и крика, умишко сметливый, не без изворотливости, но маломощный, как раз
подходящий для аппаратной интриги.
зала, опираясь на клюку, закаленный сборищный трепач, и Дурасников вполуха
ловил пустые слова, перепевающие его доклад и придающие всему, что
умудрился сообщить Дурасников, еще большую тусклость и очевидную лживость.
однокомнатную квартиру, выменянную не без его участия, и как раз это
участие предполагало его особые права на посещение пропитанного запахами
дорогих духов уединения. Дурасникову нравилось среди непосвященных
потолковать о важности его миссии, барьерах и волчьих ямах на пути к
совершенству, мужестве, требуемом от чиновников, над коими привыкли
похихикивать, не понимая, что на столоначальниках все держится иначе
воцарится хаос, неразбериха с непредсказуемыми последствиями. Зампред
видел себя в дверях однокомнатной квартиры с пакетом недоступной простым
смертным снеди: вот начальник мнется, снимает шапку, умильно поглядывает
по сторонам, размышляя о приюте для перчаток и шарфа, а руннокудрое
создание, с приоткрытым, должно быть, от восторга ртом, вьется рядом,
заглядывая в глаза, как собачонка, и только не вертит хвостом, зато
вихляет бедрами, а из кухни доносятся шкворчащие звуки раскаленного масла
и лука; Дурасников как-то заявил, что предпочитает разжаренный лук всем
яствам. Запомнила блудодейка... улещает... приятно...
юного создания, Дурасникова качнуло. Зампред привалился к спинке стула,
невольно уперся глазами в зал и увидел, что поднимается мужчина с
вытянутым, тонким лицом белого офицера, с короткими пшеничными усами и
седой прядью в темно-льняных волосах.
Дурасников остался один на один с истомленным долгим и бессмысленным
сидением залом и этим зловредным человеком, спокойно улыбающимся, глядящим
прямо в глаза Дурасникову, и своей повадкой дающим понять, что он не
полковник-отставник, взбрыкнувший и тут же забывший о наскоке, не
говорун-сталинский сокол, вцепившийся в клюку и во все времена воркующий
дозволенное и вполне безопасное. Жуткое дело: похоже, нелегкая вытолкнула
из многоголовья зала бойца.
еще продержал Дурасникова в необходимом напряжении, и начал медленно,
одергивая себя постоянно, чтоб, не дай бог, не допустить выплеска всех и
всегда отталкивающих эмоций.
начать, все же зампред, парящий над торговлей: с тухлой колбасы, регулярно
выбрасываемой Пачкуном на прилавок вверенного продмага? С толп разноликих
чревоугодников, вечно околачивающихся у задних дверей того же продмага?
Или с прицельного уничтожения крохотных булочных и молочных в населенных
стариками кварталах?
уверовал также, что, пока прикрывают и покрывают сверху, опасности нет,
вся штука состояла в трезвом умении оценить, как долго еще продлится
заградительный огонь, ведущийся верхними эшелонами районной власти.
если б Дурасников еще знал и фамилию - Апраксин! - Дурасников пробегал
мысленным взором по лицам обласканных услугами начальников, глаза их вроде
бы искрились пониманием, но Дурасникова на мякине не проведешь, участие
высших лишь видимость, другое дело их привычка к дурасниковским
воздаяниям: если обилие оказываемых им услуг приближалось к
общезаведенному, тогда он выживал; если высшие, сравнивая, видели, что
Дурасников скупится, не выходит на уровень услуг, оказываемых начальству
коллегами его ранга - никто из окружения Дурасникова, как о самом
интимном, никогда не делился сведениями о потоке воздаяний, направленном
из кабинета номер такой-то наверх - положение зампреда осложнялось, и
очередной кризис мог оказаться роковым. Дурасников уже ненавидел этого
русоволосого человека и с трудом сдерживал себя, чтобы не наклонится к
секретарю партбюро и не навести справки, кто же это вознамерился громить
его?
квартиросъемщик, поджав губы, оценивала будущую неприступность
квартиры-сейфа. Мастер вкалывал споро, не удосуживаясь разыгрывать
заинтересованность хозяйским мнением, знал цену своим рукам, произведенной
работе, и плотные ноги Фердуевой в заморских сапогах никак не волновали
целиком погруженного в дело мужчину. Фердуева замерла между лифтом и
порогом собственной квартиры. Укрепляющий дверь ничего не знал о
заказчице, его затрагивала только ее платежеспособность, удостоверенная,
как неограниченная, Наташкой Дрын. Большего не требовалось.
ведущихся в особняке в центре города, особняк приспосабливали под
представительство третьего или четвертого по величине немецкого банка;
мрамор в кухне для облицовки полов перекочевал со строительной площадки
азиатского посольства, а стальные полосы мастеру нарезали на секретном
заводе из отходов по вполне сносной цене.
зрелой красоты и денежных возможностей. Жгучестью облика Фердуева
напоминала цыганку, но не таборную, а промытую до прозрачности; матовая
кожа не нуждалась в пудрах и кремах, румянец не являл собой след
растертого пальцами помадного мазка, а рдел на абрикосового оттенка щеках
с самого рождения. Статью Фердуева походила на балерину или бывшую
прыгунью, то ли в высоту, то ли в воду. Особенно выделялись руки - тонкие,
нетерпеливые, то и дело поправляющие тяжелые, будто конская грива, волосы,
вьющиеся кольцами за ушами и плавной волной спадающие на затылок.
мастером и косяком, бочком проскочила в прихожую, сумка на длинном ремне
чиркнула мастера по спине. Фердуева прошла в прихожую и, зная что уже не
покинет дома, отпустила подругу, которая стерегла мастера и вещи в
квартире, или производила общий надзор. Подруга дежурила за деньги.
Фердуева не признавала жертв бескорыстия. Расчет поденно, за каждое
дежурство, и сейчас, перед тем, как подтолкнуть подругу к дверям, Фердуева
сунула розово-серую бумажку в зев сумки, приоткрытой, будто пасть
небольшого, но хищного зверька. Подруга щелкнула замком. Фердуева
приметила остатки трапезы, и не слабой, на столе в кухне и решила, что
подруга, отличавшаяся непостоянством привязанностей, подверженная взрывам
страстей, оказывала знаки внимания мастеру. Фердуеву не интересовала
личная жизнь других, полнота ее собственной исключала пустопорожнее
любопытство, к тому же не предвещающее денег.
и царские застолья, на газетный лист, вынесла мусор на площадку и запихала
в ведро для пищевых отходов. Она боролась с теми, кто пользовался
мусоропроводами, считая их, а не общую грязь в доме, повинными в
тараканьей вакханалии. Фердуева произвела в квартире невиданный ремонт,
вложив кучу средств, и каждый таракан перечеркивал ее усилия, сводил на
нет серьезные денежные вложения; в нечеловеческой чистоте и великолепии
тараканы смотрелись дико, и Фердуевой каждый раз хотелось выть, увидев
рыжую нахальную тварь, пересекающую комнату по потолку, в недосягаемом для
расправы месте, хозяйка вскакивала на стул и колошматила веником там, где
только что шевелил усами обидчик, но его уже и след простыл. И сейчас,
прямо в сапогах, Фердуева взобралась на стул но, как всегда, опоздала. В
этот момент вошел мастер, увидел красивые, длинные ноги заказчицы, и
хозяйка ощутила волнение этого молчуна, и пережила миг тайного
наслаждения, ведомого многим женщинам, когда то ли восторг, то ли
растерянность мужчин не оставляют сомнений в происхождении этих чувств.
Заметив, что она так и застыла на стуле, мастер истолковал это по-своему,
приблизился, подставил локоть и придерживая Фердуеву, помог женщине
спрыгнуть на пол.
думают о себе лучше, чем они того стоят, и случайный жест или вмиг
вспыхнувшее расположение толкуют в свою пользу.
Бог весть что. Работягой дверщик, в сущности, не являлся, приезжал
расфуфыренный, навороченный, как говорили в кругах Фердуевой, на
"шестерке", переодевался, делал дело, снова переодевался и уезжал, но
перед этим уединялся в ванной комнате и там шумно фыркал. Как раз фырканье
насторожило Фердуеву; Наташка Дрын, рекомендательница, уверяла, что в
прошлом дверщик занимался большой наукой. Фердуева жила вдалеке от наук,
хоть больших, хоть малых, но отчего-то решила, что люди тонкие,
возвышенные, не позволяют себе фыркать в чужом доме, впрочем, Фердуева
допускала, что ошибается, но тот, расплывавшийся в далеком-далеке образ
избранника, для которого она и старалась, воображая их житье-бытье вдвоем
в нерасторжимом союзе, по ее прикидкам с фырканием не сочетался.
прикрыв дверь спальной, упоенно перелопатила улов. В деньгах Фердуева
любила счет, и сведение сегодняшнего дебита с кредитом вызывало улыбку на
подернутом пеленой постоянного недовольства лице.
после полудня ел, курил, перелистывал журнал на непонятном Фердуевой
Никитин Юрий
Маркеев Олег
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Панов Вадим
Сертаков Виталий