пока звери, проголодавшись, покончат с пленником. Их рычание и крики жертвы
разбудят его. Он решил пока отдохнуть.
веревка, связывающая Тарзана, была крепче той, которая во времена его
детства порвалась, перетертая грубым древесным стволом. Но с каждым
мгновением звери становились все голоднее, а волокна веревки все тоньше и
тоньше. Буковаи спал.
зарычал на человека-обезьяну. Буковаи проснулся. Он сел и стал смотреть, что
делается. Он увидел голодную гиену, бросившуюся на человека и старавшуюся
схватить его за горло. Он увидел далее, как Тарзан схватил рычащего зверя, а
затем схватил и второго, который вскочил к нему на плечи. Это была большая и
тяжелая гиена. Человек-обезьяна рванулся вперед всем своим весом изо всей
своей огромной силы -- путы лопнули, и дерево упало на дно кратера с треском
и шумом. Все перемещалось... Буковаи вскочил на ноги. Возможно ли, чтобы
лесной бог победил его слуг? Это было немыслимо! Бог этот не вооружен и
лежит на земле с двумя вцепившимися в него гиенами. Но Буковаи не знал
Тарзана.
второй зверь вцепился в него, стараясь опрокинуть его на землю. Тогда
человек-обезьяна, схватив одну гиену рукой, подмял другого зверя под себя.
Буковаи, видя, что счастье повернулось к нему спиной, кинулся на белого
демона, держа в руках суковатую дубину. Тарзан увидел это и вскочил с земли,
держа в руках обеих гиен. Одного из зверей он швырнул прямо в голову
прокаженному. Колдун и зверь упали на пол и сцепились друг с другом. Вторую
гиену Тарзан бросил в кратер; первая грызла тем временем гнилое лицо своего
хозяина. Это не понравилось человеку-обезьяне. Одним ударом он отшвырнул
зверя и, подскочив к распростертому колдуну, потащил его за ноги вперед.
Гиена убежала.
победителя смертный приговор. Тогда он бросился на него, впиваясь зубами и
когтями в его тело. Человек-обезьяна содрогнулся от близости этого
зловонного лица. Ему понадобилось, однако, немного времени, чтобы осилить и
связать Буковаи. Он прислонил его к тому самому дереву, к которому перед
этим был сам привязан. Привязывая прокаженного, Тарзан постарался, чтобы
колдун не мог перетереть веревок, как сделал это он.
искал глазами гиен, но они исчезли.
лихорадке, Буковаи.
отчаяние. И они вернулись...
изгиб, образовала водоворот. Там был брод, а на обоих берегах виднелись
хорошо утоптанные тропинки, расширявшиеся у края берега.
джунглей: хищники -- с бесстрашным величием, травоядные -- робко, с
колебанием и страхом.
несколько раз принимался выть и время от времени рычал; но, когда он подошел
к месту, где он собирался лечь в засаду в ожидании, когда Бара-олень или
Хорта-кабан, или какой-либо зверь, обладающий столь же вкусным мясом, придут
напиться, он замолчал. Это было страшное, грозное молчание, пронизанное
светом желтовато-зеленых свирепых глаз и сопровождаемое ритмическим
дрожанием волнистого хвоста.
всех жителей долин нет ни одного, кто был бы так осторожен, как Пакко-зебра.
Следом за испещренным черными полосами жеребцом шло стадо из тридцати или
сорока жирных, злых, маленьких, похожих на лошадей, животных. Приближаясь к
реке, вожак то и дело останавливался, навострив уши и подняв морду, и
втягивал ноздрями легкий ветерок, стараясь уловить предательский запах
хищника.
напрягаясь для внезапного дикого прыжка. Его глаза горели голодным огнем.
Огромные мускулы дрожали от возбуждения.
Послышался топот бегущих копыт, и стадо ушло; но Нума-лев, не пошевельнулся.
Ему были знакомы привычки Пакко. Он знал, что тот вернется, хотя еще много
раз будет поворачиваться и убегать, прежде, чем соберется с мужеством, чтобы
вести своих жен и потомство к воде. Но легко можно было при малейшей
неосторожности и совсем отпугнуть Пакко. Нума знал это по прежнему опыту.
Поэтому он лежал почти неподвижно, чтобы опять не испугать зебр и не дать им
уйти обратно в долину, не напившись воды.
и скрывались; но с каждым разом зебры подходили все ближе к реке, пока,
наконец, жеребец не погрузил с наслаждением свою бархатистую морду в воду.
Остальные, осторожно ступая, приблизились к вожаку. Нума выбрал лоснящуюся
жирную кобылицу, и его глаза загорелись жадностью. Нума-лев ничего так не
любит, как мясо Пакко; может быть, просто потому, что из всех травоядных
Пакко труднее всего дается в руки.
хищных лап хрустнула ветка. Как пуля, выпущенная из ружья, бросился он на
кобылицу; но звука хрустнувшей ветки было достаточно, чтобы вспугнуть
трусливых животных, и они мгновенно обратились в бегство, в тот самый
момент, когда Нума сделал свой страшный прыжок. Жеребец бежал последним, и
лев одним громадным прыжком, подобно гигантской стреле, прорезал воздух,
пытаясь схватить его; но и тут его постигла неудача. Хрустнувшая ветка
лишила Нуму обеда. Его могучие когти лишь оцарапали лоснящийся зад зебры,
оставив четыре малиновые полосы на его красивой шкуре.
страшный, отправился бродить по джунглям. Давно уже он не был так голоден,
как сейчас.
В таком-то настроении лев и наткнулся на племя Керчака.
теперь спать около своей жертвы, убитой минувшей ночью; но Нуме никто не
попался в эту ночь. Он охотился за добычей более голодный, чем когда-либо.
острое чувство голода. Нума учуял их по запаху еще задолго до того, как
увидел. Обыкновенно он поворачивал в таких случаях обратно в поисках иной
добычи, так как даже Нума относился с уважением к могучим мускулам и острым
клыкам огромных самцов из племени Керчака, но сегодня он решительно
направился прямо на них, и его щетинистая морда, морщась, свирепо
оскалилась.
только их увидел. Около дюжины, а может быть, и больше волосатых
человекоподобных существ лежали на земле, на небольшой прогалине. На дереве
поблизости сидел юноша с загорелой кожей. Он видел быстрый прыжок Нумы и
видел, как обезьяны повернулись и пустились бежать. Огромные самцы на бегу
топтали маленьких детенышей; только одна маленькая обезьянка стояла на
месте, ожидая нападения. Это была молодая самка; материнство вдохновило ее
на великую жертву для спасения своего детеныша.
убегающих самцов и на тех, которые сидели в безопасности на деревьях. Если
бы самцы не покинули своих мест и стойко встретили врага, Нума не довел бы
до конца своего нападения. Только великий гнев и грызущие муки голода, быть
может, побудили бы его на это. Но даже и тогда он не ушел бы безнаказанным.
Нума схватил обезьяну-мать и поволок ее в джунгли, прежде чем самцы успели в
достаточной мере собраться с силами и мужеством, чтобы соединиться для
защиты самки. Сердитый окрик Тарзана, однако, расшевелил обезьян. Скаля
зубы, они с воем накинулись на Нуму в густом лабиринте листвы, куда он
пытался скрыться от них. Самец-обезьяна шел впереди; он двигался быстро и в
то же время осторожно, полагаясь больше на свои уши и на свой нос, чем на
глаза.
оставляло за собой легко различимую и полную ее запаха дорожку кровавых
брызг. Даже такие тупые существа, как мы с вами, с легкостью могли бы
следовать за ним. Для Тарзана же и обезьян Керчака эта тропинка была тем же,
что для нас цементированный тротуар.
услышал впереди сердитое предостерегающее рычанье. Приказав обезьянам
следовать своему примеру, он повис на дереве; и, минуту спустя, Нума был
окружен кольцом рычащих животных, которые были недоступны для его клыков и
когтей, а сами ясно его видели. Хищник припал передними лапами к телу самки.
Тарзан мог заметить, что она была уже мертва. Но внутренний голос
подсказывал ему, что необходимо все-таки освободить безжизненное тело из
когтей врага и наказать Нуму.
которым он прыгал, бросал ими во льва. Обезьяны следовали его примеру. Нума
зарычал от гнева и досады. Он был голоден, но при таких условиях он не мог
есть.
возможность спокойно наслаждаться пиршеством; разве самка не была уже все
равно мертвой? Они не могли вернуть ей жизнь, бросая палками в Нуму, и
теперь они сами могли бы спокойно заняться едой; но Тарзан был другого
мнения. Он считал, что Нуму необходимо наказать и прогнать прочь. Льву
Посняков Андрей
Куликов Роман
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Майер Стефани
Гуль Роман Борисович