Чтение 5–й страницы книги ~Невиновные~

- Хочешь еще подумать в одиночестве?

- Нет... Пусть будет похоронное бюро...

Он думал о детях, возможно, и о себе тоже. Наверное, Брассье прав. Она
мертва. Что же, укладывать ее на их постель? Или сооружать траурное ложе в
гостиной?

- Пойдем...

Глава вторая

Возможно, он сглупил, выбрав траурный зал в бюро ритуальных услуг.
Траурный зал без распятия, без ветки букса, окропленной святой водой. Он
чувствовал, что Натали недовольна этим, что даже дети в недоумении. И соседи
по дому не могли взять в толк, почему не было отпевания в церкви.

В общем, это были ненастоящие похороны.

Может быть, что-то переменилось в нем самом? Трудно сказать. Жан-Жак и
Марлен смотрели на него не так, как прежде, их глаза выражали любопытство.

Он как бы перестал быть мужчиной, отцом семейства, как другие. Он стал
вдовцом и в этой новой роли чувствовал себя не в своей тарелке.

До самых похорон на кладбище в Иври всеми формальностями занимался
Брассье. Это он, внимательно прочитав страховой полис, посоветовал Селерену
отказаться от иска к владельцу фургона.

Если бы только люди, с удивлением наблюдавшие за ним, могли знать, до
чего он устал! Те, кто работал с ним в мастерской, догадывались об этом по
тому, как он теперь работал: без веры в себя, без вдохновения, - и они
перестали непринужденно болтать, надеясь, что он отойдет.

- Сходить за бутылкой, патрон?

- Если вам хочется...

Но сам он не пил божоле, которое приносил Пьерро.

Ни они и никто, даже Натали и его собственные дети, казалось, не
понимали, что он никогда уже не станет таким, как прежде. Он и сам себя
спрашивал, как это его угораздило прожить столько лет в такой полной, почти
детской беззаботности.

Время тянулось мучительно, все виделось в сером цвете, все было
сосредоточено от рассвета до заката на одном-единственном человеке, которого
больше не было на свете.

И странное дело: несмотря на все, он чувствовал большую близость со своей
женой, чем при ее жизни.

Он был хорошим мужем, спору нет, по крайней мере сам он был в этом
убежден. У него никогда не было любовных похождений, связей с другими
женщинами. Он всем сердцем любил свою Аннет.

Он никогда не противоречил ей, напротив, всегда уступал, когда между ними
возникал какой-нибудь спор. Теперь они словно слились в единое целое
навсегда, и каждая прожитая вместе минута была значимой.

Прошлое внезапно накатывало на него волнами, и товарищи по работе
поглядывали на него украдкой, словно на пробудившегося лунатика.

Вот, например, их первое путешествие, ставшее в то же время свадебным. Ни
он, ни она никогда не ездили дальше Ньевра и Кана, где жили их родители.

И тогда они решили провести три дня в Ницце. Хотя это и не было так уж
оригинально, но им хотелось увидеть Средиземное море.

В поезде он проснулся чуть свет, взбудораженный сказочным пейзажем, в
котором особенно завораживал цветущий миндаль.

Раньше он видел миндаль только на календарях, поэтому тут же разбудил
Аннет, которая не выразила такого восторга, как он, но тоже приникла лицом к
оконному стеклу.

Показались первые кактусы, потом - первые пальмы. Он брал ее руку, а она
рассеянно опускала ее, и только теперь он начинал кое-что понимать. Ибо
помимо его воли эти подробности сохранились у него в памяти.

Они отправились позавтракать в вагон-ресторан, и оба сидели в
вагоне-ресторане впервые в жизни.

- Ты счастлива?

- Да.

И вдруг - синее море, такое же синее, как на открытках, а в море - белые
лодки рыбаков.

Теперь, когда она умерла, он открыл для себя, что прожил с нею двадцать
лет и толком так и не узнал ее. И теперь он пытался задним числом понять ее.

Окна гостиницы в Ницце выходили на море. Он, не отрываясь, смотрел на
него, а жена в это время раскладывала по местам их вещи.

- Иди сюда, посмотри...

- Сейчас...

- Вон большой пассажирский корабль на горизонте...

Она из вежливости подошла к нему.

Вечером его постигло небольшое разочарование. А если по правде, то
большое, так как оно должно было подспудно сопутствовать ему на протяжении
всей их супружеской жизни.

Когда он стал нежно ласкать ее, то не смог вызвать в ней ни малейшего
отклика, ее тело даже не вздрогнуло. Он видел ее лицо очень близко, словно
на экране крупным планом, и это лицо ровным счетом ничего не выражало.

Ему стало даже как-то совестно оттого, что удовольствие получает он один.

Но разве такое не случается довольно часто? И кое у кого из его приятелей
бывало такое, но со временем все как-то налаживалось.

- Может, пойдем прогуляемся по Английскому бульвару?

Она соглашалась без особого восторга и даже не брала его под руку, просто
шла рядом.

- Как красиво!..

Он боялся наступления новой ночи. Что было тому виной - неловкость,
эмоциональность?

Она по-прежнему не реагировала на ласки, но улыбалась ему как ребенку.

- Ты во мне разочарован?

- Нет.

- Я не виновата, Жорж. Наверное, я не так устроена, как другие женщины.
Надеюсь, со временем это пройдет...

- Конечно. Главное, не бери это в голову...

Он всячески старался угодить ей, и на каждое проявление нежности она
отвечала благодарной улыбкой.

Можно было сказать, что их любовь была целомудренной. За пределами
спальни она становилась самой собой и лишь много месяцев спустя начала
чувствовать хоть какое-то удовольствие.

И все же она по-прежнему запиралась в ванной комнате. Он ни разу не видел
ее в ванне или под душем. Лишь изредка ему удавалось какое-то мгновение
видеть ее обнаженной.

Она снова занялась своей работой и, несмотря на свою кажущуюся хрупкость,
развила бурную деятельность.

- Тебе незачем работать. Я зарабатываю достаточно для нас двоих.

Тогда он работал еще на улице Сент-Оноре, и там ему очень хорошо платили.
Они подыскали себе квартиру на бульваре Бомарше, которую вскоре расширили за
счет соседней. Детей у них еще не было.

А будут ли они? Жорж начинал в этом сомневаться, и от этой мысли у него
становилось тяжело на сердце.

- Ты любишь детей, Аннет?

- А как же! Разве не все любят детей?

- Я не о том. Я хочу сказать: ты любила бы наших детей, нашу плоть и
кровь?..

- Почему же нет?

Он не был несчастным. Он никогда не чувствовал себя несчастным вплоть до
того момента, когда увидел форменное кепи полицейского в дверном проеме.

У него была она. Разве это не самое главное? К тому же на четвертом году
их супружества она объявила ему, что забеременела. На этот раз она была
радостно возбуждена.

- Хоть бы был мальчик...

- Девочка или мальчик-это будет наш ребенок. К тому же у нас могут быть
еще дети...

- Мне хотелось бы, чтобы первым был мальчик. Я не хочу много детей: может
быть, двоих - мальчика и девочку...

Все время, пока она вынашивала, он не трогал ее из какого-то особого
уважения и из боязни нарушить происходивший в ней процесс.

- Надеюсь, когда он у нас появится, ты не будешь больше работать...

- Возможно, первые несколько недель, а потом я не смогу сидеть сложа
руки.

Она не советовалась с ним. Она решала сама.

Как раз в это время они и наняли Натали, и та сразу заняла важное место в
их доме. Теперь Аннет не занималась ни уборкой, ни кухней. Она ходила на
работу вплоть до последнего месяца, и это можно было расценить как вызов с
ее стороны.

И тем не менее он был счастлив. В то время это казалось ему естественным.
И только теперь, думая об этом и задаваясь вопросами, он пытался представить
себе истинную Аннет.

У них родился мальчик. Он надеялся, что его назовут Жоржем в честь него
самого или Патриком - это имя ему очень нравилось.

- Нет, мы назовем его Жан-Жак...

Он не возражал. Теперь он работал самостоятельно на улице Севинье, а его
компаньоном был Жан-Поль Брассье. В молодости Жорж мечтал стать скульптором.
Приехал в Париж в надежде поступить в Школу изящных искусств, зарабатывал на
жизнь чем придется, даже разгружал по ночам ящики с фруктами на Центральном
рынке.

Все переменилось, когда он прочитал одно объявление. Требовался ученик
ювелира на улице Сент-Оноре, и он отправился туда, опасаясь, как бы ему не
отказали из-за юного возраста.

Уже через несколько недель ему стали доверять довольно тонкую работу, а
спустя три года он занял место главного мастера, ушедшего на пенсию.