теплые, опушенные густыми черными ресницами. Только
в них я увидел что-то живое, человеческое, настоящее. В ее
овальном, оливкого оттенка лице были и тепло и красота, но
тепло и красота будто не имевшие никакого отношения к дей-
ствительности. Будто это было не лицо, а маска, которую
носили так долго, что она почти превратилась в лицо. Даже
губы-а губы эти стоили отдельного разговора-казались
не плотью, а удачной имитацией плоти-мягче, краснее
и, наверное, теплее настоящей плоти. Длинные черные воло-
сы, разделенные посередине пробором и стянутые в узел на
затылке, туго обтягивали голову, захватывая виски и кончики
ушей. Она была высокая, налитая, гибкая, с длинной, силь-
ной, стройной шеей; темное шелковое платье обрисовывало
тело. Я сказал:
чтобы Коллинсон не успел вылезти с какой-нибудь глупо-
стью. - Она здесь. Мы хотели бы ее видеть.
Ей нездоровится, она приехала сюда отдохнуть, в частности.
от общества.
бы сюда не пришли, если бы не было необходимости.
сону.
ный, лицо раскраснелось.
шли, - сказал он.
рях и вежливо улыбаясь, - но мисс Леггет не хочет вас
видеть.
дружелюбнее. - Это необходимо, я вам объяснил.
прекрасный голос. - Вы не можете ее видеть.
свидетель по делу о краже и убийстве. Нам надо ее видеть.
Если вас это устраивает больше, я готов подождать полчаса,
пока сюда придет полицейский со всеми полномочиями, кото-
рые вы сочтете необходимыми. И мы с ней увидимся.
извинения.
она. - Я не согласна, чтобы вы беспокоили мисс Леггет про-
тив ее желания, и если речь идет о моем разрешении, я
вам его не даю. Если же вы настаиваете-помешать вам
я не могу.
ва. - Она слегка наклонила голову и ушла.
это не понравится. Она не...
не понравится, но мне тоже не нравится, что люди прячутся,
когда я хочу спросить их о пропавших бриллиантах.
но со мной пошел. Мы отыскали лифт, поднялись на пя-
тый этаж и по пурпурному ковру подошли к первой двери
слева. Я постучался. Ответа не было. Я постучался снова,
громче.
но мог принадлежать кому угодно. Он звучал настолько слабо,
что мы не разобрали слов, и как бы придушенно-даже
нельзя было понять, кто говорит. Я толкнул Коллинсона
локтем и приказал:
крикнул и постучал. В коридоре открылась дверь, и высунул-
ся старик с бледным лицом и жидкими волосами:
бу, но слов по-прежнему разобрать не могли. Я повертел руч-
ку, и оказалось, что дверь не заперта. Я еще погремел ручкой
и приоткрыл дверь сантиметра на два. Голос стал более внят-
ным. Я услышал мягкие шаги. Я услышал сдавленный
всхлип. И распахнул дверь.
где-то очень далеко кто-то душераздирающе кричал.
за белую спинку, и покачивалась. Она была белая, как мел.
Глаза, тусклые, без белков, смотрели в пустоту, а маленький
лоб был наморщен. Казалось, она видит что-то впереди и пы-
тается понять, что это. На ней был один желтый чулок, корич-
невая бархатная юбка, в которой она явно спала, и желтая
рубашка. На полу валялись коричневые туфли, другой чулок,
коричневая с золотом блузка, жакет и желто-коричневая
шляпа.
белый потолок, крашенные белой эмалью стулья, кровать,
двери, оконные рамы, даже телефон; белый войлок на полу.
Мебель была не больничная, такую видимость ей придавала
белая краска. В комнате было два окна и, кроме той двери,
которую я открыл, еще две. Левая вела в ванную, правая.
в маленькую гардеробную.
дверь. Ключа в ней не было, и скважины не было, и каких.
либо признаков замка. Коллинсон глазел на девушку, рас-
крыв рот, и лицо у него стало такое же бессмысленное, как
у нее-разве только ужаса больше. Она прислонилась
к спинке кровати и темными одурманенными глазами смот-
рела в никуда.
жды, прежде чем он вышел из столбняка.
ся пальцами мне в плечо и запротестовал-таким тоном,
будто я запустил лапу в церковную кружку.
тите-одевайте сами.
к окну.
я ему вдогонку и обнаружил, что надеваю на нее коричне-
вую с золотом блузку задом наперед. Помощи от Габриэлы
было как от манекена, но, по крайней мере, она не сопро-
тивлялась.
Коллинсон отошел от окна и стал засыпать меня вопросами.
Что с ней Не надо ли вызвать врача Не опасно ли вести ее
на улицу А когда я поднялся, он забрал ее у меня и, поддер-
живая длинными сильными руками, залепетал:
Что с тобой, милая
Вы ее сейчас не теребите. Отвезем сперва домой. Берем ее под
руки... Идти она может. Если на кого-нибудь наткнемся,
знайте себе идите, я сам разберусь. Пошли.