снимал фильм в качестве ассистента режиссера. И мне сдается, я как-то
видел ее здесь, в НьюЙорке.
вверху, другие внизу. Мне кажется, она, скорее, внизу... Ну а по поводу
вашей передачи я хотел вам сказать...
него было такое чувство, что он запачкал грязью что-то чистое, но
сердился он все же именно на нее.
глубоко, он испытывал разочарование оттого, что, оказывается, она не во
всем солгала.
посольства? Он теперь и сам не знал, но сердился и говорил сам себе с
горечью: "Вот сейчас, когда я вернусь, я увижу, что она уехала. У нее
уже это, наверное, вошло в привычку! "
невыносимой, что вызвала у него чисто физическое ощущение тревоги, и он
почувствовал боль в груди, как будто это была какая-то болезнь. Он
испытал острое желание немедленно оказаться в такси и тут же отправиться
в Гринич-Виледж.
иронически: "Да нет же! Она никуда не денется. Разве не призналась она
сама, что в ту ночь, когда мы встретились, на моем месте мог оказаться
кто угодно? "
автоматической улыбкой, поскольку Ложье, который только что пришел и
пожимал ему руку, выразил беспокойство:
манер. Никогда, например, не называл своего возраста. А ему было не
меньше пятидесяти пяти. Оставался холостяком, жил постоянно окруженный
молодыми женщинами, в большинстве своем от двадцати до двадцати пяти
лет. Они постоянно менялись. Он ими манипулировал, как жонглер, у
которого ни один шарик никогда не остается в руке. И у него эти женщины
исчезали, не оставляя никаких следов, и не привносили никаких осложнений
в его холостяцкую жизнь.
поужинать:
ее привести какую-нибудь приятельницу.
мгновение, восстановить в памяти ее лицо! Хотя он упорно старался это
сделать, ничего не получалось. От этого он становился суеверным и
говорил себе: "Это означает, что ее больше там нет".
цинизма, он отбросил эту мысль и подумал: "Да нет же! Она там, и ее
оттуда ничем не выманишь. А вечером она будет мне рассказывать новые
байки".
впрочем, сама в этом признавалась. А почему бы ей и не продолжать лгать?
Как он должен распознавать, в какой момент она говорит правду? Он
сомневался во всем, даже в истории с евреем-портным и с краном в конце
общего коридора в Вене. Это все нужно было, чтобы разжалобить его.
гамбургеру. И никаких возражений! У меня тут буквально трехминутный
разговор с Турвичем, и я свободен.
одновременно и о своей жене, и о Кэй?
совершенно искренен сегодня утром, когда говорил, что не любит ее
больше. В конечном счете совсем не из-за нее он так страдал и был выбит
из колеи. Это все гораздо сложнее.
На какой такой нелепый пьедестал он ее поставил только потому, что
встретил однажды ночью, когда было нестерпимо переносить одиночество и
когда она со своей стороны искала мужчину или хотя бы постель?
оказывал ему любезность. В Париже было все наоборот. Например, семь лет
тому назад, как раз в ресторане Фуке, все тот же Ложье умолял его в три
часа ночи:
спектаклей обеспечено, не считая провинции и заграничных гастролей. Все
тут дело в том, чтобы именно ты сыграл роль этого крепкого волевого
парня, иначе все погорит, не будет пьесы... Соглашайся!.. Я тебе
расскажу, как нужно поступить... Прочти рукопись... Разберись во всем
сам и, если ты ее принесешь потом директору театра Мадлен и скажешь ему,
что хочешь играть в ней, то дело в шляпе... Я позвоню тебе завтра в
шесть вечера... Не правда ли, мадам, что он должен играть в этой пьесе?
заговорщической улыбкой, а на следующий день прислал ей огромную коробку
шоколада.
друга и молчал с отсутствующим видом.
ты...
Нью-Йорком все кончено. Он больше об этом даже не хочет думать или,
точнее говоря, подумает обо всем позже.
о ней почти ничего не знает и сомневается в ней. Никогда в жизни ни на
кого он не смотрел так хладнокровно, трезво и безжалостно, как на эту
женщину, которую ему случалось презирать, но без которой, как это он
ясно понимает, он не может больше обойтись.
забыл, что начинал с того, что подметал киностудию в Бийянкуре, и он
должен свести кое с кем счеты. Ну а вообще-то он парень хороший,
особенно когда ты не нуждаешься в нем.
ему просто:
произносить эти слова. Сегодня же, в эту минуту, на углу 66-й улицы и
Мэдисон-авеню, он был действительно неодушевленным телом, а мысль, жизнь
в нем отсутствовали, они были в другом месте.
шесть ты первый будешь смеяться над тем, что сейчас повесил нос. Больше
мужества, старина, хотя бы ради того, чтобы все эти бездарные актеришки
не радовались при виде твоей слабости. Вот послушай, как я после моей
второй пьесы в театре Порт-Сен-Мартен...
понять, что еще не настал момент. Разве что ей просто нужна была
свобода?
ключ от которой уже плывет в сторону Панамского канала...
прямо рядом со стойкой стоял такой же музыкальный автомат.
зеркальной поверхности задней стенки полки, где стояли стаканы.
Собственное лицо ему показалось настолько смешным, что он испытал
потребность послать самому себе саркастическую улыбку.
Нью-Йорке в маленьком зале, на двадцатом или двадцать первом этаже на
Бродвее. Зал снимался обычно на строго ограниченное время, на час или
два, он уже не помнил. И случалось, что в самый разгар работы приходили
актеры из другой труппы и толпились в дверях, ожидая своей очереди.
не знал остальных частей пьесы или не хотел знать. И уж совсем не
интересовался другими актерами. Они не здоровались и не прощались друг с
другом.
Режиссер делал ему знак, он осуществлял свой выход, произносил свои
реплики. Единственным проявлением человеческого интереса, которого ему
удавалось добиться, был смех статисток из-за его акцента.