Чтение 10–й страницы книги ~Три комнаты в Манхаттане~

Ему даже не нужно было спрашивать ее о том, что она считает смешным.
Они думали об одном и том же, о них двоих. Ведь, по сути, они так и не
стали еще по-настоящему знакомыми. Чудом соединились в этом огромном
городе и теперь вот цепляются друг за друга с отчаянья, как бы ощущая
уже холод одиночества, которое их подстерегает.

На 24-й улице находилась китайская лавочка, где продавались
миниатюрные черепахи - "черепахи-малютки", как гласила надпись.

- Купи мне, пожалуйста, одну.

Черепаху положили в маленькую картонную коробку, и Кэй бережно
понесла ее, пытаясь при этом смеяться, но, конечно же, думала о том, что
это был единственный залог их любви.

- Послушай, Кэй...

Она приложила палец к его губам.

- ...я должен все же тебе сказать, что...

- Тес! Пойдем лучше перекусим.

Они шли не спеша и на сей раз явно старались задержаться подольше на
улице, ибо только здесь, в гуще толпы, чувствовали себя как дома.

Она ела, как и в первый вечер, с раздражающей медлительностью,
которая, однако, не вызывала у него больше раздражения.

- Я столько хотела бы тебе рассказать! Видишь ли, я прекрасно
понимаю, о чем ты думаешь. Но ты сильно заблуждаешься, мой Фрэнк!

Было уже, наверно, два часа ночи, может быть, чуть больше, а они все
продолжали ходить, шли в обратном направлении по 5-й авеню, которую
целиком уже дважды измерили шагами.

- Куда ты меня ведешь?

Но она тут же спохватилась:

- Впрочем, не говори ничего!

Он еще сам не знал, что собирается предпринять, чего именно хочет, и
сердито смотрел прямо перед собой. Она шла рядом, терпеливо ожидая, пока
он заговорит, впервые не прерывала затянувшегося молчания.

Постепенно их молчаливая прогулка по ночному городу перерастала в
своеобразный торжественный свадебный марш. И они оба так остро это
почувствовали, что невольно сильнее прижались друг к другу, и не как
любовники, а как два человека, которые долго брели в безысходном
одиночестве и вдруг неожиданно ощутили радость и теплоту живого
человеческого контакта.

При этом они воспринимали себя не столько мужчиной и женщиной,
сколько просто людьми, которые остро нуждаются один в другом.

Буквально шатаясь от усталости, они вышли на тихую и просторную
Вашингтон-сквер. Комб чувствовал, что его спутница наверняка удивилась
и, вероятно, подумала, что он ведет ее к месту их встречи, к сосисочной,
или же к дому Джесси, который она ему показала накануне.

Его губы застыли в невеселой усмешке, ибо он боялся, ужасно боялся
того, что намеревался сделать.

Они ведь ни разу еще не сказали, что любят друг друга. Может быть,
из-за суеверного страха, а может, их просто удерживало чувство
целомудрия или стыда?

Комб узнал свою улицу, разглядел арку двора, из которой выскочил два
дня назад, раздраженный шумными любовными утехами своего соседа.

Сегодня же он был настроен гораздо серьезнее и шел прямо, не
сворачивая, сознавая важность того, что делает.

Несколько раз ему хотелось остановиться, повернуть вспять, чтобы
вновь погрузиться в ирреальность их бродячей жизни.

Словно спасительная гавань, возникли перед его мысленным взором
тротуар перед "Лотосом", фиолетовые буквы светящейся вывески и
невзрачный портье за стойкой. Как там было все просто!

- Иди сюда! - произнес он наконец, останавливаясь перед входом во
двор.

Она безошибочно почувствовала, что наступает момент, может быть столь
же значительный, как если бы привратник, украшенный медалями,
торжественно и широко растворил перед ними створки церковного портала.

Она, не колеблясь, вступила в небольшой двор, спокойно и без всякого
удивления оглядела все вокруг.

- Забавно, - сказала она, пытаясь придать голосу непринужденный тон,
- мы же с тобой соседи, а так долго не могли встретиться.

Они вошли в подъезд. Вдоль стен вестибюля тянулись плотные ряды
почтовых ящиков. На каждом из них была электрическая кнопка, на
большинстве значилась фамилия владельца. Фамилия Комба там не
фигурировала. Он понял, что она это заметила.

- Придется идти пешком. Лифта здесь нет.

- Да тут всего пять этажей, - живо откликнулась она. Видно было, что
она успела внимательно рассмотреть здание.

Они поднимались гуськом. Она впереди, он за ней. На четвертом этаже
она пропустила его вперед.

Первая дверь налево вела в квартиру Ж. К. С. А дальше была его дверь.
Но прежде чем подойти к ней, он вдруг испытал острую потребность
остановиться, внимательно вглядеться в лицо своей спутницы и медленно,
неотрывно поцеловать ее в губы.

- Входи...

Он не решался смотреть на нее. Пальцы его слегка дрожали.

Больше он не произнес ни слова. Чуть подтолкнув, он провел ее в
комнату. Хотя он еще толком этого не осознавал, но дело обстояло так,
что он вводил ее в свой дом Смущенный и взволнованный, он решился
наконец впустить ее в свою жизнь. Мертвая тишина, царившая в комнате,
встретившей их ярким светом непогашенной лампочки, казалась какой-то
прозрачной, нереальной. Он ожидал увидеть здесь грязь и беспорядок, а
обнаружил явные признаки одиночества и заброшенности. Незаселенная
постель с вмятиной от головы на подушке, скомканные простыни - следы
бессонницы, пижама, эти ночные туфли, эта бесформенная одежда,
безжизненно повисшая на стульях...

А на столе, рядом с раскрытой книгой, остатки печальной трапезы
одинокого человека!

Он вдруг ясно понял, чего избежал, хотя бы на какоето время. Он
остановился около двери, опустив голову, не осмеливаясь шевельнуться.

Он не глядел в ее сторону, но видел ее и знал, что она внимательно
все разглядывает и тоже оценивает глубину его одиночества.

Он думал, что она, наверно, удивлена и раздосадована.

Удивлена она, может быть, и была, но совсем немного, когда
обнаружила, что его одиночество еще более абсолютно и безнадежно, чем
ее.

Первое, что ей бросилось в глаза, были две фотографии детей -
мальчика и девочки.

Она прошептала:

- Значит, и у тебя так же.

Все это происходило крайне медленно, ужасно медленно. Чувствовалось,
как идут секунды, десятые доли секунд, самые мельчайшие единицы времени,
в ходе которых ставится на карту и их прошлое, и их будущее Комб отвел
взгляд от лиц своих детей. Теперь у него перед глазами плыла какая-то
пелена, которая становилась все более мутной. Его охватил стыд, и,
неизвестно почему, ему вдруг захотелось просить прощения.

Тем временем Кэй медленно погасила сигарету в пепельнице, сняла
меховое манто, шляпу, зашла за спину своего спутника, чтобы закрыть
дверь, которую он оставил открытой.

Затем, слегка прикоснувшись пальцем к его воротнику, она сказала
совсем просто:

- Снимай пальто, мой дорогой!

Кэй помогла ему снять пальто и тут же повесила его на вешалку.

Когда она вернулась к нему, то казалась более близкой и более
человечной. Она улыбалась. В ее улыбке ощущалась скрытая радость, в
которой она не хотела признаваться. И Кэй добавила, обвив руками его за
плечи:

- Видишь ли, я все это знала.

Эту ночь они провели так, будто находились в зале ожидания на вокзале
или в автомобиле, застывшем у края дороги из-за поломки Спали они
обнявшись и впервые не занимались любовью.

- Не надо сегодня, - прошептала она просящим тоном.

Он понял или решил, что понял. Они сильно устали, и у них все еще
немного кружилась голова, как бывает после долгого путешествия.

А неужели они действительно куда-то прибыли? Легли спать они сразу
же, даже не пытаясь прибраться в комнате. Как после поездки по морю
долго не проходит ощущение качки и болтанки, так и им порой казалось,
что они все еще идут в своем бесконечном марше по большому городу.

Впервые они встали как все люди, утром. Когда Комб проснулся, он
увидел, что Кэй открывает входную дверь. Возможно, именно звук
отпираемого замка и разбудил его. Первое, что он почувствовал, была
тревога.

Но нет. Он рассмотрел ее со спины. Ее шелковистые волосы были
распущены, а сама она была облачена в один из его халатов, который
волочился по полу.

- Что ты ищешь?

Она даже не вздрогнула, обернулась самым естественным образом в
сторону постели и сказала ему серьезно, не улыбаясь:

- Молоко. Разве здесь его не приносят по утрам?

- А я никогда не пью молока.

- Ах вот в чем дело!

Прежде чем подойти к нему, она зашла в маленькую кухонку, где шумно