молодую женщину с гладко зачесанными темно-русыми волосами, одетую в длинное
бесформенное вязаное платье. Большие серые глаза ее смотрели грустно и
осуждающе.
как умер.
дорожно-транспортном происшествии, единственным свидетелем которой стал
водитель темно-зеленого джипа.
Боря.
наконец, откуда раздавалось это странное, тяжелое шаркание. Девушка
медленно, с трудом передвигалась на скрюченных, изуродованных, частично
парализованных ногах. В маленькой квартирке было чисто прибрано и даже
уютно. Но все здесь говорило о более чем скромном достатке. Чистенькая,
пристойная нищета.
ребенком, ее родители были историками. Папа занимался древним Египтом, а
мама - вопросами научного коммунизма. Оба они были искренне увлечены своей
работой и свято верили в то, что сперва нужно сделать карьеру в науке, а
потом уже обзаводиться детьми.
долго пили чай. Процесс рождения ребенка давно уже обмазан липкой позолотой
сладкой лжи. На самом деле на родильном столе лежит не Мадонна, а
истерзанный болью кусок мяса. Если у женщины после десяти часов непрерывных
страданий остается хоть какая - нибудь мысль, она мечтает только о том,
чтобы все это побыстрее кончилось. Врачи и акушерки настолько привыкают к
этим крикам и стонам, что воспринимают их всего лишь как некий звуковой фон,
неизбежный в их работе вроде шума станков в цеху.
возраст для женщины, и лишь на одной шестой части света врачи называют таких
¬старыми первородящими-, а поэтому почти никакой ответственности за здоровье
и жизнь матери и ребенка не несут.
подпортить показатели за год. Вообще-то мертворожденного ребенка положено
реанимировать в течение пяти минут, а потом могут произойти необратимые
процессы и даже смерть головного мозга. Над Мариной люди в белых халатах
трудились в течение часа. В конце концов они победили. Слабенький, синий,
жалобно пищащий комочек был обречен на жизнь. И какую жизнь!
несколько месяцев, когда Мариночка не могла ни сидеть, ни ползать и вообще
не проявляла свойственного здоровым детям любопытства и охоты к перемене
мест. Тогда и прозвучал впервые страшный диагноз - ДЦП.
маленького тела постоянно сводило страшной судорогой. У больных ДЦП они
становятся твердыми, как дерево и даже иногда ломают кости. Такие люди
навсегда заперты в тесные клетки своих квартир и распяты на кресте своих
страданий. До них никому нет дела.
не могла говорить и передвигалась, ползая как-то странно, по-крабьи, никаких
надежд не осталось даже у измученной Марининой мамы. Она очень быстро
постарела, даже съежилась как-то, начала много курить и часто, сидя поздно
вечером на тесной кухоньке с сигаретой и стаканом крепкого чая, плакала над
своим несчастным ребенком, над своей загубленной жизнью и думала о том, что
же будет с Мариночкой, когда ее не станет.
Марине исполнилось тринадцать, Ольга Павловна Разлогова купила торт. С
деньгами в семье было туго, но она очень старалась хоть чем-то порадовать
свое дитя. Она ждала автобуса, и очень волновалась, В тот момент, когда
водитель грузовика не справился с управлением, снес остановку и превратил в
кровавое месиво всех, кто терпеливо дожидался общественного транспорта, она
все еще продолжала инстинктивно прижимать к себе нарядную коробку с
розочкой, нарисованной на крышке. Через час, не приходя в сознание, Ольга
Павловна скончалась.
напился. Погружаясь в тайны давно прошедших времен, он мог хотя бы на
несколько часов в день забыть о своем несчастье. Теперь он остался один с
больным и беспомощным ребенком на руках. Сидя в тесной комнате, пропахшей
мочой и лекарствами, он рюмку за рюмкой вливал в себя дешевую водку и
плакал.
происходит вокруг, но не могла этого выразить. Когда она пыталась что-то
сказать, из перекошенного рта раздавалось только невнятное мычание. Руки и
ноги не слушались. Боль сводила с ума. Марина ненавидела свое тело. Ей
казалось, что тело - это тюрьма, в которой бьется, мучается и гибнет
постепенно ее душа. Сейчас она понимала, что случилось что-то очень плохое,
что мамы уже нет и никогда не будет, что отец в отчаянии...
безжалостную силу, исходящую от него. Она замычала, заплакала, попыталась
забиться в угол своей кровати, когда он уверенно, спокойно, по-хозяйски
подошел к ней, положил на лоб свою холодную, тяжелую ладонь и сказал:
Незнакомец о чем-то долго разговаривал с папой. Сквозь дремоту Марина
слышала только обрывки этого разговора.
руками, утирал слезы с лица, громко, некрасиво сморкался и повторял, что он
честный человек, что он ученый, а не лавочник, и за деньги не продается.
Марину,-Я, конечно, не Бог, но плачу всегда честно.
улучшаться. Врачи только руками разводили. Отец же наблюдал улучшения со
страхом и все чаще напивался.
глиняных дощечек с древними надписями, каких-то ножей, бронзовых колец, а
также и вовсе непонятных предметов. Он был очень бледен, руки у него
дрожали.
глаза, произнес несколько слов на каком-то непонятном языке и провел рукой
возле ее лица, словно отгоняя что-то. Марина почувствовала сильный удар,
потом ей показалось, будто душа ее отделяется от тела, покидает его. Сначала
она видела как бы со стороны и комнату, в которой провела всю свою жизнь, и
отца, и странного незнакомца. Потом все это исчезло, и ей явились совсем
иные картины, то исполненные невиданной красоты, то таинственные и страшные.
Она пришла в себя только через сутки.
шагом она выходила из своей тюрьмы. Боль, терзавшая ее столько лет,
постепенно отпускала. Прежде чужое, ненавистное тело понемногу начинало
слушаться. Она быстро научилась читать, книгу за книгой ¬проглатывала-
обширную отцовскую библиотеку, начала даже понемногу вставать с постели.
Мало того. Марина начала рисовать. Сначала робко, неуверенно она пыталась
переложить на бумагу свои чудесные видения.
ей казалось, что он даже не рад ее выздоровлению. Странный незнакомец больше
не приходил, но отец виделся с ним. После таких встреч отец приходил всегда
совершенно пьяный, с остановившимся бессмысленным взглядом. Марина терпеливо
помогала ему раздеться, укладывала в постель как маленького.
совесть, и душу, о каких-то деньгах, которые он не возьмет никогда. В один
из таких вечеров в ее память намертво врезалось странное слово Курлык. Потом
она узнала, что это небольшой дачный поселок под Москвой. В тот вечер отец
бушевал и возмущался больше обычного, а утром так и не проснулся - тихо
отошел во сне.
изуродованного тела Марины. Она казалась ему теперь хрупким и нежным
стебельком, смятым чьей-то грубыми, равнодушными руками.
очень обязана, но... Это очень, очень страшный человек. Иногда мне кажется,
что и не человек вовсе. Я не могу этого выразить, но чувствую... Если есть
хоть малейшая возможность, не ходите туда.
порядке.
помогла.
Русанов Владислав
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Маккефри Энн
Зыков Виталий
Володихин Дмитрий