Говард Роберт

ПРОКЛЯТИЕ МОРЯ

Как от внезапно вспыхнувшего света

В немом смятеньи пробуждаясь ото сна,

Сквозь капель стук по крыше в вое ветра

Ночные пляски духов слышит явственно она.

Киплинг

Они были самыми отъявленными скандалистами и хвастунами,
горлопанами и выпивохами Фэррингтауна, Джон Калрек и его
закадычный друг-приятель Канул Лживые Губы. Сколько раз я,
парень со взъерошенными волосами, тайком проскальзывал в дверь
таверны и забивался в уголок послушать их перебранки и моряцкие
разухабистые песни, красочные истории и жаркие споры,
одновременно побаиваясь этих отчаянных бродяг и восхищаясь ими.
Да что там, весь народ Фэрингтауна глазел на них со страхом и
восхищением, ведь они были не такие, как все, не
довольствовались мелкой торговлишкой на берегу или жалким
плесканьем среди отмелей и скал, похожих на акульи зубы. Нет
уж, никаких тебе яликов-лодочек! Они уходили в далекие
плавания, бывали в таких краях, о которых никто из наших и
слыхом не слыхивал. На огромных, величественных морских
кораблях отправлялись они вместе с пенистым отливом храбро
сражаться с грозным серым океаном, достигая самых что ни на
есть экзотических стран. И когда эта экзотическая пара
возвращалась в Фэринг, который, даром что именовался городом,
был простой рыбацкой деревушкой на побережье, там наставали
горячие деньки. Сопровождаемый следующим за ним по пятам
Канулом Джон Калрек важно спускался по сходням -- в насквозь
просоленной морской робе, на широком кожаном ремне остро
отточенный кинжал -- снисходительно здоровался со знакомыми,
лапал попадавшихся под руку девок и, горланя какую-нибудь
полуприличную моряцкую песню, направлялся вверх по улице к
таверне. Вокруг двоих героев роем вились всякие лентяи и
висельники, подхалимничая и хохоча с готовностью над самой
скверной шуткой. Для завсегдатаев таверны, бездельников и
пьяниц, эти парни с их разухабистым враньем и грубыми выходками
выглядели доблестными рыцарями, едва ли не полубогами, лишь по
счастливой случайности сошедшими к ним с небес в обличьи из
плоти и крови.

И если сказать, что все их любили, было бы неправдой, то
уж боялись-то все без исключения. Настолько, что, когда бывал
избит мужчина или оскорблена женщина, деревенские лишь
недовольно ворчали -- но ничего не предпринимали. Вот и в этот
раз, когда Джон Калрек обесчестил племянницу Молл Фэррелл,
никто не отважился даже на словах осудить его.

Молл никогда не была замужем и не имела семьи, кроме этой
девушки, вместе с которой жила очень уединенно в небольшом
домишке на берегу моря, -- так близко к воде, что пенистые
волны прилива порой докатывались почти до самых дверей. Люди
считали старую Молл кем-то вроде ведьмы, -- это была мрачного и
несколько зловещего вида худая пожилая женщина, нелюдимая и
неразговорчивая, зарабатывающая себе на хлеб собиранием
съедобных моллюсков и выброшенного морем на берег плавника.
Джон Калрек давно обхаживал ее племянницу, но девушка,
миленькая, но пустая и немного придурковатая маленькая штучка,
не поддавалась на его комплименты и увещевания...

Помню, был холодный день с пронизывающим до костей
восточным ветром, когда старая женщина объявилась на улицах
деревни, пронзительно вопя об исчезновении девушки. Люди
бросились искать ее на берегу и среди удаленных от моря голых
каменистых холмов, все, кроме Джона Калрека и его дружка,
которые сидели себе в таверне, играли в карты и кости. А
вдалеке, за мелководьем, вздыхало о чем-то, шумело, не смолкая,
громадное серое чудовище под стальным небом.

И в неверном призрачном свете занимающегося рассвета
девочка Молл Фэррелл возвратилась домой. Волна принесла ее к
самой двери и нежно положила на влажный песок. Мраморно-белой
была ее кожа, руки сложены на застывшей груди, лицо дышало
странным спокойствием и умиротворенностью. Серо-голубые струйки
бежали вдоль стройных ног.

Глаза Молл Фэррелл превратились в камни. Безмолвно, как
статуя, стояла она над телом мертвой девочки, но тут из таверны
приплелись, пошатываясь, Джон Калрек и Канул. Оба были пьяны --
в руках их и теперь были кувшины с вином -- и люди покорно
расступились перед теми, кого в душе считали виновниками
несчастья.

-- Черт возьми! -- пьяно заорал Джон Калрек. -- Глянь-ка,
Лживые Губы, а девка-то утопилась!

Канул осклабился, уродливо скривив тонкие губы. Он давно
ненавидел Молл Фэррелл, ведь именно она дала ему такое прозвище
-- "Лживые Губы". Покачиваясь на неверных ногах, Джон поднял
свой кувшин и провозгласил:

-- За упокой души несчастной дуры!

Все вокруг потрясенно замерли от такого кощунства. Тогда
послышался голос Молл Фэррелл, взвинченный почти до крика,
звенящий, и от него холодная дрожь пробрала людей собравшихся
над телом утопленницы.

-- Будь ты проклят во веки веков, Джон Калрек! Да падет
Божья кара на твою подлую душ! Пусть опалит ее адское пламя,
пусть выжжет твои глаза и вспенит ядовитую кровь! Чтоб ты горел
в геенне огненной миллионы миллионов и еще миллионы лет до
скончания света! Налагаю на тебя проклятие моря и суши, земли и
воздуха, тварей океанских и демонов бездонных трясин, лесных
бесов и гоблинов гор! И на тебя... -- ее сухой палец уперся в
Канула и тот отшатнулся, побледнев, -- Ты станешь смертью Джона
Калрека, а он станет твоей. Ты доставишь его к вратам ада, а он
приведет тебя на плаху! Печать смерти на твоем челе, Джон
Калрек! Жить тебе в страхе и подохнуть в ужасе далеко за
студеным серым морем! Море приемлет лишь чистые души, тебя же
отрыгнет, выбросит в пески твой мерзкий гниющий труп! Запомни
мои слова, Джон Калрек, -- она говорила с такой убежденностью,
что постепенно пьяная веселость мужчины уступила место
безнадежному отупению загнанного зверя, -- море взывает о
жертве, но жертву эту отвергнет! Не успеет растаять снег на
вершинах гор, как твой хладный труп будет лежать у моих ног и я
плюну на твое лицо. Лишь тогда я смогу успокоиться...

В то же утро Джон Калрек и его приятель ушли в далекое
плавание, а Молл Фэррелл вернулась в свою хибарку к нехитрому
ремеслу и -- ожиданию. Она еще больше высохла и окончательно
замкнулась в себе, в глазах затеплился крохотный огонек
безумия. Дни скользили один за днями и постепенно люди начали
поговаривать между собой, что дни Молл, похоже, сочтены. Но,
более похожая на призрак, чем на живую женщину, она продолжала
вести привычный образ жизни, отвергая всяческую помощь.

То лето выдалось короткое и холодное, шапки снега на
далеких вершинах так и не растаяли -- это было весьма необычно
и вызвало множество толков среди деревенских. Молл ежедневно
встречала и провожала солнце, выходя на берег и с
нечеловеческим напряжением во взоре рассматривая то сверкающий
на горных вершинах снег, то морские дали.

Постепенно дни становились все короче, ночи темнее и
длиннее, пришли холодные сырые туманы, а следом за ними
шквальный восточный ветер принес дожди и град.

В один из промозглых осенних дней в бухту вошло большое
торговое судно и пришвартовалось к берегу. Все местные
бездельники и голодранцы поспешили на пристань, ибо это была та
самая посудина, на которой ушли в море Джон Калрек и Канул. И
вот по сходням спустился Лживые Губы, ступая осторожно, как
будто украдкой, но Джона Калрека нигде не было видно.
Посыпались расспросы, Канул покачал головой:

-- Калрек дезертировал с корабля в порту Суматры, --
сказал он. -- У него вышла ссора со шкипером, вот так-то,
парни. Он хотел, чтобы и я ушел с ним, но нет уж, дудки. -- Как
бы я тогда встретился снова с такими славными парнями, как вы,
а?

Тон его был почти заискивающим, и вдруг он, вздрогнув,
отпрянул, увидев, как сквозь толпу к нему протискивается Молл
Фэррелл. Мгновение стояли они, поедая друг друга глазами, потом
губы Молл сложились в жутковатую злорадную усмешку.

-- Кровь у тебя на руках, Канул! -- выкрикнула она столь
внезапно, что Лживые Губы невольно дернулся и принялся вытирать
правую ладонь о левый рукав.

-- Убирайся прочь, ведьма! -- злобно огрызнулся он и
крупно зашагал от пристани через раздающуюся перед ним толпу.
Следом к таверне припустили его прихлебатели и собутыльники.

Назавтра еще больше похолодало, серо-стальной туман
надвинулся с востока, укутав призрачным саваном бухту и берег.