Чтение 20–й страницы книги ~Исповедальня~

- А я забралась к тебе на чердак со своими откровениями, да? Но пой-
ми, ты должен, ты обязан все знать.

Ладно, пусть твой отец заблуждается на мой счет. Я уже давно к этому
привыкла и потеряла надежду изменить его мнение. Но ты мой сын. Я носила
тебя в своей утробе, кормила грудью сколько могла, хотя была совершенно
измотана. О чем я говорила, когда ты перебил меня?

- Я тебя не перебивал.

- Так вот, труднее всего простить ему то, что он ничего не дал мне
взамен. Он убедил меня в своей любви. Может быть, он и сам тогда верил в
это?

Главное для него заключалось в том, чтобы кто-то принадлежал ему,
только ему. И я хотела того же, но при условии, что буду чувствовать:
эта любовь-смысл жизни, истинная страсть, способная помочь вынести пов-
седневность, а не слово, которое произносят время от времени, как напе-
вают обрывок романса.

А вот этого, милый Андре, у нас с твоим отцом и не получилось с само-
го начала, с первого года нашей совместной жизни.

Я говорила тебе о нашем приятеле Канивале. Мы с ним так дружили, что
отец выбрал его в свидетели на свадьбе, я же ограничилась просто сокурс-
ницей.

Не прошло и месяца, как однажды вечером, прогуливаясь по острову
Сен-Луи, что случалось, когда нам хотелось побыть без его родителей,
отец, смущаясь, сказал:

- Жозе, я хочу попросить тебя об одном одолжении, назовем его даже
жертвой.

Он был спокоен, как сейчас, впрочем, никогда не понять, взволнован он
или нет. Лишь много позже я узнала, что, волнуясь, он бледнеет и весь
напружинивается.

Я пошутила:

- Заранее согласна, дорогой.

- Не спеши с ответом. Все не так просто, как тебе кажется. Речь идет
о Жане.

Мы звали Каниваля по имени и все трое были на "ты".

- У него неприятности?

- Нет, и, полагаю, их у него никогда не будет. Он не из тех, у кого
бывают неприятности.

Меня удивила серьезность его тона, враждебность в голосе.

- Ты прекрасно знаешь, что он влюблен в тебя и влюбился намного
раньше, чем я.

- Но между нами никогда ничего не было.

- Ты уже клялась в этом, и я склонен тебе верить. Однако мне все рав-
но неприятно видеть вас вместе чуть ли не каждый вечер. Может быть, это
смешно и ты подумаешь, что я ревную, но я прошу тебя, Жозе, перестань
встречаться с ним, порви все отношения.

Несмотря на то, что сейчас их жизнь делала крутой поворот и каждое
слово имело значение, давило так тяжело, что Андре повторил бы любое и
через двадцать лет, он вдруг осознал: а ведь тогда родители были всего
лишь на пять-шесть лет старше его.

Он готовился к экзаменам, играл с электрическими машинками, а избыток
энергии тратил на гантели. Он пил молоко, как ребенок, завороженно наб-
людая за двумя шариками шоколадного мороженого, тающего в кружении мик-
сера.

А через пять-шесть лет или раньше...

Мать продолжала:

- Я спросила: "Что я должна ему сказать? "

- Ничего. Я сам поговорю с ним.

- И что скажешь?

- Правду. Он поймет. Ведь ты моя жена.

В тот день я поняла, до какой степени в нем развито чувство собствен-
ности. Я была не просто его женой, а вещью, принадлежавшей только ему.

Он привык, что его мать допоздна ждала мужа, потом раздевала, уклады-
вала в постель, если он сам был уже не в силах, и ни словом не упрекала
его.

За всю свою жизнь она ни разу не вышла из дома одна, разве что в лав-
ку по соседству, и едва знала Париж.

- Ты позволишь мне присутствовать при встрече? - спросила я.

- Она станет от этого лишь более тягостной.

- Значит, если я правильно понимаю, у меня нет - выбора.

- Я обращаюсь к тебе с просьбой.

Мы шли под руку, и я чувствовала, как напряглись его мускулы.

- Какой же ответ?

- Разумеется - да.

- В таком случае я поговорю с ним завтра же.

- А если потом мы встретимся с ним на улице?

- Ничто не мешает нам поздороваться, но не больше.

Это было двадцать третьего марта. На деревьях Анжуйской набережной
уже лопались почки. Я еще не знала, что тот день станет одним из главных
в моей жизни.

Жан Каниваль жил на улице Сент-Андре-дез-Ар. До свадьбы я по-прия-
тельски частенько захаживала к нему, Иногда мы вместе занимались, и он
помогал мне, если у меня что-то не получалось, - ему все давалось удиви-
тельно легко. Однажды вечером, спустя примерно месяц, мы встретились. Он
выходил из бистро напротив небольшой гостиницы, где снимал комнату.

Еще издали я увидела, как он пытается придать своему лицу соот-
ветствующее выражение, собираясь пройти мимо и на ходу бросить небрежный
привет. Но тут я вспомнила, что оставила у него учебники и тетради. А
может быть, требования твоего отца показались мне непомерными и смешны-
ми, а пожалуй и оскорбительными.

- Как дела, Жан?

- А у тебя?

- Я забыла у тебя свои тетради.

- Могу сходить за ними.

И тут я допустила ошибку, но в моем решении был вызов.

- Я еще в силах подняться на пятый этаж, пусть даже по плохой лестни-
це.

Я поднялась, и ничего не случилось.

- Ты счастлива? - спросил он.

- Еще не поняла.

- В конце концов, человек всегда находит свое маленькое счастье. Я
даже сочинил песню: "И пусть в слезах... "

Она встала, вышла за дверь, заглянула через перила.

Потом вернулась, снова села в единственное кресло; Андре сидел верхом
на стуле...

- Мне показалось, что твой отец нас подслушивает.

Он всегда был подозрителен. И, возможно, стал таким именно с того
дня. Я вернулась домой, он мне ничего не сказал ни тогда, ни потом. При-
мерно через месяц я, думая, что обрадую его, сообщила ему о своей бере-
менности. Вместо того чтобы разволноваться, растрогаться, он окаменел.

- Что с тобой, Люсьен? Ты побледнел. Тебя огорчила новость?

- Как посмотреть.

Он говорил холодно, внешне вполне владея собой.

- Что значит: "Как посмотреть? "

- От меня ребенок или нет.

- Что ты хочешь этим сказать? Надеюсь, ты шутишь?

- Шутка была бы не совсем удачной.

- Почему ты думаешь, что ребенок не твой?

- Я в курсе твоих визитов на улицу Сент-Андредез-Ар.

- Я - была там всего лишь раз.

- И, как назло, в тот день я проходил по улице.

- Почему ты мне ничего не сказал?

- Зачем?

- Я встретила Жана и вспомнила, что у него мои тетради и книги...

- ...которые тебе вдруг понадобились. Да так срочно, что ты даже за-
была о своем обещании.

- Клянусь тебе, Люсьен...

- Не стоит. Это ничего не изменит.

- Уж не думаешь ли ты...

- Я постараюсь думать об этом как можно меньше.

Странно, что двадцать лет спустя произошло то же самое. Ведь и Андре,
когда Франсина так неосторожно показала ему мать, совершенно случайно
оказался на улице, названия которой даже не знал.

И он тоже сразу сделал соответствующие выводы.

- Он все еще верит в это? - спросил Андре, не понимая, кого жалеет
больше - отца или мать.

- С ним трудно что-либо понять. Жизнь продолжалась, и он ни разу не
вспомнил об этом. Когда ты родился, он казался счастливым. Только с тех
пор я постоянно чувствую, как гнетет его ревность.

По вечерам, в Париже, он изводил меня вопросами, что я делала днем, и
я знала: нельзя забыть ни малейшей детали.

С трудом он согласился уехать из квартиры родителей, где жизнь стала
невыносимой и для него, и для меня. Он редко говорил, когда заканчивают-
ся занятия в училище, а расписание менялось там каждую неделю. Таким об-
разом, он мог вернуться домой внезапно.

У нас никогда не было настоящих друзей. Пойми, Андре, единственное, в
чем я упрекаю его, это, повторяю, то, что он ничего не дал мне взамен.
Друзья, приятели, вечеринки - я обошлась бы и без этого, если бы нашла с
ним теплоту, нежность, радость, в которых так нуждалась.

Но нет! Твой отец работал. Он работает всю жизнь, словно работа для
него - оправдание.

Когда мы купили эту виллу, я надеялась, что наша жизнь изменится. Он