капусту по-польски, печеные яблоки и бутылку "монтраше".
заметила Кристина. Она твердо решила отделаться от чувства беспокойства, о
котором только что упоминала. В конце концов, это всего лишь что-то
интуитивное и объяснить все можно тем, что накануне она меньше обычного
спала.
выбрал, не ошибешься. Все одинаково вкусно.
иногда я задумываюсь над тем, что могло привести вас на этот путь.
развилось честолюбие.
каникул, подрабатывал на Манхэттене в качестве посыльного. Однажды ночью -
это было на второй год моей работы - я помог какому-то подвыпившему
человеку подняться в номер, надел на него пижаму и уложил в постель.
деле была большая практика. Мне часто приходилось проделывать то же самое
дома - с отцом. - На мгновение глаза у Питера стали грустными. Помолчав
немного, он продолжал: - Словом, тот человек, которого я уложил в постель,
оказался журналистом из "Нью-йоркера". И через неделю-две там появилась
статья о том, что с ним произошло. Если не ошибаюсь, он написал, что у нас
в отеле обходятся с постояльцами "нежнее, чем родная мать". Мы здорово
тогда посмеялись, но отель от этого только выиграл.
печеными раковинами, уложенными на слое каменной соли.
только с сентября по апрель, то есть в те месяцы, в названиях которых есть
буква "р"?
Эта блажь насчет месяцев с буквой "р" была выдумана лет четыреста тому
назад одним английским провинциальным викарием. Звали его, кажется,
Батлер. Ученые высмеяли эту выдумку, правительство США назвало ее нелепой,
но люди все равно в нее верят.
заливе, крупнейшем в мире обиталище устриц. Здесь и на Юге они могут
размножаться в любое время года. Поэтому нет никаких причин, мешающих
северянам есть устриц круглый год, как это делаем мы здесь, в Луизиане.
памяти, ко мне все прилипает, как мухи на липкую бумагу, которая в свое
время была в ходу. С этого в известной степени и началось мое везение. -
Он поддел вилочкой устрицу "Рокфеллер" и стал смаковать ее нежный
горьковатый аромат.
предложили попробовать свои силы и на других участках, доверили помогать в
баре. У меня уже пробудился тогда интерес к работе в отеле. Я стал
почитывать специальные книжки. В одной рассказывалось, как сбивать
коктейли. - Питер замолчал, перебирая в памяти полузабытые уже события. -
Как-то я был в баре один. Заходит клиент, которого я никогда раньше не
видел, и спрашивает: "Ты и есть тот герой, о котором писали в
"Нью-йоркере"? А можешь ты приготовить мне коктейль "ржавый гвоздь"?
прочитал рецепта приготовления этого коктейля. Вот это я и считаю
везением. Словом, смешал я ему коктейль - "драмбуйи" с виски, а он через
некоторое время и говорит мне: "Все правильно, только таким путем ты
гостиничному делу не научишься. Многое изменилось с того времени, которое
описано в "Произведении искусства". Я сказал, что даже и не мечтаю стать
Майроном Уиглом, но не возражал бы походить на Ивлина Орчэма. Он
расхохотался: должно быть, он тоже читал Арнольда Беннетта [Беннетт
Арнольд (1867-1931 - английский прозаик и драматург]. Затем он дал мне
свою визитную карточку и сказал, чтобы я зашел к нему на следующий день.
занимался оптовой продажей консервов или чего-то в этом роде. Человек он
был пробивной, трепач, но умел загнать в угол собеседника. Зато хорошо
знал отели и был лично знаком со многими владельцами, так как продавал им
большую часть своих товаров.
распорядителя в красном фраке принес и поставил перед ними дымящуюся рыбу.
богов. - Она попробовала сочную, великолепно приготовленную рыбу. - М-м...
даже лучше, чем я предполагала.
барах. Изменило мое мнение о нем письмо, которое я получил из Корнеллского
университета. Меня просили явиться в Статлер-холл - на факультет, который
готовит управляющих отелями. Я прошел собеседование. Мне обещали
стипендию, и сразу же после окончания школы я поступил туда. Лишь много
позже я узнал, что произошло все это благодаря Герберту, который буквально
заставил нескольких владельцев гостиниц рекомендовать меня факультетскому
начальству. Должно быть, он действительно был умелый коммивояжер.
произнес Питер. - Я многим обязан Герберту Фишеру, но до сих пор не могу
понять, не потому ли ему так везло в делах, что люди стремились побыстрее
от него избавиться. После того как с Корнеллским университетом у меня все
было улажено, я видел Фишера всего один раз. Мне хотелось отблагодарить
его, хотелось поближе с ним сойтись. Но он не допустил ни того, ни другого
- болтал как трещотка, хвастался сделками, которые заключил или собирался
заключить. Потом сказал, что мне необходим костюм для университета, - и в
этом он был прав! - и настоял, чтобы я взял у него в долг двести долларов.
Это была для него крупная сумма: как я узнал впоследствии, он получал
ничтожные комиссионные. Я постепенно расплатился - высылал ему по почте
чеки на небольшие суммы. Большинство из них, однако, так и не были
предъявлены к оплате.
ним не встречались?
с ним, но из этого ничего не вышло. Около года назад мне позвонил по
телефону адвокат - у Герберта, видимо, не было родных. Я пошел на
похороны. Оказалось, что таких, как я, там собралось восемь человек -
восемь человек, которым он помог в жизни, как мне. Но самое любопытное,
что при всей своей любви к хвастовству, Герберт никогда никому из нас не
рассказывал о других.
По-моему, это был для меня хороший урок, хотя я так и не понял, чему он
должен был меня научить. Может быть, тому, что есть люди, которые окружают
себя высокой стеной, а сами мечтают, чтобы вы ее разрушили, и если вы
этого не сделаете, то никогда не узнаете по-настоящему человека, который
за ней живет.
десерта. Наконец она спросила:
если не точно, то приблизительно.
из прохлады к жаркой духоте ночи. Город постепенно замирал. Уличные фонари
гасли, ночная жизнь из Французского квартала перемещалась в другие места.
Взяв Кристину под руку, Питер повел ее по диагонали через Ройял-стрит. Они
остановились на углу улицы Святого Людовика, он указал ей вперед.
этом роде, а может быть, и лучше.
решеткой, покоившимися на крученых чугунных столбах, отбрасывали свет и
тень на серо-белый классический фасад Новоорлеанского королевского отеля.
Из стрельчатых, в частом переплете, окон на улицу лился янтарный свет. На
тротуаре у дверей отеля расхаживал швейцар в роскошной, расшитой золотым
позументом ливрее и в огромной фуражке с козырьком. Высоко над его головой
под дуновением внезапно налетавшего ветерка трепетали вымпелы и флаги. У
отеля остановилось такси. Швейцар быстро подошел и открыл дверцу. Они