Чтение 8–й страницы книги ~Заботы пятьдесят третьего года~

ответил весьма довольный собой Казарян.

- Он у секретарши Верки выпросил, - буднично раскрыл китайский секрет
Ларионов.

- Самого, значит, обделили, - догадался Александр.

- Ничего, обойдется. У него китайские делегации часто бывают. Еще
привезут. - Суров был с начальством Роман Казарян.

- Намылит он загривок твоей Верке.

- Для нее - пострадать за меня будет великим счастьем.

- Трепло ты, Рома! - возмутился Ларионов. - У нее же любовь с
Гришиным из НТО.

- Так то земная любовь, меня же она любит неземной, я бы даже сказал
- надмирной любовью.

Отпустило затылок, перестали ломить глаза. Хорошее это дело сидеть со
своими ребятами и гонять чаи.

- Ты чего ко мне рвался? - вспомнил Смирнов про первый казаряновский
визит.

- Да дело было.

- А сейчас нет?

- И сейчас есть, но подождет.

- Не подождет. Давай выкладывай.

Смирнов отодвинул стакан и не спеша, с удовольствием закурил.

- Я прав оказался, Саня, - заговорил Казарян, прихлебывая чай. -
Огольцы задействованы на всю катушку. Кто-то через них искал Васина. По
цепочке. На прямой связи, видимо, Геннадий Иванюк. Но и у него нет
непосредственного контакта. Вероятнее всего - точно обусловленные по месту
и времени связные. Мне люди нужны, Саня. Поводить вышеупомянутого Геннадия
Иванюка.

- Где я их тебе найду? Все на прочесывании. Мне и вас-то оставили под
слезные причитания.

- А что делать будем?

- Плакать, - разозлился вдруг Смирнов. - Думай! Мне за вас всех, что
ли, думать?!

- Конечно, непосильная для тебя задача, - охотно согласился Казарян.

- Смотри у меня, Рома, язык в момент укорочу.

- Это каким же макаром?

- В отделение Крылова переведу.

Команда Крылова занималась карманниками. Работа хлопотная, на ногах,
почти всегда безрезультатная и оттого крепко неблагодарная.

- Произвол - главный аргумент начальства, - попытался продолжить
сопротивление Роман, но Смирнов внимания на это не обратил и спросил по
делу:

- Кто у них за Ивана проходил? Жорка Столб?

- Вроде бы он.

- Почему "вроде"?

- Вон Сережа во мне сомнения разбудил. Сережа, скажи.

Тихий Ларионов был известен своей неукротимой въедливостью. За это и
ценили. Он поставил стакан на сейф, поднялся:

- В деле странный диссонанс...

- Ты не в консерватории, Сережа, - вкрадчиво заметил Казарян. - Ты
попроще нам изложи, по-нашему, по-милицейски.

- Саня, почему он меня перебивает? - невозмутимо пожаловался
Ларионов.

Смирнов взглядом осадил Казаряна и кратко предложил:

- Продолжай, Серега.

- В деле странный диссонанс, - упрямо настоял на своем Ларионов и
разъяснил: - Замысел - одно, исполнение - другое, а завершение совсем уж
третье.

- Объясни конкретнее, - попросил Смирнов.

- Задумана вся эта операция весьма остроумно, я бы даже сказал -
изящно. Исполнена же несколько грубовато - ну зачем было вохровца темнить,
доски, по которым контейнеры катили, оставлены, следы от машины не
уничтожены. Ну а уж Колхозник со шкурками на рынке - совсем никуда.

- Выводы? - Смирнов входил в азарт.

- Два последних этапа - это безусловно Жорка Столб. Задумал же всю
операцию явно не он. И никто из тех, кто по этому делу проходил.
Интеллектуальный уровень преступной группы оставляет желать много лучшего.

- А что, Ромка, в Сережиных теориях что-то есть! - Смирнов тоже
встал, малость побегал по комнате, подошел к окну, глянул на "Эрмитаж".
Там уже горели огни, хотя было еще светло. - Все руки не доходят, с делом
как следует познакомиться. Я же тебя просил, Роман, дать мне его!

- Я тебе дал, и ты спрятал в свой сейф, - бесстрастно напомнил Роман.

- А, черт, совсем забыл! - Смирнов кинулся к сейфу, зазвенел ключами,
но в это время раздался другой звон - телефонный.

- Майор Смирнов у телефона, - раздраженно представился он трубке, но
через паузу раздраженную интонацию сменил на деловую. - Через три минуты
буду.

- Сам? - поинтересовался Роман. Смирнов кивнул.

- Дождитесь меня. Я постараюсь быстрее отвертеться.

Иван Васильевич стоял у окна и тоже смотрел на огни "Эрмитажа". На
воле уже сильно посерело, и огни стали ярче.

- Проходи, садись, гостем будешь.

- Зачем вызывали, Иван Васильевич?

- Господи, сколько же крови могут пролить убогие и осатаневшие
недоумки! - выдохнул Сам, А Смирнов встрял:

- Что надо сделать, чтоб они ее не пролили?

- Перебиваешь начальство, Смирнов, грубишь.

- В облаву, Иван Васильевич?

- Ох и сообразительный ты, Смирнов! В облаву, в облаву! В Соломенной
сторожке.

- Когда?

- Через два часа. Ты там со своими ребятами помоги.

- Слушаюсь, - Смирнов встал.

- И не обижайся. Нет у меня людей, нет.

...Александр заглянул в свой кабинет. Казарян и Ларионов увлеченно
играли в тюремное очко.

- Облава, бойцы! - оповестил их Смирнов. - По коням!

Потеплело, потеплело наконец. Черная земля Страстного бульвара
пронзительно пахла землей. Большие деревья были по-прежнему безлистны, но
уже не мертвы. Их серые ветви серели по-весеннему. Они ждали настоящей
жизни. И воздух стал другим. В нем любой звук несся далеко-далеко. Слышно
было, как дребезжал трамвай на Трубной. Светились родным абажурным светом
окна. Те, что в левой стороне Пушкинской площади. Призывно мерцал интимным
пламенем ресторанный зал ВТО. Еще непривычно стоял Пушкин - лицом к
Тверскому бульвару. На той стороне сияла огнями дежурная аптека и
энергично функционировал пивной бар (с сорок девятого года - зал) номер
три.

Опять главный российский тракт. Двенадцатый троллейбус по позднему
времени пер, победно подвывая со страшной силой. Мелькали остановки -
Маяковская, Васильевская, Белорусский вокзал. Открылось широкое, в два
полотна, Ленинградское шоссе. Улица Правды, гостиница "Советская".
Пролетел мимо милый, словно на картинке из детской книжки, домик в
псевдоготическом стиле, начался забор Петровского парка.

От стадиона "Динамо" троллейбус пошел мягче и ровней. Этот отрезок
шоссе строили пленные немцы. Военно-воздушная академия в Петровском
дворце, метро "Аэропорт"...

Иногда по ночам, когда мать бывала в рейсе, приходила соседка Валя,
влюбленная в него до ненависти. Она приходила таясь, потому что он хотел,
чтобы было так. Он не любил ее и она знала, что он не любит ее, но все
равно приходила. Она-то любила. Он был одинокий мужик и поэтому не
прогонял ее, что было бы честнее. А изредка он хотел, чтобы она пришла.
Хотел он этого и сегодня. И она, будто зная, пришла.

...Они лежали рядом, усталые и отчужденные. Александр, чувствуя
изначальную свою вину, ласково погладил ее по щеке. Она тут же заплакала.

- Ну, что ты, Валюша, - дежурно утешил он, - все хорошо.

- Что, что хорошо? - спросила она, не переставая плакать.

Он не знал, что в данном случае хорошо, а что плохо. Сказал:

- Успокойся. Мы же вместе. Вот и хорошо.

- Кому хорошо? Тебе? Мне?

- И тебе, и мне.

- Как же, как же! Ты измучил меня, понимаешь, измучил! Я, как
воровка, пробираюсь к тебе, когде нет твоей матери, я боюсь, что
кто-нибудь увидит меня, услышит! Я никому не могу сказать, что я люблю
тебя!

- Господи! - сквозь зубы простонал он. Она затихла, потершись мокрым
лицом о его бицепс. Потом рывком подняла голову и стала целовать его в
плечо, в шею, в висок.

- Я измучилась, Саша, и тебя измучила. Ну, прости меня, прости!

- Эх, жизнь-жестянка. - Только и сказал он. Опять лежали молча.

- Я тебе киевскую котлету принесла и салат. Утром позавтракай, как
следует. А то все сухомятка. Язву заработать можно. Только разогрей
обязательно.

Валя работала официанткой в ресторане "Загородный" в
Покровском-Стрешневе.

- Ладно, - согласился Александр, подумал и спросил, чтобы был
разговор: - Как там у вас в "Загородном" мои уголовнички?

- Теперь все, как уголовники. Нахальные, рукастые, - забрюзжала вдруг
жлобским голосом Валя. - Даже твой Алька разлюбезный. Недавно с компанией
был.