фоне неба, и в особенности, не знаю почему, ив с обрубленными верхушка-
ми; а от коричневого цвета только что вспаханной земли меня тошнило.
го мира, куда мои маленькие ноги не решались выйти, и только с величай-
шим трудом отцу и матери удавалось выгнать меня из дома на улицу.
ми изгородями, такими некрасивыми зимой. За первым поворотом появлялись
колокольня, крытая черепицей, крыша крайнего дома и название аперитива,
написанное чудовищными буквами на красном фоне. Утром все оделись, чтобы
идти в церковь, но, вернувшись домой, сразу же переменили платье, потому
что дома не принято было ходить в хорошей одежде. Слышалось, как коровы
двигались в стойлах в коровнике, смежном с кухней. Только моя сестра,
которая была в пансионе у монахинь в Ла-Рошели и приезжала лишь по воск-
ресеньям, весь день ходила в воскресном платье.
она была уже барышней, тоненькая, бледная, изящная: казалось, что люди
боялись ее выпачкать.
ет тон воскресных споров: за столом дыхание моего отца отдавало спирт-
ным. Я в этом уверен. Если бы я сказал об этом матери, она стала бы от-
рицать, но я отвечаю за верность моих воспоминаний. Разве отец вместе с
другими мужчинами не задерживался на некоторое время в деревне после це-
рковной службы?
одевали моего брата Гильома, которому было только четыре года и за кото-
рым потом надо было смотреть, чтобы он не запачкал свою одежду. Я слы-
шал, как мать ходила по комнате, дверь которой оставалась открытой; она
звала мою сестру, чтобы та застегнула ей крючки на кофточке.
ссорились? Из-за спички, которую мой отец бросил на пол. Из-за ничего.
Меньше чем ничего. И кофточка матери не застегивалась. Всегда искали и
не находили какую-нибудь вещь. Или еще из-за того, что мой отец слишком
рано запряг лошадь и даже если он ничего не говорил, мать утверждала,
что он раздражается, что все мужчины одинаковы...
шинами, с кузовом из полированного дерева. Он, конечно, напоминал коляс-
ки, которые встречаются за городом и в базарные дни в городах, но я уве-
рен, что наш все-таки отличался от этих колясок. Так, например, фонари у
него были медные со скошенными у краев зеркальными стеклами.
ли, работал у нас и в воскресенье, смотрел, как мы по очереди садились в
коляску: отец и мать спереди, мой маленький брат на колени к матери
("... не мни мне платье! "), моя сестра и я сзади, на две боковые
скамьи, друг против друга.
шествие. Две спины: черная спина отца, спина матери, в пальто с воротни-
ком из куницы, покачивались в медленном ритме на подъемах, потому что
тогда мы ехали шагом, и в более быстром ритме на плоской дороге, когда
кобыла бежала рысью.
лось грустно, когда я думал, что там кто-то заперт? Иногда на пороге
трактира появлялись молодые люди, одетые по-воскресному, с лицами, ярче
выделяющимися на фоне белого воротника; или супружеская пара, ведущая за
руку детей, тащилась по пустой дороге из одной деревни в другую, направ-
ляясь с визитом к родственникам.
го и того же поворота. Сестру звали Эдме.
Нас кормили перед тем, как приехать к Тессонам. Кажется, мы слишком мно-
го ели, и если бы не эта предосторожность, нас сочли бы обжорами. Я до
сих пор ощущаю особый вкус этих бутербродов и этого шоколада!
деревенская дорога. В воздухе слышался звон колоколов. Шторы у магазинов
были опущены, кроме одного, с лимонно-желтой вывеской, в котором прода-
вались велосипеды.
всегда краснеть за вас.
на очень узкую улицу Шапитр было трудно. Приходилось задевать дома. Я
старался различить лица за стеклами окон. Мы останавливались перед кра-
сивым крыльцом, и отец одному за другим помогал нам выйти из коляски. Я
не помню, чтобы по дороге сестра хоть один раз обратилась ко мне с каки-
ми-нибудь словами. И только теперь меня это удивляет. В то время мне ка-
залось естественным, что она всегда молчит, застывшая в одном положении,
как изображение на медали. Это тоже фраза из языка Малампэнов, фраза,
придуманная моей матерью:
дверей. Звук отдавался очень далеко на мощеном дворе, с правой стороны
которого поднимались четыре ступени крыльца.
себя неловко, а главное униженно. Я не знаю, какая сегодня погода: чтобы
не утомлять Било, мы не подняли шторы. Сегодня я долго не обращал внима-
ния на уличный шум, грохот автобусов на остановке.
водила его в переднюю. Наверно, она вполголоса расспрашивала его. Потом
она вернулась и долго вертелась вокруг меня, как будто чего-то ждала.
Почему ее присутствие раздражало? Ведь я был раздражен еще до того, как
она заговорила. Может быть, я не был раздражен в полном смысле этого
слова, но я нервничал, был нетерпелив. Да, именно нетерпелив! Мне хоте-
лось, чтобы она ушла, оставила нас вдвоем с Било. Конечно, я не брился.
Моя рубашка расстегнута у ворота, и под больничным халатом только брюки
без подтяжек.
она.
му бы тебе не пойти в больницу?
рассердился от того, что она вмешивается в чисто мужские дела. Я очень
хорошо разбираюсь в своих чувствах: мой отец, я. Било... Я всецело пог-
лощен всем этим. Я не допущу, чтобы женщина... Я нетерпеливо возразил:
же нервно, как я:
кой, она чуть не заплакала. Я слышал, как она одевалась в своей комнате.
Потом бросился в гостиную, открыл окно и увидел, как отъезжала моя маши-
на.
как мы вошли в переднюю, и потом, сняв пальто, проследовали в комнату
налево, где хозяева принимали гостей. Мне пришлось поцеловать розовые
надушенные щеки тети Элизы, потом пахнущее табаком лицо дяди Тессона.
городском дворе он выглядел еще выше и сильнее и, казалось, стеснялся
своего рос га и веса. Здесь он был не на своем месте. Я уверен, что он
приезжал сюда неохотно. Он осторожно вел кобылу мимо кустов, потому что
однажды были жалобы на то, что лошадь задела розы или рододендроны.
поднятыми вверх оглоблями. Он неторопливо надевал кобыле недоуздок, ко-
торый привязывал к кольцу, вделанному в стену оранжереи.
был войт в дом, где каждый занял свое место, как в театре, и уже больше
не двигался.
еще больше; понятие о богатстве в моих глазах всегда сочеталось с домом
на улице Шапитр. Крыльцо казалось мне величественным. Вестибюль был про-
сторный, выложенный белыми и синими плитками, стены такие высокие, что
голоса звучали в них впечатляюще громко.
которой была всегда закрыта; ее стены, обитые светло-серыми деревянными
панелями, ее портьеры из алой парчи, кресла, расставленные вокруг круг-
лого столика из розового мрамора, словно для какого-то важного совеща-
ния.
этом доме прошлого века, даже стенной телефон старинной формы, с гнезда-
ми и штепселями. И я не отдавал себе отчета в том, что царивший там за-
пах был просто запахом плесени.
у которого качалась, и меня обвиняли в том, что это я испортил. Приходи-
лось сидеть, не двигаясь. Сестра легко подчинялась этому, сидела непод-
вижно и рассеянно смотрела в окно. Сейчас я заметил, что она вспоминает-
ся мне всегда только в профиль - конечно, "медальный профиль"!
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Мороз Александра
Никитин Юрий
Самойлова Елена
Афанасьев Роман