Гаузнера, именно он выбил для вас эту привилегию. Он предполагал, что вы
откажетесь, хотя я не очень-то верил ему... Молодец, он понял вас
отменно...
безнадежную, усталую тоску. ("Скорее бы все кончилось, нельзя идти в
темноте годы; ночь - даже зимняя - так или иначе проходит, но если она
продолжается уже тридцать месяцев, то ждать больше нечего... И не от
кого... А дважды предательницей я быть не смогу. Я же не актриса. И я
люблю Пола".)
Что вы намерены сказать полиции?
и это кончилось...
подстилкой"?
известными в Норвегии, милая фройляйн. Вас освободят из здешней полиции
после двух-трех недель допросов, но вас вышлют отсюда... Куда
возвращаться? Вы же математик, а не писатель... Тот бы нацарапал книжонку,
они умеют из дьявола делать ангела, но вы ведь тяготеете к точности в
выражениях, вы правы, на человека накладывает печать ремесло, а не
наоборот...
тело, ноги становятся ватными, чужими.
Мне было поручено Гаузнером отрепетировать с вами встречу с любимым. Вы
отказались. Других указаний я не получал. Подождем, пока он позвонит и
скажет, когда вас везти на квартиру мистера Роумэна.
кулак, затаиться, с т а т ь. - Сначала вы мне предложили репетировать,
потом сказали, что По... Роумэна убьют... Не связывается...
меня в заблуждение по поводу ваших с ним отношений. Если вы скажете мне
правду о том, как вы к нему относитесь, его еще можно спасти, у нас
осталось, - он посмотрел на часы, - несколько минут. Впрочем, если вы
скажете правду, судьба Роумэна по-прежнему будет в ваших руках, ибо после
того, как мы отрепетируем - в мельчайших деталях - сцену вашей встречи,
дело, как нам кажется, закончится обручением. Но вопрос заключается в том,
готовы ли вы продолжать быть с нами, сделавшись миссис Роумэн? Я помогу
вам, милая фройляйн. Я, видимо, обязан помочь вам понять правду... Честно
говоря, мы попали в засаду. Понимаете? Ваш любимый заманил нас в засаду...
коньяка... Попробуйте... Вот так... Вкусно?
вы не подсыпали туда какой-нибудь гадости.
один лишь миг, потом он снова сгорбился, опустил голову и отошел на свое
место к двери.
обрадовать - мне тоже. Если ты не чувствуешь в себе силы продолжать
р а б о т у с ней, пригласи Хайнца, я не буду на тебя в обиде, правда...
Так вот, - не дождавшись ответа Пепе, продолжал между тем Кирзнер, - в
Севилье вас опекал не наш человек... Нашего человека выкрали, понимаете?
Его подменили парнишкой Роумэна... И он с м о г переиграть вас, вы
открыли ему имя Гаузнера, хотя вы ни при каких условиях не имели права
этого делать - вас предупреждали об этом в высшей мере дружески.
Согласитесь, что это так. Вы, таким образом, нарушили наш закон,
понимаете? Из-за этого жизнь многих моих товарищей находится сейчас под
ударом. И валить их намерен Роумэн. Но ударим мы. Мы, фройляйн. С вашей
помощью - бескровно, как и полагается в и г р е профессионалов. Без
вашего участия мы точнее закончим дело, но шумно, несмотря на то что у
Гаузнера особый пистолет, с насадкой на дуло, выстрел подобен громкому
щелчку пальцами... Вот, собственно, и все. У вас одиннадцать минут на то,
чтобы принять решение... И давайте я глотну из вашей чашки и из рюмки - вы
удостоверитесь, что вас не намерены травить... В самом деле, - отхлебнув,
сказал Кирзнер, - Пепе не страшно увольнение, он вполне обеспечит себя
работой в хорошем кафе. Ну, милая флойляйн? Надумали? Или - черт с ним со
всем?
недвижимый.
щекам, внезапные, как у ребенка, выпустившего из рук воздушный шарик. -
Говорите... Я стану вас слушать... Объясняйте, что я должна сделать...
фройляйн, пока вы не признались в том, что любите мистера Роумэна... Вы
его очень любите, не правда ли?
добрый...
- это никак вас не будет травмировать?
репетировать... Вы готовы?
голос, несколько усиленный звукозаписью, представлял ее лицо,
страдальческое, осунувшееся, а потому еще более прекрасное, и думал, как
жесток этот мир, но - в этой своей жестокости - разумен, то есть логичен.
научиться признавать правду - оказывались исключенными из жизни рейха, но
ведь лишь единицы, я имею в виду их дочерей или сыновей, пошли на
сотрудничество с нами во имя их спасения. Природа - главный селекционер;
упражнения агрономов - детская игра в угадывание, подход к главной теме; в
подоплеке прогресса сокрыто именно это таинство цивилизации, всякое
приближение к его разгадыванию чревато всеобщим катаклизмом; создатель не
позволит людям понять себя, это было бы крушением иллюзий: бог и вождь
должны быть тайной за семью печатями, иначе человечество уничтожит само
себя...
его все эти месяцы. Рихард Шульце-Коссенс всегда повторял: "Этот парень
обладает даром артистизма, он не ординарен, его призвание - театр, не надо
его ставить на работу с мужчинами, берегите его для женщин, верьте мне, он
чувствует их великолепно, а вне и без женщин ни одна долгосрочная
комбинация в разведке нереальна - особенно теперь, когда фюрер ушел и нам
предстоит поднять нацию из руин. Примат национальной идеи привел нас к
краху. Что ж, сделаем выводы. Наша новая ставка будет ставкой на дело,
которому мы подчиним дисциплину немецкого духа. Дело - сначала, величие
нации - после, как результат новой доктрины. Американцы состоялись именно
на этом, и за нами Европа, а это, если подойти к делу по-новому,
посильнее, чем Америка. А всю черновую работу сделает "Шпинне"', мы
отладим нашу всемирную паутину, будущее - за будущим".
_______________
Скорцени в марте 1945 года. О. Скорцени был родственником президента
имперского Рейхсбанка Ялмара Шахта, оправданного в Нюрнберге; связи Шахта
с американским капиталом начались еще в 1918 году.
Кирзнера и Кристу, - можно только поражаться, какую силу мы набрали за эти
полтора года, если Гаузнер, представитель растоптанных и униженных немцев,
смог оказаться здесь, в Мадриде, сразу же после того, как вернулся Роумэн,
имеющий все права и привилегии для передвижения по Европе, - еще бы,
"союзник", победитель, хозяин...
осторожен, чтобы с в е т и т ь своих людей транспортировкой покойника, а
Гаузнер, который сейчас ломает Роумэна, - покойник, ему осталось жить
считанные часы, чем скорее он сломит американца, тем быстрее умрет. Вот
ужас-то, - подумал Кемп с каким-то затаенно веселым, но при этом горестным
недоумением. - Впрочем, - сказал он себе, - все действительное разумно -
так, кажется, говорил основатель враждебной идеологии? Да, это, конечно,
ужасно, да, я, видимо, долго не смогу засыпать без снотворного после того,
что должно случиться, но сначала общее дело, а уж потом судьба личности;
все то, что не укладывается в эту жестокую, а потому логичную схему, -
чуждо нам, идет от другой идеи, а ее никогда не примут немцы, их
государственно-духовная общность.
Что я знаю о нем? Мало. Практически - ничего, потому что я не м я л его,
он пришел на связь от генерала; "профессионал, работает автономно,