Жорж Сименон

ТРИ КОМНАТЫ НА МАНХАТТАНЕ

Изд. "Копирайт", г. Москва, 1997 г.

OCR Палек, 1999 г.

К трем часам ночи, вконец измучившись, он резко встал, оделся, чуть
было не вышел на улицу, как был, без галстука и в домашних шлепанцах. Он
приподнял воротник пальто, стал совсем похожим на тех людей, что
прогуливают своих собак по вечерам или рано утром. Затем, очутившись во
дворе дома, который он за два месяца так и не смог ощутить своим,
машинально взглянув наверх, обнаружил, что забыл погасить свет. Но У
него не хватило духу вернуться.

Что там сейчас у них происходит наверху, у Ж. К. С.? Началась ли
рвота у Винни? Вполне вероятно. Обычно она при этом стонет, сначала
глухо, потом все громче, пока не разражается истеричными, нескончаемыми
рыданиями.

Его шаги гулко звучали на почти пустынных улицах Гринич-Виледжа. Он
продолжал думать об этих двух людях, которые опять помешали ему спать.
Он их никогда не видел и даже не знал, что означают эти начертанные
зеленой краской буквы Ж. К. С., которые можно было прочесть на двери его
соседа. Ему было также известно, поскольку проходил однажды мимо
приоткрытой двери, что пол там был черный и блестящий, очевидно покрытый
лаком и полированный. Его это шокировало, потому что мебель в квартире
была красного цвета.

Ему было известно уже немало, но все как-то отрывочно, не связано
между собой, ну, например, что Ж. К. С. был художником и что Винни жила
в Бостоне. Чем она занималась? Почему оказывалась в НьюЙорке всегда
только в пятницу вечером, а не на неделе или, скажем, не в уик-энд. В
некоторых профессиях так бывает, что отдыхают не по воскресеньям, а в
какой-либо другой день. Она приезжала на такси, кажется, с вокзала,
около восьми часов вечера. Всегда в одно и то же время, с разницей в
несколько минут. Очевидно, она прибывала в Нью-Йорк на поезде.

Поначалу она говорила резко, громко. Казалось, у нее два разных
голоса. Было слышно, как она прохаживается по комнате, оживленно
разговаривает, как человек, пришедший в гости.

Парочка ужинала в ателье. Регулярно из итальянского ресторана,
расположенного в этом же квартале, приносили еду за четверть часа до
прихода молодой женщины.

Ж. К. С. говорил мало, глухим голосом. Несмотря на незначительную
плотность перегородки, все же его речь было трудно разобрать. Зато в
другие вечера отчетливо слышались обрывки фраз, когда он звонил в
Бостон.

Интересно, почему он никогда не начинал звонить раньше полуночи, а
иногда даже и в час ночи?

- Алло?.. Междугородная?

И Комб знал, что это надолго. Если и удавалось расслышать слово
"Бостон", он никогда не мог уловить название учреждения. Затем
упоминалось имя Винни и ее фамилия, которая начиналась на букву "П",
потом шли "О" и "Л", но окончание так и оставалось ему неизвестным.

А потом следовало долгое приглушенное бормотание.

Это его раздражало. Но все же меньше, чем то, что происходило по
пятницам. Что они за ужином пили?

Должно быть, немало разных напитков. Во всяком случае, Винни в этом
явно усердствовала, ибо ее голос очень скоро становился низким, и в нем
начинали звучать металлические нотки.

Как она умудрялась столь стремительно напиваться и так терять голову?
Подобной разнузданности и какогото животного неистовства он не мог даже
вообразить.

А сам Ж. К. С., чье лицо он никогда не видел, сохранял самообладание,
говорил спокойно, чуть снисходительно.

После каждого взрыва страсти она снова пила и требовала еще выпивки.
Чувствовалось, что в ателье все перевернуто вверх дном, и нередко
слышался звон разбиваемых рюмок на злополучном черном полу.

Сегодня он вышел, не дожидаясь обычной резкой перемены в состоянии
женщины, когда она принималась бегать в ванную и громко икать, потом ее
начинало тошнить, раздавался ее плач, и все заканчивалось нескончаемым
жалобным воем, который может издавать только раненое животное или самка
в состоянии истерии.

Почему же он не перестает думать об этом и почему вообще оказался на
улице? Он ведь собирался как-нибудь утром разглядеть ее в коридоре или
на лестнице, когда она будет выходить. Дело в том, что после таких ночей
у нее все же хватало сил регулярно вставать в 7 часов утра. Ей даже не
нужен был будильник. Она не беспокоила своего любовника, поскольку не
слышно было, чтобы они разговаривали.

Повозившись немного в ванной и наверняка поцеловав в лоб спящего
мужчину, она открывала дверь, выскальзывала наружу и четкими шагами
направлялась на улицу в поисках такси, чтобы добраться до вокзала.

Как она при этом выглядела? Можно ли было обнаружить на ее лице, в ее
устало опущенных плечах и в ее хриплом голосе следы проведенной ночи?

Ему бы хотелось увидеть именно эту женщину, а совсем не ту, которая
прибывала на поезде и, преисполненная уверенности в себе, входила в
ателье художника с таким видом, будто зашла в гости к знакомым.

Она привлекала его такой, какой уходила совсем одна, в утреннем
тумане, в то время как мужчина с эгоистическим спокойствием продолжал
спать, даже не почувствовав, что на его влажном лбу был запечатлен
поцелуй.

Он очутился на каком-то перекрестке, который с трудом узнавал.
Несколько последних клиентов только что закрывшегося кабаре тщетно
ожидали такси. Два человека, изрядно выпившие, стояли на самом углу и
никак не могли расстаться. Они пожимали друг другу руки, отходили на
несколько шагов и тотчас же вновь сближались, чтобы излить душу или
выразить дружеские чувства.

Казалось, он тоже только что вышел из кабаре, а не встал с постели.

Но он ничего не пил и чувствовал себя озябшим, ибо провел вечер не
там, где было тепло и звучала музыка, а в холодном одиночестве своей
пустой комнаты.

В центре перекрестка темнела металлическая станция наземного метро. У
края тротуара появилось наконец такси желтого цвета. Примерно десяток
желающих уехать повисли на нем. Но таксисту, правда не без труда,
удалось удалиться, так и не взяв никого. Может, водителю было не по пути
с этими людьми?

Два широких проспекта, почти пустынные. По обеим сторонам, словно
гирлянды, над тротуаром свисают светящиеся шары.

Ближе к углу слепила глаза своей кричащей вульгарностью длинная яркая
витрина сосисочной, похожая на большую застекленную клетку, где темными
пятнами выделялись какие-то человеческие фигуры. И он вошел туда, чтобы
больше не быть в одиночестве.

Вдоль длинной стойки, обитой холодным пластиком, тянулись высокие
табуреты, намертво прикрепленные к полу. Два матроса стояли,
пошатываясь. Один из них торжественно пожал ему руку и пробормотал нечто
невнятное.

Он занял первое попавшееся место и оказался рядом с какой-то
женщиной, но понял это не сразу, а только когда оглянулся в сторону
негра в белой куртке, который застыл в ожидании заказа.

Во всей атмосфере чувствовалось нечто походившее на только что
закончившуюся ярмарку, когда народ уже утомился, утихомирился, а вернее,
напоминало такие ночи, когда шляешься и не можешь заставить себя идти
спать, и, конечно же, тут ощущался Нью-Йорк с его спокойным и жестоким
равнодушием.

Он что-то заказал, кажется сосиски. Затем посмотрел на свою соседку,
которая разглядывала его. Ей только что подали яичницу с салом, но она
не ела, а курила сигарету, медленно, степенно. На бумаге отпечаталась
красная линия ее губ.

- Вы француз?

Она спросила по-французски и, как ему показалось, без всякого
акцента.

- Как вы угадали?

- Не знаю. Вы едва вошли и еще даже не заговорили, я уже подумала,
что вы француз.

Она добавила с легким налетом ностальгии в улыбке:

- Парижанин?

- Стопроцентный парижанин.

- А из какого квартала?

Заметила ли она, что взгляд у него чуть затуманился?

- У меня была вилла в Сен-Клу. Вы это место знаете?

И она произнесла так, как обычно объявляют на парижских катерах:

- Севрский мост, Сен-Клу, Пуэнт дю Жур.

А затем более тихим голосом сказала:

- Я жила в Париже в течение шести лет... Вы помните церковь д'Отей?..
Моя квартира была совсем рядом, на улице Мирабо, буквально в двух шагах
от бассейна Молитор...

Сколько же всего клиентов здесь, в этой сосисочной? Ну, от силы
наберется десяток. Их отделяли друг от друга пустые табуреты и разделяла
другая пустота, которую не выразить словами и еще труднее преодолеть -
пустота как аура, окружающая каждого из них.

Единственным связующим звеном между ними были два негра в грязных