осуждения: знала, что Акулетта не святая, но чтоб среди ночи и четырех...
на широкую ногу поставлено дело. Как каждая дурнушка, утешала себя
хрустальной прозрачность своей морали, вовсе не допуская, что
профессионально непригодна для промысла знойного и муторного.
признался, что слишком возбудим, и так не спит - заправила кипяток
вареньем, уселась и наблюдала за мужиками, будто за диковинными зверями в
зоопарке, любила одна принимать огонь на себя; так уж устроен сильный пол,
хоть ночь-полночь, хоть выжаты суетой досуха, хоть пережили страх и
выказали себя трусами, а все ж в обществе женщины во всей своей красе
начинают - вольно ли, невольно? - хорохориться, распушать перья,
примериваться, - а вдруг? - И только что дружные, вмиг ощериваются,
поддевают один другого, пытаются выставить себя в самом выгодном свете, но
иногда, опомнившись, вновь играют в бескорыстных добряков, солидных и не
помышляющих ни о чем таком-эдаком.
других выспросить телефон, а налетев на стенку молчания, всучил свои
координаты - все не москвичи. Как только дверь захлопнулась, Акулетта
сгребла бумажки с адресами и телефонами, хотела выбросить - интереса не
видела, не ее угодья, хотя знала, с провинциалов удается лупить под
завязку, перепрофилироваться не хотелось, другое дело подруга Светка, та
еще не определилась, той лишь бы с выгодой, и внутренний рынок Светка со
счетов не сбрасывала. Акулетта разгладила бумажки, придавила пепельницей
из малахита, прикинула отступное, что потребует со Светки за щедрый дар:
двое приезжих обретались в Сочи, один в Кабулети и, как ясно, все трое на
море, таких знакомцев попридержать - не пустая предусмотрительность, тем
более, что Леха-Четыре валета с некредитоспособным народом не водился.
раздевшись донага, оглядев себя в зеркале из царских или княжеских покоев,
приняв душ, забралась под плед и ужаснулась: теперь уж точно понадобится
съезжать, засветка вышла, в гостиной поблескивали три видеомагнитофона,
два музыкальных центра, королевский телевизор и другого добра под потолок.
Думы о переезде трепали, и Акулетта затвердила - в следующий раз оборудует
жилье аскетично, распихав нажитое частично у Акулы - старшей сестры -
частично у матери, а лишнее распродаст без промедления, закупив старинные
побрякушки, не исключено, картины, а может и дачку, чем черт не шутит?
Знала пару девиц, принимавших за городом, на вилле, иначе не скажешь,
споро ладилось, все ж на воздухе, под соснами, при камине - клиенты
смекали: такой антураж предполагает доплату не малую, и не скупились.
пролегла - не зашпаклюешь. Мишка вызвонил уже с работы и, потягиваясь,
Акулетта мысленно отбивала молебны господу, уберегшему ее от хождения в
присутствие, пусть и приносящее обильные доходы.
разрубочной. Бараньи туши с печатями синими и, очевидно, иностранными
громоздились вокруг. Мишка с Ремизом рубили бараньи отбивные и наполняли
ими коробки для последующей продажи кооператорам, мусор и ошметки
поднимали наверх - народу.
самолично... В подлунном мире не видно. Пятерик порция мяса, а если
укропной веточкой прикроют, да помидориной с вишню украсят - шесть эр с
полтинным прицепом. Надо б поприжать, из восьмисот-то можно отстегивать
щедрее.
подумали об одном; проверь, поди, какова подлинная договоренность Пачкуна
с кооператором, себя начмаг не обидит, не забудет. Чорк, небось, намекнул:
тебе, мол, Пал Батькович один расчет, твоим рубщикам другой, все от сана,
от должности-звания, от выслуги, как у порядочных.
с двумя шлицами, похоже, поддерживали снизу невидимые пажи.
духа, только что переговорил с Дурасниковым. Суббота выгорала, и Наташка
Дрын подтвердила: Светка прибудет. Выходило, Дурасников задолжает Пачкуну,
если все сладится, а сладится непременно, костьми ляжет, а ублажит
зампреда, купаясь в дружеских уверениях, улещивая, восторгаясь
многосторонним дурасниковским опытом под водочку да грибочки.
запах гуталина, а продавца цветов аромат роз, для дона Агильяра запах
свежего мяса - предвестие заработка, условные рефлексы, выработанные
годами работ в разрубочных, срабатывали, подсказывая безошибочно: грядет
навар.
бараниной затаривает. Работают люди! Не лодырничают... - Пачкун входил в
роль руководителя-воспитателя. - Прикинем... по морю везти, через весь
свет, золотая должна образоваться баранина, ан нет, доступна даже нашим
старшим инженерам.
совестил, а любил отмежеваться от откровенной алчности, процветающей в
стенах двадцатки.
его поставлю на котлеты по двенадцать копеек, да на зеленую колбаску по
два девяносто.
просвистел перед носом начмага.
любимых учеников, и удалился.
желтоватое сухожилие.
впитавшейся крови и грязи столе:
своды подвала: никто не услышит?
промыто, воняет, купить нечего, рожи злые... водяры нахлещутся и спать, а
по утрянке на работу никому не нужную, шмыг-шмыг по пыльным улицам,
нырнут, как мы, в подвалы да цеха тысячелетней давности и клепают там
никому не нужное за мутными стеклами, день оттягали и к горлышку
припали... и все сначала, из года в год, а газеты бухтят радостное или
распекают, охая, а толку...
опасался чужого уха:
девки наши, назови кабак, что не примет нас с распростертыми объятьями,
все юга до самых до окраин, от Анапы до Батуми, за счастье почтут приютить
москалей при деньге. Чего кручиниться? Пачкун прикрывает, риска, почитай,
нет, менты и ревизоры накормлены, если строптивцы среди них взовьются,
районные власти пожар притушат. Цвети и пахни! Вов, ты че?
выскочил вон.
через час заявится разъездной от Чорка на фургоне, заберет ящики и коробку
с соевым соусом.
каморке пересчитывала, сколько банок красной икры не востребовали
отоваривающиеся по заказам, улов вырисовывался не шутейный.
руки начмага заплясали по плотным телесам, желание вспыхнуло резко,
неподходяще. Глаза Наташки затуманились, тело обмякло. Пачкун напирал,
притиснул Наташку к стене, ласки из нежных выродились в болезненные;
размахивая руками, неловко ворочаясь в теснинах заваленной товаром
комнатки, Пачкун задел горку банок, и полные икры жестянки с грохотом
обрушились на пол. Пачкун вмиг отрезвел - страсти угасли - отступил,
оглядел поруху, всплеснул руками:
пояснил, - видишь как к тебе тянет... а ты напраслину на меня возводишь,
будто - брошу!
споро, как начмаг, губы едва шевелились, грудь вздымалась и опадала, и
Пачкун с сожалением подумал, что если завсекцией и слышала признание, то
вряд ли поняла. Пачкун нагнулся, поднял банку и поставил на стол, мог бы и
помочь Наташке подбирать с полу, но любовь любовью, а дистанцию блюсти
никогда не лишне, сколько таких любовей перепробовал дон Агильяр, не
сосчитать, вспомнил ради чего зашел, уже в дверях уточнил:
выхода пару не будет, на нас обрушится, базы перекроет, план переуточнит.
Да мало ли чего при власти отчебучить сподобится.
дона Агильяра, расставила колонками на столе, бережно поправила
растрепавшиеся седины начмага, вынула расческу из нагрудного кармана,
спрямила пробор, тоскливо огладила синеватую щеку, понимая, что никогда
Пачкун семьи не покинет, чтоб не шептал в раскаленные минуты.
свалившегося до срока разъездного от Чорка, внушал кудрявому доставщику:
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Шекли Роберт