвижения на
север Италии, ни безжалостных бомбардировок Германии, которые превратили
большую часть городов в руины...
очень-то верил в успех начинания с "уранщиками", но, к его вящему
удивлению, Гиммлер, оторвавшись от бумаг, решительно заметил:
надо разобраться, это безобразие, если в урановое предприятие проник
еврей, займитесь этим, но в принципе то, что они могут нам дать,
впечатляет, я расскажу фюреру...
день, когда он прилетел в ставку для очередного доклада, Гитлер за обедом,
во время "тишгешпрехе", заметил:
заключалась в том, что генеральный штаб не уделял должного внимания
вооружениям, росту производства техники; и в этой войне победит тот, кто
будет иметь больше самолетов и танков, это азбука военной доктрины. Не
урановые утопии, не болтовня по поводу новых видов оружия, а наращивание
темпов выпуска того, что мы имеем, а мы имеем прекрасные "мессершмитты" и
могучие "тигры".
не получит поддержки у фюрера; надо ждать того момента, когда он будет в
ином настроении; тем не менее фугас п о д в е л, рассеянно предложив:
исследований СС, чтобы как-то координировать всю исследовательскую работу
в сфере военной техники.
кивнув, начал распространяться о той кардинальной разнице, которая
совершенно очевидна, если сравнивать классическую венскую школу живописи с
французским импрессионистским кривляньем...
Помолчав, он кивнул, и это было замечено Борманом, министром почт Онезорге
и группенфюрером Фегеляйном, приглашенными на обед. Значит, руки
развязаны, можно действовать. Однако после того, как фонд СС был создан,
Борман, внимательно следивший за тем, чтобы поддерживать постоянную свару
среди ближайшего окружения фюрера, озаботился тем, чтобы фонд научных
исследований СС подчинялся не Гиммлеру, но рейхсмаршалу Герингу. Так дело
было обречено на медленное умирание: Гиммлер потерял к нему интерес;
Геринг метался по городам рейха, занимаясь установкой новых зенитных
батарей; идея об урановом чуде з а в и с л а; как раз в той стране, где
Ган впервые доказал возможность создания ш т у к и, идея была потерена
из-за некомпетентности фюрера, который руководил рейхом, не имея
сколько-нибудь серьезного школьного образования, не говоря уж об
университетском.
запросил данные на авторов уранового проекта. Гейзенберг, Вайцзеккер и Ган
были эвакуированы, группа Гартека работала где-то в окрестностях Гамбурга,
Макс фон Лауэ, Дибнер и Герлах также перебрались на Запад. Мюллера
заинтересовало, кто же именно отправил их туда, поближе к американцам?
Чувствовалась чья-то рука; последнее известие пришло двадцать четвертого
апреля, когда уже началась битва за Берлин; доверенная агентура,
внедренная в близкое окружение ученых, сообщала, что якобы профессор
Гартек, попав к американцам, немедленно написал письмо в Вашингтон: "Мы
готовы сделать взрывное вещество, которое даст стране-обладательнице
подавляющее преимущество перед другими". Мюллер тогда смачно выругался; но
не Гартека он бранил, а Гитлера; несчастному профессору ничего не
остается, как торговать своей головой, если его страна погублена одержимым
безумцем; спасайся, кто может!
обстановку: не до физиков, он попросту забыл о них. Сначала надо залечить
раны, а они у него страшнее тех, которые получаешь на поле брани, -
моральное крушение значительно страшнее физического. Лишь в конце июля он
свыкся с мыслью, что здесь, в горах, он действительно в полнейшей
безопасности, в кругу единомышленников, преданных, как и он,
великогерманской идее - любым путем восстать из пепла! Немцы еще скажут
свое слово, они поднимутся к былому могуществу - только так и никак иначе!
которое бы дало дельную, а не декларативную возможность подняться. Да, я
имею людей, деньги, явки, свои фирмы, но у меня еще нет той идеи, которая
бы рекрутировала приверженцев из тех, кто так или иначе, но будет приведен
оккупантами к административному управлению несчастной Германией. Вылезать
с повторением национальной доктрины преждевременно, слишком свежа память о
том, к чему привел массовый психоз: "Мы - самые великие, умные, смелые!"
Вот и сидят в дерьме арийцы, да еще в каком! Да, пугать мир повторением
нового Гитлера нужно и можно; пусть пройдет этот год, и я выпущу на арену
тех, кто умеет нагнетать национализм, но это не есть кардинальное решение,
паллиатив".
день сорок пятого года, прочитав об атомной бомбардировке Хиросимы и
Нагасаки, а поняв, сразу же начал комбинировать. На это ушли долгие
месяцы. Следом за тем, как комбинация оформилась в голове, словно литая
формула, пришло время сбора информации; дело оказалось крайне деликатным,
ибо все немецкие физики были вывезены из Германии и жили теперь в
Соединенных Штатах. Лишь летом сорок шестого года он, наконец, получил
кое-какую информацию о том, что происходило с учеными, когда их начали
готовить к возвращению в западные зоны оккупации.
бомбы, тяжело запил, был близок к самоубийству, навязчиво повторял
коллегам, что это он виноват в трагедии, ведь именно он был первым, кто
доказал возможность создания этого чудовищного оружия. Гейзенберг, забыв
обо всем, интересовался только одним: к а к это удалось американцам? "Вы
посредственность, старина, - пьяно посмеивался Ган, - вы ученый средней
руки, вы никогда не были в силах предложить и д е ю". Более всего Мюллера
потрясла реакция профессора Виртца (всегда был благополучен, агентура не
сообщала о нем ничего тревожного, вполне добропорядочный последователь
фюрера): "Слава богу, что мы не смогли сделать бомбу, это была бы трагедия
для Германии!" Гейзенберг фыркнул: "И это говорит немец!" Тем не менее
Виртца в какой-то мере поддержал профессор Вайцзеккер: "Между прочим,
ужасно и то, что бомбу сделали американцы, это акт безумия". "Будет вам, -
усмехнулся Гейзенберг, - никакое это не безумие, а вернейший способ
выиграть войну... Если бы я получил от фюрера такие же средства, как
Вернер фон Браун, мы бы имели бомбу, я в этом не сомневаюсь!"
ярость. "Вы ничего не смогли сделать потому, дорогой Гейзенберг, - сказал
профессор, - что большая часть физиков этого не хотела - из принципиальных
соображений. Если бы мы все желали победы Германии, мы бы добились
успеха".
американцы п о д в е л и к Гейзенбергу профессора Блекета. Великолепный
ученый и организатор, давно связанный с Пентагоном, он беседовал с
немецкими физиками о том, что они думают по поводу возрождения науки в
Германии: "Вы же нация мыслителей; мир ждет новых открытий; думаю, если мы
опубликуем в прессе историю нашей работы над бомбой, это придаст новый
импульс для дальнейших исследований".
Маркеев Олег
Березин Федор
Круз Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия