Чтение 8–й страницы книги ~Тайна старого Холандца~

- С темными усиками?

- Да.

- Это Шинкье. Пойдешь мимо - попроси его зайти.

Снова пошел мелкий моросящий дождь, вернее, сырой туман опустился на
город, точно сумерки. Облака стояли почти неподвижно и, постепенно утрачивая
свои очертания, слились вскоре в сплошной грязно-серый купол.

- Что скажете, Шинкье?

- Обход улицы затянулся, господин комиссар. Наши ребята до сих пор ходят
по квартирам. Хорошо еще, что на авеню Жюно на каждой стороне не больше
сорока домов. И то хватит - как-никак надо опросить две сотни людей!

- Меня в особенности интересуют дома напротив места происшествия.

- С вашего позволения, господин комиссар, я еще вернусь к этому. Я
понимаю, о чем вы говорите. Начал я с жильцов дома, из которого вышел
бедняга Лоньон. На первом этаже живет одна семья, пожилые супруги Гэбр.
Месяц тому назад они уехали в Мексику к замужней дочери.

Он достал из кармана записную книжку, испещренную пометками, фамилиями и
нехитрыми чертежиками.

"И с этим надо поделикатней, а то еще обидится, чего доброго", - подумал
Мегрэ.

- На остальных этажах по две квартиры. На втором живут супруги Ланье,
рантье, и вдова Фэзан, она работает в швейной мастерской. Услышав выстрелы,
все они сразу бросились к окнам, увидели отъезжавшую машину, но номер, к
сожалению, не разглядели.

Мегрэ сидел, полузакрыв глаза, и, попыхивая трубкой, рассеянно слушал.
Обстоятельный доклад ретивого инспектора почти не доходил до его сознания.
Казалось лишь, что в комнате жужжит большая муха.

Но как только тот заговорил о некоем Маклэ, который жил на третьем этаже
соседнего дома. он сразу навострил уши. По словам Шинкье, это был старый
ворчун, одинокий и нелюдимый. Отгородившись от всего света, он
довольствовался ироническим созерцанием окружающего из своего окна.

- В квартире у него мерзость запустения. Он ревматик и еле ходит,
опираясь на две палки. Женщин на порог не пускает - прибрать некому. По
утрам консьержка приносит ему кое-что из продуктов и ставит у дверей. Он их
сам заказывает накануне - записку оставляет на коврике перед дверью.

Радио у него нет, газет он не читает. Консьержка уверяет, что он богат,
хотя и живет почти как нищий. У него есть замужняя дочь, которая не раз
пыталась упрятать его в лечебницу.

- Он и в самом деле сумасшедший?

- Судите сами. Уж как я его упрашивал дверь открыть - молчит! Пришлось
под конец пригрозить: сказал, что приведу слесаря, велю взломать дверь. Ну
тут он открыл, долго пялился на меня, осмотрел с головы до ног, а потом
вздохнул и говорит: "Слишком уж вы молоды для своей профессии". Я ответил,
что мне уже тридцать пять, а он знай твердит: "Мальчишка!.. Мальчишка!.. Что
вы понимаете? Много ли узнаешь к тридцати пяти годам?"

- Рассказал он что-нибудь путное?

- Все больше о голландце из дома напротив. Мы с вами сегодня смотрели на
этот дом с балкона. Небольшой особняк. Весь третий этаж застеклен, как
ателье художника.

Некий Норрис Йонкер построил этот дом для себя пятнадцать лет тому назад
и живет там по сей день. Сейчас ему шестьдесят четыре года. У него красавица
жена, намного моложе его.

Потом старик вдруг разболтался, - продолжал Шинкье. - Боюсь, я не смогу
пересказать вам все, что он наговорил. Мысли у него скачут, и философствует
он без конца.

А к голландцу этому я после заходил. Лучше я сам о нем и расскажу.
Человек он обходительный, интеллигентный и представительный такой. Отпрыск
известной семьи голландских банкиров. Его отец был директором банка "Йонкер,
Хааг и К°". Сам же он банковскими делами никогда не интересовался и много
лет скитался по белу свету. По его словам, под конец он понял, что Париж -
единственное место, где можно жить, и построил этот особняк на авеню Жюно.
Дело после смерти отца ведет его брат Ганс, а он, Норрис Йонкер,
довольствуется дивидендами и обращает их в картины.

- В картины? - переспросил Мегрэ.

- Говорят, у него одно из богатейших собраний в Париже.

- Стоп! Вы позвонили. Кто вам открыл?

- Камердинер. Еще нестарый. Белесый и розовый, как поросенок.

- Вы сказали, что вы из полиции?

- Да. Он как будто и не удивился, провел меня в вестибюль и предложил
сесть. По стенам картины. Я, правда, ничего не смыслю в живописи, но подписи
знаменитых художников все же разобрал. Там и Гоген, и Сезанн, и Ренуар. На
картинах все больше голые женщины.

- Долго вы ждали?

- Минут десять. Двустворчатая дверь из вестибюля в гостиную была
приоткрыта, и я увидел там молодую брюнетку. Еще подумал, почему это она в
пеньюаре, ведь уже три часа дня. Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, она
пришла специально, чтобы посмотреть на меня. Через несколько минут
камердинер провел меня через гостиную в кабинет, снизу доверху забитый
книгами.

Навстречу мне поднялся мосье Йонкер. На нем были фланелевые брюки,
шелковая рубашка с отложным воротником и черная бархатная куртка. Седой как
лунь, но цвет лица прекрасный, почти такой же, как и у камердинера.

На письменном столе поднос с графином и рюмками.

"Присаживайтесь. Слушаю вас", - сказал он без малейшего акцента.

Чувствовалось, что роскошная обстановка, бесценные картины и учтивость
представительного хозяина произвели сильное впечатление на участкового
инспектора Шинкье.

- По правде говоря, я не знал, с чего начать.

Спросил его про выстрелы, он ответил, что ничего не слышал, потому что
окна его спальни выходят в сад, а стены толстые, за ними с улицы ничего не
слышно. "Не выношу шума", - говорит и налил мне рюмку ликера. Такого я еще
не пробовал. Очень крепкий, с привкусом апельсина.

"Но вы, наверное, знаете, что произошло вчера ночью на улице перед вашим
домом?" - спрашиваю. "Карл мне рассказал, когда принес завтрак около десяти
утра. Это мой камердинер, сын одного нашего арендатора. Он сказал, что на
улице собралась толпа - ночью гангстеры напали на полицейского".

- Как он держался? - прервал Мегрэ, уминая табак в трубке.

- Спокойно, улыбался все. Редко кто так ведет себя с незваными гостями.

"Если вы хотите спросить Карла, - говорит, - я охотно пришлю его к вам,
но в его комнате окна тоже выходят в сад, и он говорил мне, что ровно ничего
не слышал".

"Вы женаты, господин Йонкер?" - спросил я еще.

"А как же, - отвечает. - Жене чуть дурно не стало, когда она узнала, что
случилось в двух шагах от нашего дома".

Тут Шинкье умолк ненадолго и, помявшись, продолжал:

- Не знаю, может, я дал маху, господин комиссар. Я еще много о чем хотел
расспросить, да как-то не решился. В конце концов, думаю, самое важное - это
как можно скорее ввести в курс дела вас.

- Вернемся к старому ревматику.

- Вот, вот. Ведь если бы не он, я бы не пошел к голландцу. В самом начале
нашего разговора Маклэ сказал: "Что бы вы делали, инспектор, если бы вашей
женой была одна из красивейших женщин Парижа? Молчите? Хо-хо! А ведь вам не
седьмой десяток! Ну ладно! Поставим вопрос иначе: как ведет себя человек в
этом возрасте, владея столь очаровательным существом?

Ну так слушайте, у господина из дома напротив, по-видимому, свои взгляды
на этот счет. Я, изволите знать, сплю мало: бессонница. Ни политика, ни
катастрофы разные, о которых галдят по радио и пишут в газетах, меня не
волнуют. Зато люблю подумать. Это мое единственное развлечение. Понимаете?
Смотрю так в окно и думаю. Какое это увлекательное занятие - кто бы знал!

Взять, например, этого голландца и его жену. Они мало выезжают, один-два
раза в неделю, она - в вечернем платье, он - в смокинге, и редко когда
возвращаются позднее часа ночи. Стало быть, это просто ужин у друзей или
театр.

Сами они званых вечеров не устраивают, к обеду никого не приглашают и
обедать, кстати сказать, садятся не раньше трех.

Да! Так вот я и развлекаюсь. Наблюдаю, анализирую, сопоставляю,
догадываюсь...

И вот вижу я, что два или три раза в неделю хорошенькие девушки звонят в
парадное напротив по вечерам, часов около восьми, а выходят из дому поздно
ночью, а то и под утро..."

Мегрэ все больше сожалел о том, что ему не пришлось лично допросить
старого чудака.

- "И это еще не все, дорогой вы мой блюститель порядка! Признайтесь, что
навострили ушки! А то небось думали: "Что за вздор несет старый хрыч!" Это
еще что - я вам больше скажу: девицы-то всегда приходят разные!

Обычно они приезжают на такси, но иногда приходят и пешком. Из моего окна
видно, как они всматриваются в номер дома, словно еще не бывали здесь. Это
тоже имеет свой смысл, как по-вашему? Значит, кто-то вызывает их по этому
адресу. Да в конце концов я не родился калекой и не всегда жил, как старый
больной пес в конуре. И поверьте, я знаю женщин.

Видите напротив фонарь, в пяти метрах от их парадного? Светит он ярко, и
мне отсюда все видно. Вы полицейские и, надо полагать, с .первого взгляда
отличите порядочную женщину от потаскухи, для которой любовь - профессия. Но
и таких, кто этим, так сказать, промышляет от случая к случаю, вы определите
без труда. Ну, там, певичек из кабаре или статисток из кино, которые всегда
не прочь подработать таким способом, хотя и не выходят на панель".

От сонливости Мегрэ не осталось и следа.

- Ну, Шинкье, вам понятно?

- Что понятно?

- Как все это началось! Лоньон часто дежурил по ночам на авеню Жюно и
знал там в лицо почти всех. И если он заметил, как женщины такого сорта