поражаясь подчиненным, выказывающим чудеса тупости.
гарнитура.
невинное вымя заставило содрогнуться.
не лишал себя удовольствия издевки:
по глазам жены, только что блеснувшим пониманием - прыщ и йод увязывались
- зампред понял, что снова ввергает спутницу жизни в пучину раздумий: при
чем тут будильник? Дурасников взорвался:
хотел промазать его йодом, будильник, черт, взревел, будто взбесился, я
вздрогнул, выронил пузырек и вот обляпал пол, хрен с ним, тапки, тоже
переживем, и... халат только! Вот! - Дурасников выговорился и приткнулся
задом к столу. Халату как раз отводилась не последняя роль в бане.
Дурасников живо представлял себя завернутым в кремовую, махровую ткань,
стоящим на краю бассейна, и припоминал книжку, однажды читанную в старших
классах про римских патрициев, про термы, про томные развраты под палящими
лучами и в тени опахал, порхающих в руках нубийских невольников, про вина,
откушиваемые, не вылезая из вод, стесненных мраморными плитами.
губ и щек един - серый.
помогая стянуть халат.
еще йод. В ванной лилась вода, Дурасников дернул ногой - пусто, повел
рукой - пусто: как хорошо одному в кровати, никто не мешает, не ворочается
рядом, не сопит, не заставляет тебя проявлять осторожность, меняя позу
спанья.
вечно лил этот поток, смывающий следы йода с халата зампреда, смывающий до
полного исчезновения, так, что не стыдно предстать в позе соискателя
запретных наслаждений.
пролетающей жизни, не от точного знания, как супругу вольготно сейчас
одному, не от невозможности встретить хоть единожды человека,
удосужившегося приласкать ее, а только по причине пятен на халате, не
желающих смываться. Сразу определила - пятна навечно, йод не пачкает -
пережигает, и нет силы свести с мужнина халата безобразные следы борьбы с
гнойником под мышкой. Упорство пятен, их неколебимость означали одно - ор,
топание ногами, упреки - я тебя кормлю, пою, одеваю, да как?! - И в конце
концов отбытие в баню с чувством невинно оскорбленного; супруга подслушала
переговоры мужа с Пачкуном, и малая радость, оставшаяся ей в жизни, -
ревность, захватила целиком. Дурасников был любим, как сплошь и рядом
случается с ничем не заслужившими такой чести. С младых ногтей уверовал -
ему положено: власть, обеспеченность, любовь и не ошибся, может потому,
что не сомневался - положено! В то время как других, мозгами величиной со
шкаф, ломало в корчах сомнений на собственный счет.
заправлял весомым отделом; служба не тяготила, муж сразу вразумил: никуда
не рвись, не перечь, не груби, не возникай и тогда можно ничего не делать,
дремать, вязать, почитывать, скучно это, правда, но оправдано еще и
потому, что ничего неделание исключает ошибки, страхует от волчьих ям и
капканов; дружи с такими же блатными женами, обменивайся с ними
сплетенками про благоверных, глядишь, и мне что из услышанного сгодится:
остальное Дурасников брал на себя и часто ловил себя на мысли; хоть бы
завела кого. Нет сил рассматривать постное личико мышки, дышащей на тебя,
сдувающей пылинки, готовой руку отсечь, кровь выжать по капельке лишь бы
Дурасников укатывал каждое утро на работу на ее глазах: значительный и
сумеречный, как и подобает носителю власти, вершителю судеб.
слушались, отвыкли, Дурасников много лет уж и гвоздя не пытался вбить,
целиком посвятив себя мозговой деятельности и преуспев в административных
играх.
переводящую стрелку звонка, Акулетта вставила ключ в скважину замка
осажденной квартиры.
покрывались все большей бледностью. Языки замков покинули пазы, и дверь не
отворялась, ожидая лишь легкого толчка. Свежая надпись серела над дверью
Акулетты: "Покончим с девственностью, как с половой безграмотностью".
Похоже, автор располагал сведениями о ремесле жилички. Акулетта оторвала
правую туфлю от пола, оттянув носок, и решительно ткнула дерматин обивки.
От пинка дверь с шумом распахнулась, и кошачий вопль огласил исписанную
мелом и карандашом площадку спящего дома.
следы потрошения заветных схоронов, а может, и лица сотворивших
свистопляску в ее обители; только кот утешал: жив, малыш! Господи!
перебитым носом боксера, мужик упирался, ухватив угол стены цепкими
пальцами.
стороны коридора, маркий - стирала его чуть ли не ежедневно - и как раз
перед уходом положенный после сушки; войти в квартиру и не запачкать
коврик почти невозможно, сейчас коврик поражал чистотой и нетронутостью
квадратной поверхности. Бросило в жар. Может попутали-завертели напрасные
подозрения? Все напридумывала? И заговор Мишки Шурфа, и его звонки, и его
нежелание отпускать? Может, грабители разулись перед штурмом квартиры?
Глупости!
к страху, то отчего же наяривает свет в гостиной, хотя в коридоре темно? И
тут квартиросъемщица, как перед смертью в подробностях припоминают давно
минувшее, отчетливо увидела, как убегала в спешке и не успела тронуть
выключатель хрустальной люстры - старинная бронза с массивными подвесками
- заливающей гостиную и окатывающей, пусть тускнеющим, светом сопредельные
пространства.
открывается взору хозяйки, и неживой, машинный смех, будто за бока
ухватились шестерни и рычаги, напугал защитников больше, чем ожидаемый
низкоголосый рев грабителей.
выныривать с легкостью профессиональной пловчихи, и чем больше эта
красивая женщина тряслась в хохоте, тем гуще мелом вымазывало лица мужчин.
следующим Леха, озирающийся по сторонам, вобравший голову в плечи, будто
ожидая удара в любой миг, удара обрушивающегося прямо из стен, или
прыгающего с потолка. В гостиной бушевала многоламповая люстра; протертая
от пыли мебель и промытые стекла горок олицетворяли порядок и чистоту. Кот
возлежал посреди стола, забыв об ударе в дверь, и лениво теребил,
увядающие головки цветов в напоминающей тарелку хрустальной вазе. Все
сгрудились в большой комнате, оставив без присмотра коридор, а дверь на
площадку открытой...
прикасались, и все же тревога не отпускала, Акулетта обернулась
безотчетно, по велению непонятного, и увидела тень, мелькнувшую по стене
коридора: руки затряслись, мужчины вмиг заразились ее ужасом и Леха-Четыре
валета выронил оборонный ключ из безвольно разжавшейся руки...
одеяло, пробрался в директорский кабинет, оттуда в комнатку с душем и
раковиной, почистил зубы, плеснул в лицо, отмахал-отпрыгал зарядку перед
столом совещаний, снова прыгнул в душевую - через минуту фыркал под
струями, смывающими заспанность и вялость.
солдатского ремня, и никто не посмел бы предположить, что у сторожа была
тревожная ночь.
таинственность темных углов, растения на подоконниках становились
домашними, а не вырванными наспех из непроходимых джунглей и невесть как
попавшими в холлы и коридоры НИИ, на досках для объявлений сиротливо
белели бумажки приказов, информаций и прочей служебной дребедени, спасибо
обходились без средств наглядной агитации - директор института, еще до
воцарения прохладного отношения к безвкусным плакатам и никого не
трогающим призывам, не жаловал бессмысленную бижутерию уходящих времен.
проведать подгулявшие пары: в лучах солнца храпун на диване казался
безобиднейшим типом со взмокшими у корней от натуженных снов волосами,
мертвец прижимал Лильку Нос, будто и впрямь удостоверившись, что только ее
участие спасло от неминуемой гибели.
будить трепетному родителю для отправки в школу в десяти верстах пешего
хода; утром гнев растворился и Помреж пережил нечто схожее с чувством
пахаря, оглядывающего кобыленку, силами которой единственно добывает себе
пропитание. Храпун в ответ на заботу, осветившую сторожа, выдал