типографски. - Заключение экспертов... не подкопаешься... ваша подпись...
Грубинский.
письма с его подписью:
другого, кто ж на себя покажет?..
глазах:
бумаги? Начали копать... а почему? Вы дали повод - не отдаете важные
документы, где-то припрятали, как ребенок, в самом деле... и мы вроде
школяров, играем с вами в кошки-мышки... Верните документы, и дело с
концом. Не отдадите... дальше копать станем - это ж машина! - и накопаем,
не сомневайтесь. - Вздохнул и совсем по-родственному, по-отечески
заключил. - Вам это нужно? Мне - нет!
кабинет. Следователь посмотрел на охранника, вдруг припомнил важное:
коробочку "Липтона", пояснил:
наверное, целый отдел есть... печатает поддельные письма, фальшивые
заключения, ставит любые подписи?
Реброва. Тот ожидал гневного окрика, хамского окорота, но... ошибся,
спокойно и даже проникновенно подполковник поведал:
чайную смесь.
последственный вмиг понял, что начинается второе действие, самое
насыщенное и драматическое.
засверкали глаза - помолодел, одним словом. - Ребров, имя вашего
настоящего отца вам неинтересно. Предположим... Бумаги, что у меня на
столе, вы не подписывали. Предположим... но есть обстоятельство, вернее
человек, который вас непременно заинтересует... Кто?
мига и... худшее пришло, буднично, обыкновенно... сейчас уста
подполковника, моловшие успокаивающую, обволакивающую чепуху произнесут
нечто... и Ребров прекратит сопротивление.
громилу с лапищами, ломающими бревна как спички.
и... подследственный себя выдал.
глаза:
дотронулся до предплечья - мышцы расслабились... действительно, кто боится
побоев?.. не до смерти же... мы не допустим... Я в курсе, как вас
валтузили, я даже горжусь вами... знай, мол, наших... - Грубинский
крутанул свой стул вокруг ножки, оседлал, свесив по краям бедренные
окорока, сложил руки на спинке стула и глухо, раздельно произнес:
ваша мать!
за горло, стараясь удержать зловонное месиво рвущееся снизу.
протянул стакан. Ребров пил долго, одна мысль свербила: если б растянуть
этот стакан на всю жизнь, пить до смертного часа, лишь бы мать больше не
вспоминали в том кабинете.
чайника со свистом вырывался пар.
Мастодонт, на тумбочке в вазе рдели гвоздики, принесенные секретаршей.
я, конечно, хамло, Маш, но... ты... ты для меня не подоконник, не доносы,
никогда б не вышло соединиться, врать не стану, другие времена и, что
поразительно, нет красного цвета! Могли б по другому прожить, не здесь
родится, не сейчас... Все другое... человеческое...
унижает... погибать, но не сдаваться... зато кради, насилуй, убивай...
убийство здесь наука... не только физическое, поджидают у колыбели - и
сразу понеслась, тянуть жилы до конца дней... - Тяжело задышал.
истаял.
зашептал в ухо секретарю: глаза Марь Палны расширились...
уходящую, будто желал запомнить навсегда:
Мастодонта.
какая-никакая, а у меня... - и резко отвернулся к стене.
повезли в центр. По обе стороны от Реброва сидели два хмурых комсомольских
упыря, гладких и накачанных.
в обыкновенный подъезд обыкновенного дома, испещренный матом на
облупленных стенах, окропленный мочой десятков кошачьих поколений, гниющий
и сопротивляющийся умиранию.
приветливо встречая, стоял подполковник Грубинский. Ребров вошел,
сопровождающие обменялись с начальником парой слов и... исчезли по
немудренным гэбэшным делам: выпить, забежать к знакомым девкам в подсобки,
разжиться редким товаром почти за так - все ж власть заявилась.
затылке, промелькнувшую бесшумно и похоже, опечаленную тем, что в
нарушение просьбы-приказа попалась на глаза. Ребров знал, что у комитета в
центре сотни квартир, хозяева коих когда-то попали в тенета бойцам
вооруженного отряда партии, да так и не выскочили из силков.
ремонтированную комнату. За столом сидела мать...
высматривая машину своих орлов, то ли пытаясь понять, как не зачахли цветы
на окне, неизменно обращенном в темный каменный колодец.
происходящее его вовсе не трогало.
двора, затем не выдержал, шагнул к столу, уселся, положив пухлые,
ухоженные ладони на чистую, но ветхую - со штопками и застиранными пятнами
- скатерть.
яростью сопротивления, глаза свидетельствовали: старое зэковское - не
верь, не бойся, не проси! - до сих пор обороняет от бед репрессированную
польку.
мы не жаждем крови... вовсе нет... мы хотим, чтобы нам вернули украденное,
если, конечно...
когда ненависть к этим людям выжигала все изнутри, но молодость помогала
выстоять, не сгореть...
шантажу.
Реброва.
впервые...
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Максимов Альберт
Перумов Ник
Каменистый Артем
Орловский Гай Юлий