петлицах и брюки, и ботинки под шнурки, как у них принято, и тот самый
Фишер или Фишман отводит Почуваева в сторонку, чтоб не сверкал чреслами,
переодевает... энкавэдешники чуть не падают в обморок. Ну, чистый враг, а
на кителе Медаль почета, высшая заокеанская награда. Все хорошо, а сапоги
Почуваев снять не дает, замер в кителе, прижимает к груди брюки со
штрипками, а разуться не решается. Дело ясное - запах для гостей может
статься непривычный по густоте, может кто в беспамятство ввергнется? И...
выйдет международный скандал на линии соприкосновения войск, хочь и
союзных. Тут только Почуваев припомнил, что вымыт и снабжен новейшими
портянками. Скидывает сапоги. Фишман правда носом длинным повел, ну что от
нехристя ждать? Ботиночки нацепил Эм Эм, шнурки завязал бантиком. Что тут
особенно важно? Ботинки эти до сих пор служат, когда Почуваева приглашают
в Америку, а его каждый год выписывают на встречу ветеранов понтонных
войск и плавсредств времен второй мировой.
подозревать обман.
по сторонам глядишь, не успеешь отоспаться, уже Нью-Йорк... встречает с
мясом пирожками, - вспомнились отставнику слова песенки.
трезвый, вмиг сообразил, что дал маху, где именно, разбирать не стал,
пусть Васька дальше распространяется, лучше пожрать, опыт подсказывал
полнозвездному генералу: с бабами лишний треп часто в ущерб, один сидит
соловьем заливается, а как до тихих игр доходит, глянь, а предпочли
молчуна. Оно и понятно, ежели баба на лекцию пришла, тогда ей говорун
ценен, если ж тревога тайная снедает организм, томление и всякая
неопределенность, тогда в крепких руках молчуна скорее получишь ответы на
каверзные вопросы.
через океан погубил рассказ, лишил его начинки из чистейшей правды, куда
там затейливой лжи.
нервотрепный денек особенно, стоило примолкнуть, как мысли одолевали: к
примеру, недогадливое большинство уверено, что деньги все решают,
раздобудь, и все вокруг сверкает, ан нет, хуже всего, когда денег вдоволь,
а жизнь покрывается толстенным слоем пыли; многие примечали, небось,
нацелился человек купить автомобиль, сто раз перемусолил что да как
изменится в его жизни, как выбирается он из сверкающего салона, и все
красотки мира млеют, будто не видали отродясь ни мужиков, ни машин, или
держит путь позднейшей ночью из спального района, прижатого к кольцевой
дороге, мороз под сорок, такси вымерли, будто саблезубые тигры, и вдруг на
уголке мерзнет в туфельках на каблуках, тоненькая, продрогшая, с
глазами-плошками в пол-лица, и тут подкатываешь, приоткрываешь дверцу, из
щели на мороз летят звуки музыки и валит пар, обдавая ледяную статую в
тоненьких чулочках горьковатым запахом дорогого табака... В мечтах! Все
так! А купишь машину и, конечно, морозы свое дело не забывают, и по углам
красотки мерзнут, но... жизнь ничуть не меняется: то же с мебелью,
техникой, да с чем ни возьми. Помреж-то прошел все классы: и крошки со
стола ладошкой-ковшиком сгребал, и стольники наклеивал на лбы оцепеневших
халдеев в наидорогущих кутильнях, а истина так лица и не открыла.
железно и начал вдалбливать, что туалеты платные в их округе тоже пришла
пора приспособить к делу; в туалетах есть служебные помещения, не видные
постороннему глазу, и очень даже обширные по площадям, и если оборудовать
необжитые пространства под приглядом Фердуевой, то появятся новые точки,
оперативные, так сказать: выскочил человек из метро или подкатил на такси,
скажем, в полночь - официально туалет закрыт, но если шепнешь, вроде бы
случайно задержавшемуся служителю пароль, известный Помрежу или тому же
Почуваеву, то, милости прошу, в тайные туалетные кельи, даму свою,
естественно, по лесенке с буквой Ж спустишь и... вот встреча на
нейтральной полосе, долгожданная, щедро оплаченная, кто ж за бесплатик
подставляться станет.
не сомневался, ни в жизнь не догадаются, о чем они с Почуваевым гутарят.
Дыхание его пресеклось, будто человек-невидимка ткнул поддых пудовым
кулаком, когда вторая - блонда - вдруг заявила: "А меня гулял у Чорка - он
держит жральню знатную в приарбатских переулках - один..." и назвала
одного из северных людей большого полета. Помреж сжался, обругивая себя за
длинный язык. Неужели подстава?! Неужели девок подсадили, заранее все
просчитав?! А он-то раскудахтался...
хлеб насущный зарабатываешь. Твердила Фердуева сотни раз: "Молчи! Хоть
тресни. Всегда в выигрыше будешь. Посади язык на толстую цепь, пусть
думают, хрен безмозглый, тебе плевать. Молчи! Всегда при наваре
останешься, всегда чуткие люди приметят и пропасть не дадут, оценят, хотя
б за молчание, а уж коли в сочетании с мозговыми шариками - и вовсе
адмиралом проплаваешь".
похохотывал, и снова тянулся к бутылке, не замечая сложностей Помрежа, не
предвидя опасностей, а лишь роняя с паузами:
колено. - М-да! Туалеты приспособить? Идея!..
безжалостно, как минуту назад его самого человек-невидимка.
отряхнулась и пошла. Свободная женщина. Человек в прихожей сопел, и
утешало только - один, не группа, без понятых, свидетелей, может пронесет.
Скрипнула половица, в спаленку виновато заглянул подчиненный, произнес
сдавленно, будто глотнул горячее или подавился рыбьей костью, и не примешь
за членораздельную речь; Фердуева, например, звук исторгнутый пришельцем
не опознала, а Филипп тут же ухватил: чэ пэ! Вот что сказано было. Вот что
значит - квартира без телефона, ярился Филипп, натягивая штаны. Фердуева
возлежала на подушках и, похоже, посмеивалась - или всегда у нее по губам
гуляла полуулыбка? Ухажер задумываться не стал.
попытался застегнуть ремень, живот вываливался, не желая попритихнуть под
мятой рубахой. Понадобится еще одну дырку в ремне проткнуть. Разожрался -
факт, а кроме хаванины, какие еще такие радости - тоже факт.
развязанного галстука, подтянул узел, накинул пиджак, наклонился, чмокнул
женщину в волосы над ухом. И не встанет проводить, и права: любимый муж
что ль или пламенный любовник? Мужик и только: нужный человек. Филипп обул
ботинки, завозился со шнурками, нет чтоб помочь, а видит, не дремлет, поди
сейчас в голос заржет. Шнурки поддались, заглянул в зеркало, напустив
строгости на, и без того хамскую, физиономию. Рожа жуть, кормилица, за
мордоворотство, можно сказать, деньги получает, нормальный человек обязан
убояться такого лица безотчетно, затрястись, замереть, вроде кролика перед
удавом.
сходила в ванную, расчесала волосы, привела себя в порядок, оделась и, не
убирая постель, покинула квартиру. Из помойного ведра торчали три засохших
букета: видно, до Фердуевой другие начальники, или милые сердцу хозяина
хаты люди, в служебное время решали неотложные дела, отчего и подломилась,
не выдержав сверхнагрузок, кроватная ножка.
более, окунулась в другой мир: промытость гвоздик по три в вазе посреди
стола, шторы тяжелого бархата с благородной прозеленью, надраенные до
блеска пепельницы, солидность, плавные движения, манерные девы, знающие
себе цену до копейки, вернее, до мелкой заморской монеты.
пыталась понять: знает ли содержатель заведения о кирпичной стене и визите
северян. Чорк всегда знал все и обо всех, мог за так, по расположению,
оделить сведениями, мог за одолжение, мог за мзду, по-разному вел себя
всякий раз, слыл человеком многослойным, темным, но обходительным; похоже
ни к каким группировкам не тянулся, ни у кого защиты не искал, а прикрыт
будь-будь, со всех сторон. Что ж, Фердуева понимала толк в прикрытиях и
допускала, что есть на свете доброхоты-оборонители от всяческого зла такой
силищи, что союзники Фердуевой, из облеченных властью, кролики и только.
Чорк посмеивался, когда у человека дела шли в гору, будто радовался от
души, кручинился, когда знакомец прогорал, выказывая себя человеком
милосердным; мог ссудить на поправку дел беспроцентно, по дружбе, а мог
заломить зубодробительный процент. Чорк жил не по схеме, а руководствуясь
соображениями данного часа, и сиюминутным настроением.
знала Нина Пантелеевна про этих людей, и немногие из них знали о ее
промыслах. Даже Чорк делал вид, что не в курсе, лишних вопросов не
задавал, но не знать не мог. Фердуева раз-другой проверила: запустила
бывшего обожателя поразнюхать у Чорка, чем она, Фердуева, жива, а что
обожатель связан с ней, Чорк никак знать не мог. Ничего не сказал,
удивился вопросу, пресек любопытство: "Чужими делами не интересуюсь.
Приличная женщина, не на зарплату живет, похоже, но и без наручников, а
слухи собирать ни к чему, из них блюда не приготовишь, к столу не подашь".
Курылев Олег
Корнев Павел
Пехов Алексей
Земляной Андрей
Конан-Дойль Артур
Рыбаков Вячеслав