Чтение 30–й страницы книги ~Возвращение в джунгли~

глубокой ночи ели и рассказывали друг другу происшествия сегодняшнего дня.
Тарзан проспал до полуночи, потом поднялся и скрылся во мраке леса. Час
спустя он был на поляне у селения. Внутри ограды был разведен огонь.
Человек-обезьяна подполз к самой решетке и в промежутке между кольями увидел
одинокого часового, сидящего у огня.

Тарзан спокойно направился к дереву в конце улицы, неслышно взобрался
на свое место и вставил стрелу в лук. Несколько минут он прицеливался в
часового, но вскоре убедился, что благодаря качанию веток и мельканию огня,
слишком много шансов промахнуться, а надо попасть прямо в сердце для того,
чтобы удалось провести задуманный план.

Он принес с собой кроме лука и стрел свое лассо и ружье, которое
отобрал накануне у убитого часового. Спрятав все это в одной из развилин
дерева, он легко соскочил наземь внутрь ограды, вооружившись только своим
длинным ножом. Часовой сидел к нему спиной. Как кошка подползал Тарзан к
дремлющему человеку. Он был уже в двух шагах от него, еще миг -- и нож
неслышно вонзится в сердце.

Тарзан приготовился к прыжку -- быстрому и верному способу нападения
зверя джунглей -- как вдруг часовой, предупрежденный каким-то неясным
чувством, вскочил на ноги и повернулся к человеку-обезьяне.

XVII

БЕЛЫЙ ВОЖДЬ ПЛЕМЕНИ ВАЗИРИ

Когда взгляд черного мануема остановился на странной фигуре, стоящей
перед ним в угрожающей позе, с ножом в руке, глаза его расширились от ужаса.
Он забыл о ружье, которое держал в руке. Забыл, что можно позвать на помощь.
Он думал только о том, как бы уйти от этого страшного белого дикаря, от
этого гиганта, на массивных мышцах груди которого играл отблеск пламени.

Но не успел он повернуться, как Тарзан был уже возле него, и когда
часовой хотел крикнуть, было уже поздно. Большая рука схватила его за Горло
и свалила наземь; он боролся изо всех сил, но напрасно: с цепкой свирепостью
бульдога ужасные пальцы сжимались все теснее вокруг его горла. Скоро
человек-мануем затих.

Человек-обезьяна перебросил тело через плечо и, подобрав ружье
часового, неслышно прошел улицей к дереву, благодаря которому так легко
проникал внутрь селения. Там он спрятал тело высоко в густой листве,
предварительно сняв с него сумку с патронами. Потом с ружьем в руке он
продвинулся вперед на ветке, с которой хорошо мог видеть хижины. Тщательно
взяв на прицел ульеобразную хижину, в которой помещался предводитель арабов,
он нажал на курок, и почти сразу послышался ответный стон. Тарзан улыбнулся.
Заряд попал в цель.

После выстрела минуту царило молчание, а потом арабы и мануемы высыпали
из хижин как рой рассерженных ос, пожалуй, не столько рассерженных, сколько
перепуганных. Напряжение предыдущего сказалось на нервах и белых и черных, и
этот единственный выстрел заставил расстроенное воображение заработать,
строя самые ужасные предположения.

Когда они заметили, что часовой исчез, страхи отнюдь не улеглись, и для
того, чтобы придать себе мужества воинственными действиями, они быстро
начали палить сквозь ограду, хотя неприятеля нигде не было видно. Тарзан
воспользовался трескотней пальбы, чтобы выстрелить в толпу.

Никто не слышал его выстрела, но близстоящие видели, как один мануем
упал наземь; наклонились над ним, но он был мертв. Тогда паника окончательно
охватила мануемов, и арабы едва удерживали их от бегства без оглядки в
джунгли.

Спустя некоторое время, они начали успокаиваться и подбодрились. Но
передышка была непродолжительная. Только они решили, что больше нечего
бояться, как Тарзан испустил боевой клич и, когда грабители обернулись на
голос, человек-обезьяна, раскачав хорошенько тело убитого часового, вдруг
бросил его через их головы.

С воплями ужаса разбежалась толпа в разные стороны, спасаясь от
странного, незнакомого существа, которое собирается спрыгнуть на них. Их
расстроенное воображение приняло падающее тело часового за какого-то
огромного хищного зверя. Спасаясь, некоторые из черных полезли через ограду,
другие выламывали колья в воротах и устремлялись через поляну в джунгли.

Несколько минут никто не оборачивался, чтобы взглянуть, что их
испугало. Но Тарзан знал, что они не замедлят это сделать, и, убедившись в
том, что это тело их же часового, испугаются еще больше, но проделают то, от
чего ему может быть плохо. Поэтому он неслышно исчез и, поднявшись на
верхний ярус, направился на юг, к лагерю Вазири.

В самом деле, вот один из арабов оглянулся и увидел, что то, что упало
с дерева, лежит неподвижно на том самом месте, куда упало, посреди
деревенской улицы. Он пополз к нему осторожно и разглядел, что это просто
человек, еще миг -- он был подле него и узнал в нем мануема, стоявшего на
часах.

На его возглас скоро собрались его товарищи, и после оживленного
разговора они сделали именно то, что предвидел Тарзан. Подняв ружья, они
дали залп за залпом по дереву, откуда упало тело. Останься Тарзан там, он
был бы, конечно, изрешечен пулями.

Заметив, что единственные знаки насилия на часовом -- следы чьих-то
гигантских пальцев на горле, арабы и мануемы пришли в еще большее смятение и
отчаяние. Ясно, что они не могут быть в безопасности даже за запертыми
воротами ночью. Чтобы враг мог проникнуть в их лагерь и убить часового
голыми руками, это казалось уму непостижимым, и суеверные мануемы начинали
приписывать свои несчастья сверхъестественным причинам. Белые же не могли
дать никаких правдоподобных объяснений.

Несколько десятков человек металось по джунглям, другие ждали, что враг
вот-вот возобновит хладнокровное истребление, и вся шайка головорезов в
отчаянии, не ложась, караулила до рассвета.

Оставшихся в селении мануемов арабы несколько успокоили обещанием, что
на рассвете все они покинут это место. Даже страх перед жестокими господами
не мог заставить победить охвативший их ужас.

Вот почему на другой день утром, когда Тарзан и его товарищи вернулись,
чтобы продолжить прежнюю тактику, они застали врага уже уходящим. Мануемы
были нагружены краденой слоновой костью. Тарзан, глядя на это, усмехался: он
был уверен, что они далеко ее не унесут. Но тут он увидел кое-что,
встревожившее его: несколько человек мануемов зажигали факелы у потухающего
костра, очевидно, они собирались поджечь селение.

Тарзан сидел на высоком дереве, в нескольких сотнях футов от частокола.
Сделав рупор из рук, он громко закричал по-арабски: -- Не поджигайте наших
хижин, а то мы убьем вас! Не поджигайте наших хижин, а то мы убьем вас!

Повторил раз двенадцать. Мануемы колебались, потом один из них бросил
свой факел в огонь. Другие собирались проделать то же самое, когда к ним
подскочил араб с палкой и начал их избивать, показывая на хижины и,
очевидно, приказывая их поджечь. Тогда Тарзан поднялся во весь рост на
качающейся ветке, поднял на плечо одно из арабских ружей и, тщательно
прицелившись, выстрелил. Араб, настаивавший на том, чтобы хижины были
подожжены, упал замертво, а мануемы побросали факелы и бросились вон из
селения. Они бежали без оглядки в джунгли, а прежние их господа, припав на
одно колено, стреляли по ним.

Но как ни сердились арабы на неповиновение мануемов, они признали в
конце концов, что разумнее отказаться от удовольствия поджечь селение,
которое дважды так плохо приняло их. Про себя они клялись вернуться с такими
силами, которые дали бы возможность смести с лица земли все на мили кругом,
чтобы и следов пребывания человека не осталось.

Они напрасно всматривались в деревья, чтобы разглядеть человека,
которому принадлежал голос, так напугавший мануемов. Они видели дымок над
деревом после выстрела, свалившего араба, и дали несколько залпов по этому
дереву, но не было видно, что залпы достигли цели.

Тарзан был слишком умен, чтобы попасть в такую ловушку, а потому -- не
успел замереть звук от выстрела, как человек-обезьяна соскочил вниз и
перебежал к другому дереву, на расстоянии сотни ярдов. Отсюда он стал
продолжать свои наблюдения. Сообразив, что можно доставить себе развлечение,
он опять сложил руки в виде рупора и крикнул:

-- Оставьте кость! Оставьте кость! Мертвым не нужна кость!

Кое-кто из мануемов, вздрогнув, опустил поклажу. Но этого алчность
арабов уже не могла вынести. С громкими проклятиями и криками они схватились
за ружья и взяли своих носильщиков на прицел, угрожая убить каждого, кто
положит наземь свою ношу. Они могли отказаться от мысли поджечь селение, но
бросить такое богатство -- это выходило за пределы допустимого -- лучше
смерть.

Так выступили они из селения Вазири, нагрузив своих рабов таким
количеством слоновой кости, какого хватило бы на выкуп многих царей. Они
направлялись к северу, назад в свои дикие поселения, в дикой и малоизвестной
стране, расположенной по ту сторону Конго, в глубине Великого Леса.

Они шли, и тут же рядом, по обе стороны дороги, двигался невидимый и
неутомимый враг.

Под руководством Тарзана черные воины Вазири разместились с
промежутками по обе стороны дороги в чаще кустарника. По мере того, как
проходила колонна, то тяжелое копье, то острая стрела, пущенные верной
рукой, пронизывали мануема или араба. Потом Вазири исчезал в чаще и
перебегал вперед, чтобы занять новое место. Они били только наверняка, и
только тогда, когда не боялись быть обнаруженными, поэтому стрел и копий
выпускалось немного, с большими промежутками, но опасность, упорная и
непрестанная, висела все время над колонной, которая продвигалась медленно
из-за тяжелого груза, а паника не рассеивалась, паника от того, что только
что упал пронзенный товарищ, паника от того, что неизвестно, чья следующая
очередь и когда пробьет его час.

Десяток раз мануемы готовы были бросить свою ношу и, как испуганные
зайцы, пуститься к северу со всех ног. И арабы с большим трудом, угрозами и
убеждениями, удерживали их. Так проходили для грабителей в сплошном кошмаре
дни за днями. На ночь арабы разбивали лагерь на какой-нибудь полянке у реки
и делали грубую "бому". Но временами ночью пуля пролетала у них над