я проходила этот путь мысленно! Я нажала на деталь каминного украшения,
книжные полки сдвинулись, и я оказалась в апартаментах шефа.
ничего не боялась. Мою душу переполняли торжество и жажда мести.
Посередине стола на серебряном блюдо лежали красиво уложенные фрукты.
Убедившись, что это не бутафория, я съела один банан и одни мандарин,
огромным усилием воли удержав себя от того, чтобы не сожрать сразу все - с
кожурой и косточками. Потом вошла в ванную я тут наконец глянула на себя в
зеркало.
сравнению со мной любой мертвец являл собой воплощение здоровья и красоты.
Причем мертвец, похороненный не в гробу, а прямо так, чтобы кладбищенская
земля имела к нему свободный доступ. А иначе меня и с мертвецом нельзя
было сравнивать.
меня, до смерти бы перепугался даже тигр-людоед!
выкупалась и вымыла голову, обрезала страшные, наполовину обломанные
когти, выпила рюмочку коньяку, разыскала одежду и переоделась. Одежда
состояла из толстого спортивного свитера, джинсов и носков. Труднее всего
было подобрать обувь, так как все было слишком велико. В конце концов я
выбрала кеды, натолкав в них ваты. Хорошо, что теперь такая мода - эту
одежду могли носить лица любого пола. Затем я занялась сейфом.
левой... Не дай бог, шеф что-нибудь изменил! Нет, все осталось
по-прежнему. Верхний камень выдвинулся, и передо мной предстала дворца
сейфа, наполовину скрытая другим камнем. Теперь надо набрать ноль.
Отодвинулся и второй камень. А теперь на всю жизнь запомнившиеся мне
двадцать восемь сто двадцать один.
заледеневшее от ненависти сердце. Мне документы, деньги, мой атлас... На
другой полке лежали пачки банкнот, долларов и франков. Я сгребла все, не
считая, - за минувшие три месяца нанесенный мне моральный ущерб
значительно возрос и не такого еще требовал возмещения!
лохмотья, которые когда-то были моим платьем, и заперла сейф. Потом еще
немного поела фруктов, выкурила сухую сигарету и, подумав, подошла к
картине, висевшей на стене. Что-то он делал тогда с рамой...
выпуклость и нажала на нее. С тихим шелестом сверху спустилась карта.
Открыв свой атлас на странице, где была Испания, я нашла и постаралась
запомнить то место в Пиренеях, где семерка пересекается с "Б" как Бернард.
Вернув картину в прежнее положение, я решила, что теперь могу удалиться.
изучила схему движения поездов и их расписание. Ближайший поезд
отправлялся в Тур, и, видимо, как раз его ожидали люди, по виду рабочие. В
свитере и джинсах я не очень выделялась среди них, лицо мое закрывали
самые большие очки, какие мне удалось разыскать среди вещей шефа, так что
на меня не обращали внимания. Я купила билет и села в поезд.
отправилась совершать покупки. Делала я это очень продуманно, в магазине
более одной вещи не покупала, причем выбирала магазины самообслуживания
или такие, где было много народу. Продавщицы тоже не обращали на меня
внимания - они и не такое видали. Переодевалась тоже постепенно, используя
для этой цели дамские комнаты магазинов. Обувь я приобрела на распродаже,
причем здесь главной была забота не о качестве или удобстве покупаемых
туфель, а о том, чтобы никто не заметил моих громадных кед. В заключение я
купила чемодан и села в парижский поезд уже как нормально одетая
пассажирка.
Вылезая из могилы, я думала лишь о том, чтобы как можно скорее добраться
до Интерпола, рассказать там все и немедленно отбыть в Польшу. Вид
собственной посмертной маски заставил меня пересмотреть эти планы.
Как-никак, а собственное здоровье и внешний вид меня все-таки волновали.
То, что я увидела в зеркале, сразу же навело на мысль о многочисленных
болезнях, наверняка уже притаившихся в моем организме. Впрочем, почему
притаившихся? Ревматизм уже явственно давал себя знать в коленях и в
правом плече, каждую минуту ожидала я проявления симптомов и других
болезней. Да и вообще, как в таком виде показаться людям на глаза?
Интерпол помешает мне заняться собой. Они наверняка захотят иметь меня под
рукой и велят мне остаться в Париже. И дальше. Предположим, я все
расскажу, полиция займется сокровищами, шеф узнает и распорядится свернуть
мне шею. Найти меня ему будет нетрудно. Конечно, Интерпол мог бы
позаботиться о моей безопасности, но единственное надежное место, какое я
была в состояния представить, - это противотанковый бункер в казематах
Интерпола, скрытый глубоко в земле. У меня же выработалось прочное
отвращение к такого рода помещениям, не говоря уже о том, что пребывание
там не скажется благоприятно на моем здоровье.
- две дюжины сыщиков. Хотя где они возьмут столько народу? Дадут два-три
человека, на больше...
в своем буйном воображении увидела себя спокойно сидящей в номере
гостиницы. Волосики у меня повылезли, все тело облеплено
противоревматическими пластырями, в фарфоровой мисочке на тумбочке лежит
искусственная челюсть. В холле дежурит мрачная личность с тупым выражением
лица. К ней приближается другая личность - со злобным выражением лица - и
сообщает, что прибыла сменить первую. Первая личность удаляется, а вторая
поднимается по лестнице и подходит к двери моего номера. У двери дежурит
третья личность. Узнав, что ее пришли сменить, она оживляется и радостно
сбегает с лестницы, а злобная личность осматривается по сторонам. Ночь,
тишина, все спят, я тоже. Личность вытаскивает из кармана отмычку,
бесшумно открывает мою дверь, на цыпочках входят в комнату и приближается
к кровати. Я продолжаю спать, хрипя бронхитом. Личность вытягивает из
кармана орудие преступления...
отчаянно билось. Да, нервы никуда. Еще немного - и меня бы убили.
Воображение сработало не до конца, потому, видимо, что я не решила, каким
орудием воспользуется преступник. Но и незавершенной картины было
достаточно, чтобы я отказалась от идеи персональной охраны.
И опять включилось мое проклятое воображение.
выхожу из автомашины, страшилище в парижской конфекции. Увидела, как ко
мне приближается Дьявол, увидела ужас на его лице и отвращение, увидела,
как он в страхе шарахается от меня. Потом увидела себя в гостях у моей
варшавской приятельницы и то выражение притворного сочувствия и
непритворного удовлетворения, с которым она смотрит на меня. Нет, только
не это!
надо мной, в отчаянии рвет волосы. Но эта картина была уже излишней, мне
вполне хватило первых двух, и я решительно отказалась от мысли о
немедленном возвращении в Польшу.
Польшу. А может, Интерпол все-таки сумеет позаботиться обо мне? Например,
поместит меня в какой-нибудь хороший санаторий... А они подкупят
санитарку, уборщицу, сторожа, или проникнут ко мне под видом посетителей,
или просто отравят. Найти же меня им будет совсем нетрудно, ведь у них
есть свои люди в полиции.
мелькающий за окнами вагона, и ничего не видела, а в голове одна мрачная
мысль сменялась другой. Пока я не выдала тайну, меня будет разыскивать
шеф, и он же будет заботиться о том, чтобы со мной ничего плохого не
случилось. Как только я выдам тайну, заботиться обо мне станет Интерпол -
а я представляю, какая это будет забота! - шеф же постарается стереть меня
с лица земли. Значит, сохранить жизнь и свободу действий я могу только в
том случае, если никому ничего не скажу.
раздобыть в Париже фальшивые документы и стать француженкой. А для
восстановления сил отправиться в Таормину. Очень может быть, что все мои
сомнения, колебания, опасения объяснялись именно этим - убедить себя в
совершенной необходимости выезда в Таормину. Еще в темнице зародилась у
меня непреодолимая тоска по морю, солнцу, кактусам, таким, какими я их
видела с балкона гостиницы "Минерва" в Таормине - лучшем курорте мира!
пришла в себя только на площади Республики, откуда собиралась свернуть на
улицу де ля Дуан, чтобы снять номер в хорошо знакомой мне маленькой
гостинице. Надо же, чуть было не совершила непростительную глупость! Ведь
в этой гостинице я останавливалась всего несколько месяцев назад и дала
портье такие большие чаевые - у меня не было мелочи, - что меня там
наверняка запомнили. И запомнили полькой, а теперь я собиралась выдать
себя за француженку.
человек, к которому я без колебаний могла обратиться за помощью в любой
момент. Мой старый испытанный друг.
сотни лет назад! - ела пиццу по-неаполитански, я подошла к телефону и
набрала номер. Его могло не быть в Париже, у него мог измениться телефон,
он мог сменить работу - ведь мы не виделись семь лет.