говорил: "Сотрудник угрозыска должен знать все плюс единица". Что ж...
металлический выступ. Конечно, это было только начало новой науки. Всего
лишь гонг.
всегда видим. У нас вообще порядок не такой, как на больших морских судах.
Сам поймешь. Живем по-домашнему, одной семьей. В общем, считай, речники!
Петровский толкнул дверь с табличкой "Матросы". Каюта была чистенькая,
похожая на купе в добротном спальном вагоне: много полированного дерева и
никеля. Две койки - одна над другой - были убраны в стену.
Прошкус, матросы. Прошкуса мы Боцманом зовем. Очень старательный. А с этой -
каюта механика Ложко. Дальше поммех Крученых. Над нами сам Кэп. Иван
Захарович, то есть. И еще в носовом кубрике матрос Ленчик. И вся команда!
самый, о котором говорил Шиковец. Провоз нейлоновых рубашек. Конечно,
угрозыск не должен был бы заниматься контрабандным провозом нейлона, но
Маврухин связан с двумя уголовными типами, которые помогали ему распродавать
товар. Эти типы интересовали капитана милиции Шиковца больше, чем сам
Маврухин.
растянут в улыбке, очки сияли. - Мне тоже пришлось трудно. Меня вообще не
брали из-за очков. До министра дошел, пробился. Повезло!
"Что является причиной нашей печали? Ведь не само обстоятельство, а только
наше представление о нем!" Да? А изменить представление - в нашей власти!
Император, кстати. Но умный.
образование именно таким образом. Чтением философов. Все выдающиеся
изречения стараюсь осмыслить. У меня специальная тетрадь.
Кэпа. Их три сестры. Старшая, Ирина, замужем за нашим Иваном Захаровичем...
Они цыганки. Кочевали с табором когда-то в детстве. А теперь... Ирина -
врач, плавает на "базе". Машутка очень славная. Она встречается с механиком
Васей Ложко.
на матроса. - Не переусердствуй с философами. Сказано ведь: не будьте более
мудрыми, чем следует, но будьте мудрыми в меру.
мятой коленкоровой обложке.
началась моя матросская жизнь.
поднятой буксиром волне. Я ступил на трап спокойно, как ступают на крыльцо
собственного дома. В рубке "Онеги" торчала круглая голова Ленчика - он
сегодня был вахтенным и коротал скучные часы на мягком кожаном диване. Из
капитанской каюты долетали девичьи голоса, как мне показалось, нарочито
громкие. Карен и Машутка снова пришли в гости к Ивану Захаровичу - к Кэпу,
как все звали его запросто...
была влюблена в механика, вот она и взяла Карен в качестве прикрытия.
Последние дни Машутка и Вася Ложко были в ссоре.
палубе.
каждое движение выдавало в ней цыганку.
- почему этот Ложко разыгрывает Чайльд-Гарольда?
обожает джаз или делает вид, что обожает...
Ложко в гордом одиночестве вертел настройку своего приемничка. Он тоже
старался показать, что его не интересует Машутка.
лицо Карен - ее тонкий, с небольшой горбинкой нос и темные, с настойчивым
блеском глаза. Ситцевое платье подчеркивало угловатость и остроту прямых
плеч.
испарения.
с норовом, ничего не поймешь. Ух, этот мне механик. Ненавижу просто. . -
Давайте утопим Васю, - предложил я.
запахивая несуществующую шаль. За элеватором загудела сирена. Звук был, как
всегда, неприятный.
зубчатые башни и над ними зеленые легкие дымки берез.
ветром пахнуло. Зазвучала гитара. "Три сестры, три цыганки, чудно! - Я
улыбнулся темноте. - Три сестры, как диковинные ростки в лесу".
гудел вентилятор, играя кинопленками.
- люкс.
хотелось посмотреть этот фильм, снятый Валерой во время последней
"загранки", точнее, хотелось посмотреть на Маврухина.
из-за тонких перегородок. Вернулся ли из города Маврухин?
головой Васи Ложко. Но механик продолжал демонстративно носиться по эфиру.
находится рядом с моим ухом. Кто-то постучал в каюту механика, и Вася,
покашливая, недовольно сказал: "Я занят". Месть поссорившихся влюбленных
принимает иной раз самые нелепые формы.
Петровский.
"Онеги".
гаванью. А это сутолока большого города.
бойких пешеходов, витрины, полисмена в каске, ратушу и рекламу баварского
пива. В эту минуту механик поймал какую-то из бесчисленных мелодий
"ча-ча-ча", и ритм чужого города получил звуковое воплощение.
заполнили экранчик. Они держались торжественно и дружно, как слепые
оркестранты. Группу возглавлял Кэп.
нейлоновые рубашки анодированными часами. Это была полная спокойная немка,
из тех женщин, что умеют управляться с коммерцией без мужчин.
наткнулся на изящную и тонкую музыку. Настоящую музыку. В ней были ясность и
чистота семнадцатого века.
мягкий женский голос словно бы скользил над облаками. Как родничок,
прозрачно прозвучал клавесин. Я успел уловить кокетливую мелодию менуэта,
но, наверно, ошибся, потому что в арии звучала церковная строгость, которая
не вязалась со светским танцем. "Et exultavit", - различил я два латинских
слова, выплывшие из арии.
совершил новый бросок в эфир, и менуэт сменился лошадиным ржанием.