Жорж Сименон

РУКА

Изд. "Копирайт", г. Москва, 1997 г.

OCR Палек, 1999 г.

Часть первая

Я сидел на скамейке в сарае и смотрел, как хлопает при каждом порыве
ветра дверь, которую ураган сорвал с петель. К моим ногам уже намело
кучу снега. Я прекрасно сознавал что делаю и даже был в состоянии
взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, в какое нелепое положение
поставил себя своим поведением.

Скамейка была садовая, покрашенная в красный цвет. У нас таких три, и
мы убираем их на зиму в сарай вместе с машинкой для стрижки газона,
садовыми инструментами и оконными сетками от москитов.

Сарай деревянный, мы его тоже покрасили в красный цвет. Когда-то,
может быть сотню лет назад, это было крытое гумно, но для нас оно стало
вместительным сараем.

Я начинаю рассказ с этого момента, потому что он послужил мне своего
рода пробуждением. Хотя я и не спал, но вдруг проснулся к ощущению
реальности. Или, может быть, новая реальность началась для меня в этот
миг?

Но как определить, когда человек начинает... Нет! Я отказываюсь
скользить по этой наклонной плоскости. По профессии я адвокат, и у меня
привычка или, как уверяют мои близкие, мания все педантично уточнять.

Но я даже не могу сказать, в котором это было часу. В два? Или в три
часа ночи?

У моих ног на земляном полу слабо мерцал электрический фонарик с
изнемогающей батарейкой - он уже ничего не мог осветить. Окоченевшими от
холода пальцами я силился чиркнуть спичкой, чтобы закурить сигарету. Мне
страшно хотелось курить. Это было как бы признаком вновь обретенной
реальности.

Запах табака показался мне ободряющим, и я продолжал сидеть,
наклонившись вперед, упершись руками в колени и уставившись на громадную
хлопающую дверь, которая вот-вот готова была окончательно рухнуть под
натиском бури.

Я страшно напился. Наверное, я и сейчас еще не протрезвел - такое
опьянение я испытал не больше двух раз за всю жизнь. И тем не менее я
все помнил, подобно тому как восстанавливаешь в памяти постепенно то,
что видел во сне.

Вернувшись из поездки в Канаду, Сэндерсы решили провести у нас
уик-энд. Рэй Сэндерс самый мой давний друг. Мы вместе учились на
юридическом в Йеле. Позже, когда мы оба женились, наша дружба не
оборвалась.

Так вот, В ту субботу, 15 января, когда они к нам приехали, как раз и
начал идти снег. Вечером я спросил Рэя:

- Ты бы не согласился съездить с нами в гости к старику Эшбриджу?

- Харолду Эшбриджу из Бостона?

- Да.

- А я думал, что он проводит зиму на своей вилле во Флориде.

- Лет десять назад он купил поместье милях в двадцати отсюда - ему
захотелось поиграть в джентльменафермера... С тех пор он всегда
приезжает сюда на Рождество, встречает здесь Новый год и остается до
середины января, а перед отъездом во Флориду устраивает большой прием...

Эшбридж - один из тех людей, перед которыми я преклоняюсь. Рэй тоже
из их числа. Существуют и другие. В конечном счете их не так-то уж и
мало. Не говоря о женщинах. Например, Мона, жена Рэя, - в моем
представлении она эдакий экзотический зверек, хотя на самом-то деле вея
ее экзотика ограничивается незначительной примесью итальянской крови.

Рэй возразил:

- Но ведь Эшбридж меня не знает.

- На приемах, которые он устраивает, никто друг друга не знает...

Изабель слушала, не вмешиваясь. Изабель в таких случаях никогда не
вмешивается. Отличительная черта этой женщины - покладистость. Она
никогда не возражает и довольствуется тем, что смотрит на вас осуждающе.

В данном случае ко мне нельзя было придраться. Мы каждый год ездили к
Эшбриджу на прием, это стало для нас как бы обязанностью. Изабель не
сочла нужным обратить наше внимание на то, что снег все усиливается, а
дорога на Северный Хилсдэйл не из легких. Впрочем, там, должно быть, уже
прошли снегоочистительные машины.

- На чьей машине поедем?

Я ответил:

- На моей.

У меня была при этом - я это понял только сейчас - некая задняя
мысль. Рэй работал на Мэдисон-авеню. Он партнер в одном из крупнейших
рекламных предприятий. Мы с ним встречались всякий раз, когда я бывал в
НьюЙорке, и я изучил его привычки.

Не будучи пьяницей, он привык пропускать по несколько стаканчиков
двойного мартини перед каждой трапезой, как водится почти среди всех его
товарищей по профессии, у которых вечно натянуты нервы.

Если у Эшбриджей он хлебнет лишнего...

Смешно, вернее, трагикомично вспоминать об этом несколькими часами
позже. Из боязни, как бы Рэй не выпил лишнего, я обязательно хотел сам
вести машину на обратном пути, и принял к этому меры. А напился-то в
результате именно я!

Вначале гостей там было человек пятьдесят, если не больше.
Грандиозный буфет устроили в холле на первом этаже, но во всем доме
двери стояли настежь открытыми, и гости сновали туда-сюда, даже по
комнатам второго этажа, и повсюду стояли бутылки и стаканы.

- Познакомься - мадам Эшбридж... Патриция... Мой друг Рэй...

Патриции всего-навсего тридцать лет. Она - третья жена Эшбриджа.
Очень красива. Не такой красотой, как... Я бы не хотел упоминать
Изабель. К тому же моя жена никогда не была по-настоящему красивой.
Просто мне всегда трудно описать женщину, и я машинально начинаю
сравнивать ее со своей женой...

Изабель высокого роста, гармонично сложена, черты лица правильные, и
улыбается она немного свысока, как бы прощая недостатки своих
собеседников.

Ну а Патриция - полная ей противоположность. Небольшого роста, как
Мона. Волосы у нее еще темнее, чем у Моны, а глаза зеленые. Когда она
смотрит на вас, создается впечатление, будто она вами очарована и ни о
чем так не мечтает, как о скорейшем сближении.

Глядя на Изабель, никогда не подумаешь о спальне, зато при взгляде на
Патрицию я сразу мысленно вижу перед собой постель.

Говорят... Но я не очень прислушиваюсь к сплетням. Во-первых, я им не
верю. И потом, у меня инстинктивное отвращение к пикантным историям и
тем более к клевете.

На приеме были Рэссели, Дэйеры, Коллинсы, Грины, Хасберджеры...

- Хелло, Тед...

- Хелло, Дэн...

Болтают, пьют, сходятся, расходятся, прожевывают нечто имеющее вкус
индейки, рыбы или мяса... У меня, сколько помню, завязался в уголке
одной из гостиных серьезный разговор с Биллом Хасберджером, который
вознамерился направить меня в Чикаго для урегулирования спорного
вопроса...

Эти люди - богачи. По всей стране у них капиталовложения, интересы,
предприятия. Просто непонятно, почему они проводят большую часть года в
нашем уголке Коннектикута.

По сравнению с ними я бедняк. Так же как и доктор Уоррен, с которым я
обменялся несколькими словами. Я тогда еще не был пьян нисколечко. Не
знаю, с чего это началось.

Вернее, знаю уже несколько секунд, ибо здесь, на скамейке в сарае,
после пятой сигареты на меня нашло просветление.

Я бродил по дому, как и все другие. Толкнув какую-то дверь, я ее
тотчас же захлопнул, успев заметить Рэя и Патрицию. Это была даже не
жилая комната, а ванная, они стояли там вполне одетые и занимались
любовью.

Несмотря на то, что мне уже сорок пять лет, увиденное потрясло меня.
Я запомнил во всех деталях мимолетно открывшуюся мне сцену. Патриция
взглянула на меня, я уверен в этом. Могу даже присягнуть, что в ее
глазах я прочитал не смущение, а лукавый вызов.

Это - очень существенно. Такая уверенность имеет для меня
чрезвычайное значение. Сидя в сарае на скамейке, я еще только едва
начинаю ощущать всю важность этого открытия, но впоследствии мне
достанет времени убедиться, что так оно и было.

Не утверждаю, что именно это толкнуло меня напиться, и все же
приблизительно тогда я принялся опоражнивать все стаканы, какие
попадались под руку. Изабель накрыла меня за этим занятием, и, само
собой разумеется, я покраснел.

- Становится жарковато... - пробормотал я.

Она не посоветовала мне не пить больше. Она ничего не сказала и лишь
улыбнулась своей обычной загадочной улыбкой, которая все прощает или...

Или - что? Но об этом позднее. До этого я пока не дошел. Прежде нужно
еще во многом разобраться.

Как-то летом я занялся расчисткой сарая, мне хотелось навести в нем
порядок, выбросив лишнее и оставив на месте только то, что могло