языке.
часы прыгают в волнах.
немецкий.
так же как видела, что не от хорошей жизни башковитый мужик ринулся двери
всобачивать таким, как Фердуева, но деньги всем нужны, людям надоело
мечтать о светлом завтра, затыкать щели да прорехи в сиротских бюджетах.
случаю.
омоложения, коим она как раз наметила заняться, как только выдастся время.
вперлись в мастера. Фердуева баловала себя взглядами в упор, тем более,
касательно людей, коим пересыпались денежки из ее кармана, да и вообще
Фердуева заметила, что прямой взгляд мало кто выдерживает, разве что дети
да старцы, а большинство отводили глаза, будто таили грех, и не один, и
боялись, что глаза их выдадут.
Хозяйка квартиры-сейфа туже затянула пояс на талии и выставила колено в
черном чулке, чуть разведя длинные полы халата в стороны. Большую часть
жизни Фердуева посвятила изучению мужских особей, наблюдения ее, точные и
проверенные годами, никогда не подводили. Белизна нежной кожи матово
проступала сквозь умеренную черноту чулка. Фердуева отпрянула к стене,
раскрыла полногубый рот, обнажив мелкие, крепкие зубы, напоминающие зерна
кукурузного початка, только ослепительно белые, вдохнула с присвистом,
будто ощутила внезапный приступ удушья. Ничего такого она не думала, но
хотелось, чтоб мужик взыграл, забил копытом, после чего Фердуева
намеревалась выставить его, впрочем не обижая, дверь-то еще не закончена.
безразличию в его лице Фердуева сразу смекнула: сейчас спросит, как
всегда: можно в ванну? Она еще чуть выставила колено вперед.
по плечам, заскакали кольцами по гладкому, высокому лбу. - Там мое нижнее
белье, - пояснила Фердуева, отчего-то решив, что разговор о белье изменит
соотношение сил в ее пользу.
переступила ту грань разочарования жизнью, когда мужское безразличие
перестает волновать. Медленно прошествовала в ванную, понимая, что мастеру
некуда глядеть более, как на ее спину под махровым халатом жемчужной
голубизны, на тонкие щиколотки в тапках без задников, на розовеющие сквозь
ткань чулка пятки. В ванной она пробыла - ровно столько, сколько по ее
прикидкам потребно для сокрытия предметов туалета, не предназначенных для
посторонних взоров, еще Фердуева залезла в ящик, куда прятала мужские
бритвенные принадлежности, кремы, лосьоны и выставила их на полку под
зеркалом во всю стену: пусть видит!
догола? Прислушалась к шуму воды, приложила ухо к двери с ручкой из
старинной бронзы. Фердуева любила ставить других в неловкое положение,
сбивать спесь и... диктовать свои условия, и сейчас раздумывала: не
распахнуть ли настеж дверь, застав мастера обнаженным и смущенным
донельзя. Фердуева потянула ручку на себя, дверь не шелохнулась - заперта
на щеколду - как же она сразу не учла. Внезапно шум воды смолк, Фердуева
отскочила от двери, будто взрывной волной отбросило, едва успев метнутся в
кухню. Дверь из ванной распахнулась, и мужчина вышел, сразу заметив, что
хозяйка затаилась на кончике табуретки, ненатурально сложив руки на
коленях.
не дурно ли вам? - и, не зная зачем, уточнила: - Вы давно знаете Наташку
Дрын?
автомобильные перчатки. - Завтра буду в половине одиннадцатого.
не подчиненный, и вообще, ярить дельного человека - занятие пустое и
ругнула себя за то, что слишком втянулась в ненужную игру. Она поднялась,
приблизилась к входной двери, тронула не знавшими трудов руками стальные
полосы.
такую дверь?
дверщик опаздывает и решила потянуть время в отместку.
потолками.
пятидесятых годов больше подходят для обитания мужчин с низкими голосами,
и еще заметила, что мастер ни разу не обратился к ней по имени-отчеству,
предпочитая обходиться безличными, повисающими в воздухе словами, не
адресованными никому конкретно: ...можно то-то?.. нельзя ли того-то?..
холодом. Мадам! Тоскливо. Фердуева редко живала одна, и сейчас, по вечерам
одолевали телефонными звонками, но все не то, не те... кавалеры не
приносили успокоения, а от гульбищ Фердуева начала приуставать.
Тридцатилетие встречала в расцвете сил и красоты, обеспечив себя на две
жизни людские или на десяток инженерских, а счастье все плутало, не желая
встречи с обладательницей квартиры-сейфа.
выскочил из кабины.
макушке.
косяку, выражением лица напоминая деревенских баб, провожающих мужиков в
солдаты.
отражавшего хозяйку во всей красе, получалось даже, что отражение
переигрывало оригинал, да и мастер в зеркале смотрелся лучше, чем в жизни.
Фердуеву окатило неясным томлением, уйти бы в зеркало, и навсегда
притворить дверь за собой. Мастер ринулся к лифту, и Фердуева истолковала
его поспешность, как укор, как выпад, как нежелание отправиться вместе с
ней в зазеркалье. Злоба закипела мгновенно.
распечатывают потом... или наводят спецов-дружков, - сказала и пожалела,
дверщик так глянул, что ноги Фердуевой, едва не подломились, что случалось
редко и обычно только в минуты невиданных увлечений. - Шучу... - выдавила
она, а про себя ужаснулась: точно наводчик, Господи, неужто меняться? Не
могла Наташка Дрын гнилого человечка порекомендовать, не могла... или...
взгляда от мучнистого лица Дурасникова, желтевшего подсолнухом над зеленым
сукном стола. Апраксин еще в газете, до ухода на вольные хлеба, удостоился
титула "разгребателя грязи". Потому и ушел. Не всем нравилось разгребание,
и не всех утешало: особенно отвращали неподатливость и непонятливость
Апраксина по части скрытых угроз, легкость, с какой жонглировал он
весомыми фамилиями. Нельзя сказать, чтобы Апраксин не боялся, но еще более
страшило превращение в чиновное ничтожество, угодливое, с маломощными или
вовсе рассыпающимися в прах от ненужности мозгами, готовое всегда
принять-стерпеть удар и само ударить.
сутки, без выходных, перепрыгивая от ранней весны аж в позднюю осень, мог
переносить лишения и безденежье, мог отказывать себе подолгу и в важном,
мог видеть правящих бал дураков и не возмущаться, мог терять надежду,
прикасаясь к липкому соображению, - так повелось от века, было и будет
всегда, - но одно Апраксину не давалось: унижения явного, столь
необходимого для чиновного процветания - не переносил. Не переносил
хамства, плохо замаскированного радением за судьбу дела; не переносил
брани тупых начальников, подпертых со всех сторон мощными плечами дружков,
вмурованных в цементный раствор семейных связей, лакающих с
ладошек-ковшиков волосатых лап; не переносил виртуозной, а чаще грубой лжи
в сочетании с круглыми, наивными глазами, именно такими, какие сейчас
таращил Дурасников, будто все, что говорил Апраксин - дурной сон, и в
магазине Пачкуна никогда не торгуют гнилой колбасой, не пускают чешское
пиво ящиками налево, не укрывают редкие товары, сплавляя их на сторону с
немалым прибытком или нужным людям, будто не кипит в продмагах тайная
жизнь. Подсолнух дурасниковского лика, то отшатывался от стола, то
надвигался, и казалось, вот-вот скатится в зал, да бутылки с минеральной,
выставленные частоколом, удерживали зампреда.
Конюшевский Владислав
Херберт Фрэнк
Грабб Джеф
Херберт Фрэнк
Орловский Гай Юлий
Орловский Гай Юлий